Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 15, 2005
ШКОЛЫ БОДУЭНА
Л.н
Представьте себе семью, где родители считают себя людьми интеллигентными, у них такие разговоры: мол, какая тоска, что прах Вышинского все еще в Кремлевской стене, нужно бы пойти с плакатами «Уберите эту гадость!», — так говорит мать семейства, лежа на диване после рабочего дня и листая тетрадь сына по сольфеджио, муж не сразу, но отвечает — не нужно волноваться, мы там лежать рядом не будем, это можно гарантировать; мы не будем, а дети или, может, внуки будут, и она показывает (честно признаться, это я и есть) тетрадь сына из музыкальной школы, где задано написать песню про войну и тут же сочиненная ребен-ком песня. «В окопе» называется, ноты идут, рядом правило: «Гармонический минор — такой, у кот. повыш. 7 ступень на полтона». Какой он умный у нас! Муж сопротивляется: во-первых, внуки и дети не будут в Крем-левской стене, потому что к тому времени уйдет этот обычай, во-вторых, не надо надеяться на что-то осо-бенное, он вот не надеется, и когда не исполняются его надежды, не приходится расстраиваться.
— Папа, а татаро-монгольское иго здорово повлияло на нас? — поинтересовался в это время сын («Ну очень он умен для второго класса!» — подумала я).
— Конечно, подействовало. Смотри, какие у нас скулы, даже у Марины Влади такие же очаровательныекочки на щеках, а не будь ига, не светила бы ей, может, судьба актрисы.
— У нас в классе говорят, что все нецензурные слова от монголов.
— Еще чего! В любом языке есть такие слова, но ведь не все нации были завоеваны монголами. Многозначит история народа. У эскимосов слово «неумеха» — верх неприличия, не для женских ушей. И уж не для детских. Если такое о себе услышал, надо отомстить!
— А вот если услышал о себе слово такое… пиздёныш — надо отомстить? — сын по лицу матери прочел, что уже теперь не лежать ему в Кремлевской стене — с такими-то интересами к таким-то словам, но что де- лать — ответ родителей был для него важнее сейчас, чем любое заслуженное местечко во всех пантеонах.
— От кого ты такое услышал? — у меня голос съехал от удивления.
— Да так, от одной старушки… с усталым лицом… мудреца, но пьяной. Ласковой еще, — вот так замыс-ловато он вспомнил человека — он вообще любит сложно выражаться, про книгу может сказать так: «Пере-читывал Булычева, жуя виноград, он хорошо идет под виноград, в сочетании с чем-нибудь вкусным, Стругац-кие хороши сами по себе, а Булычев — под виноград…»
Я представила, что мой доверчивый ребенок по пути из музыкалки, с огромной виолончелью в руках, вызвал нежность какой-то пьяной бабушки, а его обе бабушки живут в разных концах страны, и он охотно разговаривает с чужими, какую-то бабушку он хочет все же затащить в свою жизнь, ничего страшного.
- Есть еще слово «спиздил», знаете? — продолжил сын, и тут я поняла, что уж кто у нас доверчивый, так это я, а не сын.
— А от кого ты это слышал?
— Один мужчина, со значком «Клуб любителей пива» на рубашке, сказал другому, у которого значок«Меняю значок на пиво», что прокладку для крана он на заводе это… ну это слово… может, не для женских ушей.
Я умоляюще поглядела на мужа: выручай, отвечай сам, я не знаю.
— Еще Карамзин определил состояние русской империи одним словом: «Воруют!» — издалека началмуж. — А сейчас можно сказать яснее: «Разворовали». Даже слово есть нейтральное для тех, кто ворует на заводе, — «Несун». Понимаешь, сын, Брежнев воровал, его подчиненные, и так все книзу спустились.
— Брежнев умер, — недоуменно подсказал нам сын.
— Умер, но дело его живет. Дочь его, ал мазница, жива… Зарабатывают советские люди мало, капитали-сты больше во много раз платят своим рабочим… вот многие и воруют на заводах, ведь самая глубокая про-пасть, говорят, это финансовая пропасть — в нее можно падать вечно.
В это время на лестничной площадке послышался отборный мат уборщицы, возмущенной обилием пуха вокруг (кошка съела голубя):
- Хрена ли, захреновили до хрена, отхренаривай на хрен к хренам! — примерно так можно передать ееслова, только вместо «хрена», она использовала даже не слово, произошедшее от буквы «хер», а другое, то-же из трех букв, ну да ладно, в очень отдаленной передаче это звучало так.
Ну, подумала я, в нашей действительности ребенок неизбежно будет сталкиваться с матерной лексикой, поэтому стоит либо научить его мудрости Фолкнера (использовать эти выражения только в крайних случаях, не произносить, не поистаскать, а то случай придет, беда или боль, надо применить слово, чтоб облегчиться, а уже нет такого слова — не подействует), либо вообще по-научному объяснить: мол, такую разрядку дает иногда матерное слово, что даже давление понижается у человека.
- У тебя, мама, значит, есть такая возможность лечить гипертонию? — светски сострил сын и добавил: — А у нас в туалете ребята говорят, что отец и мать, если они спят на одном диване, то… должны… ну, слово такое нехорошее на букву Е… Это правда?
Муж в это время взял в рот соленый помидор из банки, но, услышав слова сына, подумал: «Как тяжело растить детей!» — сжал челюсти, и из помидора брызнул едкий рассол в глаз ребенку.
— Извиняюсь… эякуляция прекокс — преждевременное семяизвержение… нечаянно вышло.
— И хорошо! — обрадовалась я. — Пока он отмывается на кухне, может, забудет все.
Муж иронично поглядел на меня: нарожала, а совсем жизни не знает. Разве ребенок забудет такое? И точно, он не забыл, вернулся как ни в чем не бывало и продолжал спрашивать:
— Неужели ребята правду говорят?
— От нас ты слыхал слово на букву Е? — спросила я.
— Нет.
Тут наша первоклассница дочь вернулась из школы и тоже внимательно прислушалась к разговору.
— Только у плохих людей плохие слова, а у хороших людей это называется любить друг друга. Дети-тодолжны ведь рождаться. Ты, Антон, родился, когда мы с папой поженились. А поженились, потому что полю-били друг друга.
— А ты в каком платье была на свадьбе? — плавая глазами в своем будущем, спросила дочь.
— До полу, а на рукавах здесь был разрез, и они, словно крылья, взмахивали… — я облегченно стала ис-кать в шкафу платье: слава богу, переключили детей, вот и платье — неужели я была такая тоненькая!
- А муж и жена в туалете этим занимаются? — уточняющим голосом спросила тут дочь. Переключили, называется! Я нашарила в сумочке нитроглицерин и незаметно закатила под язык один
красный шарик.
- Почему! Зачинать ребенка принято в красивой обстановке, когда в доме стоят цветы, купленные муж-чиной, когда сказаны самые прекрасные слова о любви, тогда и дети красивыми рождаются…
Сын и дочь стали критически разглядывать друг друга на предмет красоты, чтобы — если что не так уличить родителей в несоблюдении правил. Но, кажется, внешность друг друга показалась им достаточно приемлемой, и Антон заметил:
— Дом наш начали перекрашивать, и все те нехорошие слова, которые были на нем нацарапаны, закра-сили, заметила, мама?
— Я вообще не читаю заборную литературу, — я встала и принялась гладить белье, чтоб прекратить этоттяжелый разговор. — Помогай мне.
Но дочь светским голосом мне процитировала, что там было написано:
- Товарищ, верь, придет она — на водку старая цена, и еще бьять, — она не выговаривает «л».
А надо сказать, что вид у нашей девочки совершенно ангельский: голубые небесные глаза, золотистые волосы, и вот из ее уст вылетает такое слово. Что-то нужно срочно делать!
— Хорошо, что наш дом будет зеленым. А то был желтым! — сын, кажется, переключился. — А то вдругкто-нибудь умрет в доме, его вынесут в гробу, все плачут, а дом стоит желтенький — веселенький такой, дру-гое дело, когда дом зеленый — кто-то умер, и дом уже грустный стоит, жалеет словно. Нормально.
— Я, наверное, умру скоро с вами, и дом меня пожалеет, — затосковала я.
— Ну, мама, я имел в виду какого-нибудь очень старого человека. А ты…
— Ну, уж вы не горюйте сильно, если я умру. В тонком плане я всегда буду с вами. Вы представляйте, чтоя сижу вот тут в углу дивана, вяжу. Вы можете со мной разговаривать, советоваться.
Муж долго полоскал рот остатками чая — верный признак, что его терпение на пределе:
— Так это что получается? — начал он. — Мы и тогда не отдохнем от тебя? Так, выходит! Ты ведь из тон- кого плана нам будешь кричать: эй, бездельники, чего вы сидите, не работаете, идите, стирайте, прибирай-тесь!
— Мама захочет в толстый план перебраться, — заметила дочь.
— Уж дай нам отдохнуть. Умерла так умерла… — он закончил ужин, лег на диван и отправил детей спать.
- Я вот что думаю… Помнишь словарь Даля в редакции Бодуэна? Надо Антону рассказать про него, пусть то-же словарь матерной лексики делает. Если уж интересуется.
А надо сказать, что сын имеет склонность к занудной письменной работе. Ему было пять лет, когда я за-стала его за глубокой сосредоточенностью над листом бумаги. Что такое?
- А, решил записать, сколько головоломок можно сделать из спичек. Со спичками. С помощью… Ужепятнадцать вспомнил.
И вот с утра я дала ему коричневую толстую тетрадь, объяснила про будущее мировое значение работы по инвективам (пусть привыкает к научному термину). Два часа он вырезал в тетради уголки, потом разно-цветными фломастерами писал алфавит, наконец приступил к списку сокращений. Разг. — разговорное, руг.
- ругательство, детск. — детское и так далее. В школу он пошел с этой тетрадкой-словарем и вернулся сча-стливый: сколько записал! Я открыла наугад букву Н. «Надавать пиздулей — напинать, детск.
— Мама, а на какую букву писать, если два слова?
— Принцип опорного слова, как ты думаешь: какое слово здесь опорное?
— Понял. А Бодуэн много денег получил за свою работу? — что-то прикидывая, спросил сын.
— А тебе сколько нужно? Двенадцать? На что? Фотоаппарат? Дадим! — я обрадовалась, кажется, интерес к мату плавно перейдет в интерес к фотографии, ура, ура, какие мы молодцы, что придумали словарь и т.д.Другими словами: сам себя не похвалишь, как оплеванный ходишь.
Я купила две коробки интерферону, повесила над люстрой «Лейте интерферон бочками!» и уехала в са-наторий на месяц, предварительно подарив сыну не только фотоаппарат, но и массу книг по фотографии. Однако, когда я вернулась, он первым делом принес мне свой словарь.
— Знаешь, мама, очень много сложностей… Что писать в толкование, а что в словник? Берем фразу: «Со-ветское значит херовое» — как быть? Что здесь ругательство? Что писать в левый столбик, а?
— Где ты такое слышал?
— В ЦУМе, фотобумагу покупал… Что делать? Советский — это, значит, ругательство?
Муж поймал мой потерянный взгляд и нашелся: есть такое понятие в языкознании: окказионализмы. Это индивидуальное словоупотребление. Мало ли что человек может брякнуть. В язык это необязательно по-падет. Речь — это сейчас, язык — это всегда. Повторяемость.
— Например? — спросил наш занудный ребенок.
— Ох, сейчас я такое невыразимо ерундовое скажу, что вы все охлорофилеете, — пообещал муж и… ни-чего не смог придумать.
— Как называется: коза… козы…
— Окказионализм.
— Вот дядя Вася называет… говорит вместо «обком» — «ёбком». Это оккази?.. Или нет?
Никогда я не думала, что так много мата наросло на словах, обозначающих советские учреждения. А ре-бенок вплотную столкнулся с этим. Я полистала его коричневую тетрадь-словарь. Бога мать. См. ети твою мать, межд. Ну, это еще ничего. На «В» вообще пусто. На «Г» — гандон. На «Д» — дерьмо зеленое. Пример: "На… мне это зеленое дерьмо». Ничего себе пример! Но то, что было на «Б», на «П» и на «Х», было жутко-вато даже для взрослого.
На следующий день ребенок прибежал из музыкалки сильно возбужденный:
— Мама, мама! Знаешь, какое самое-самое страшное ругательство?
— Нет, не знаю, — замерла я в смятении, ожидая услышать какое-нибудь чудовищное трех-, а то и четы-рехсложное матерное выражение.
— Сексот!
— Сексот?
— Да. Витька назвал Елова этим словом, так что было! А я и не знаю, какое написать значение. Мама, секс — это сексуальность, а что значит «от»?
— Нет, Антоша, сексот — это секретный сотрудник. Тот, кто секретно сотрудничает с органами, доносит властям на своих соседей, сослуживцев по работе.
— И за это получает деньги?
— Да. С тех пор как Иуде заплатили за то, что выдал Христа поцелуем, доносчикам платят.
Антон вспомнил рассказ о том, как Иуда поцелуем выдал своего учителя — подлец какой! Значит, и сей-час, в наше время, такое возможно? Люди считают кого-то своим другом, все ему говорят, а он и целуется с ними на прощание, как мама целуется с подругами, а потом… И еще денежки берет за это!
— И сколько таких иуд у нас в городе, мама?
— В том-то и дело, что мы не знаем. Нам не сообщают. Это все в тайне. А люди из-за этого боятся гово-рить то, что думают.
— А во всем мире это есть: сексоты?
— Увы, только у нас. Но и у нас этого не должно быть. Но есть… Только порядочные люди никогда этимне занимаются. Ни я, ни папа, ни наши друзья… и мои дети никогда не будут.
— Мама, а кто это у нас придумал сделать?
— Сталин.
— Сталин? А что можно почитать — ну, насчет всего… Иуда-то повесился, а с сексотами что делают?
Я пообещала достать что-нибудь ребенку, про себя матерясь: из огня да в полымя, нет уж, безопаснее исследовать мат, а то что я ребенку скажу, чем объясню все те преступления, которые случились и в нашей родине!.. Ведь сын только-только перешел в третий класс.
На следующий день я купила ему книгу «Этнические стереотипы поведения», а там — статья Жельвича об инвективах, да такая мудрая статья.
— Антоша, вот тут подробно о современных ругательствах, я тебе купила, смотри.
— Мама, ты же обещала о Сталине!
Делать было нечего. Я полезла на антресоль и из пыльного мешка извлекла помятую «Роман-газету» с романом Солженицына. Стайка моли вылетела из мешка вслед за журналом. Я уж не говорю о том, что второй день стайка бабочек-крапивниц залетает в нашу форточку, на четвертый этаж. Никогда не залетали, а тут прямо ночуют. Иду под утро кошку выпустить, а две бабочки крылья распустили на тюле, как брошки. К
чему бы это?
— Один день Ивана Денисовича, — прочел сын и пошел в свою комнату с журналом.
Эх, то ли дело, увлекался ребенок матерной лексикой, словарь вел. А теперь… Все познается в сравне-нии.
ЗООПАРК В ВИОЛОНЧЕЛИ
(Дети, сами расставьте восклицательные знаки там, где нужно)
Хирудо
Эх, когда я был маленьким, мечтал о котенке или щенке. Но у тети Любы была чесотка от животных. И я стал просить у родителей хотя бы пиявку. Тогда пиявки продавались в аптеке. В огромной банке они краси-во извивались и ныряли. Каждая по двадцать копеек. И если у больного было большое давление, то они его могли отсосать.
- Мама, пиявки погоду предсказывают. Если свернется клубком, выползет из воды и присосется к стен-ке — к морозу. А если у тебя давление подскочит — она отсосет.
Мама дала мне двадцать копеек. Я побежал в аптеку и купил пиявку. Выбрал такую яркую, длинную. Мы назвали ее Красавица. Она жила у нас на столе в трехлитровой банке. И предсказывала погоду, такая умни-ца, ни разу не ошибалась. А как она развлекала нас своими превращениями! То сожмется, станет короткой и толстой. То разожмется в длинную, тонкую, извилистую, ну как девушка. Я кормил ее своей кровью. Пото-му что папину руку она брать не захотела. Кожа у него слишком толстая. А я помазал свои пальцы варень-ем, и она присосалась. Мама была кормящей матерью, потому что родила очередную сестру для меня, а я был кормя… донором я был для пиявки…
Очень жалко, когда надо солью ее посыпать, чтобы отпала от пальца. Так она извивается, бедная. Ну, промываем сразу в воде нашу Красавицу, потом сажаем обратно в банку. Мы все в семье очень любили ее. Только наши гости любили не все. Некоторые кричали:
- Если вам жалко этой колбасы, так прямо и скажите, а не нужно разных намеков в виде поганых пия-вок кровососных подставлять! Какие вы хитрые, специально купили, чтобы аппетит отбить у нас.
Папа им доказывал, что наша пиявка прекрасна, как все живое. А мы много раз рисовали нашу Краса-вицу, сколько про нее стихов сочинили. Весело было с нею. Но однажды мы уехали летом к бабушке. Я кап-нул варенье на марлечку, что банку закрывала. Думал: поест без нас. А она ела-ела марлю до тех пор, пока не прогрызла. И вылезла. Может быть, она соскучилась одна и пошла искать нас. Но обратно в воду залезть уже не смогла. Мы по приезде нашли как мертвую улитку вместо пиявки. Похоронили ее во дворе, цветы по-ложили на могилку. «Прощай, хирудо!» — сказал папа. Хирудо — по-латыни пиявка.
Я хотел новую купить, да тут развал медицины усилился, и в аптеке перестали продавать пиявок. А я так надеялся, что мой палец, высосанный пиявкой, немного усохнет и меня не будут посылать в музыкальную школу.
Новая жительница
И вот солнечным сентябрьским днем я возвращался из музыкалки очень печальным. Потому что полу-чил двойку. Роза Михайловна сказала, что у меня получается не «Полет шмеля», а «Полет мамонта». Очень мне не хотелось идти домой. Я слышал, что в городе появилось много грабителей, и шел, размахивая доро-гой виолончелью. Я думал, что ее захотят украсть, вырвать из рук. Вместо этого моя виолончель сбивала ли-стья с кустов. Желтые. И вдруг упала гусеница. Огромная, красивая гусеница. Довольно-таки волосатая. Я обрадовался, взял ее с веточкой и побежал домой.
- Мама, можно у нас будет жить гусеница?
Мама в самом деле отвлеклась на новую жительницу и не спросила про мои оценки. Так я полюбил в этот миг милую гусеницу. Она была такая добродушная. Мы назвали ее тоже Красавицей. Сестры устроили ей домик на подоконнике, из веточек. Но ночью она упала на пол, где лежал скрученный бабушкин полови-чок, и как-то закуклилась внутри. Однажды она выползла из половичка и стала пускать мыльные пузыри. По-том оказалось, что это выдуваются ее крылья. Очень разноцветные. Она их подсушила, взмахнула и полете-ла к свету, на стекло. Мы поймали ее осторожно в целлофановый мешок и выпустили в форточку нашу Кра-савицу.
Лети, милая бабочка. Ведь тебе так надоело ползать гусеницей и куклиться куклой. Благодаря твоей красоте мама так никогда и не узнала, что у меня была двойка. А «Полет шмеля» у меня получается на це-лую тройку. Потому что я вспоминаю твой полет.
Но я думаю, что самое лучшее для этой милой гусеницы было бы закуклиться в моей крепкой желтой ви-олончели. Тогда бы мы долго не трогали инструмент. А мама и папа, предки мои, отдохнули б от ежевечер-него перепиливания.
Жаба
В начале октября наш класс поехал на экскурсию в лес. Там я нашел красивую жабу. Она сидела на тро-пинке и смотрела прямо на меня. Я взял ее домой. Мама очень обрадовалась: жабы очень любят тараканов. И мы отнесли ее на кухню. Я поливал ее, чтобы она оставалась такой же яркой и блестящей. Я был для нее дождь. Но сестры тоже хотели быть дождем для жабы, и мы установили дежурство. Я мог часами любовать-ся переливанием пятен у жабы: то коричневые на зеленом, то золотистые. Да мы все полюбили ее. Только гости охали:
- Мало вам пиявок, вы решили отвадить нас мерзкой жабой, чтобы экономить свою колбасу. Ох, хитрыеже вы люди…
Однажды папа спросил: кто сегодня дежурный по жабе? Я был дежурный по жабе, а что? Где она? Ста-ли искать. Утром я полил ее, а сейчас нигде нет. Искали полдня, но так и не нашли. Вечером мама собралась стирать на машине, открыла крышку, а там жаба спит. Замерла. В зимнюю спячку улеглась.
— Мама, не буди ее — у нее будет стресс, — умолял я.
— А если я буду стирать руками, у меня еще больше стресс разыграется, — закричала мама, схватилась засердце и замерла, как жаба.
Если бы жаба заснула на зиму в моей виолончели, я бы так не кричал, как мама.
- Выбирайте: или я, или жаба! — кричала она.
Мы выбрали маму и разбудили жабу. Она после этого опять исчезла. Искали мы всюду, даже в виолон-чель заглянули. Нет нигде. Она, может, была не жабой, а заколдованной принцессой. Превратилась в девуш-ку и ночью ушла от нас. А если это не так, то где она, скажите?
Хватит
Я собирался в музыкалку. Поскольку была весна, я стал натягивать сапоги. И закричал.
— Что такое? — спросил папа.
— Меня в сапоге кто-то кусает.
— Этот ребенок! — закричала мама. — Он не хочет идти в музыкалку и будет издеваться надо мной. Ктоможет кусать его в сапоге?
Я покорно стал снова надевать сапог и снова закричал. Тогда я взял сапог в руки и посмотрел внутрь. Оттуда на меня тоже кто-то смотрел. Это было так интересно, я бы мог долго смотреть, но мама выхватила са-пог и вытряхнула из него ондатру. Из-за разлива в Каме эти ондатры живут теперь в лужах города. Вчера се-стры у мамы попросили разрешения взять одну. Но она запретила. Видно, они все же оставили ее потихонь-ку в квартире. Папа застонал:
— Боже мой, неужели эти дуры закроют мне глаза в последний раз? Скорей бы, скорей бы…
— Папа, не спеши умирать! — я решил защитить и сестер, и ондатру. — Она меня кусала не больно, толь-ко так, чтобы от нее отвязались. А посмотрите какая она красавица.
— Красавица, — сказала мама, — похожа на драную кошку и крысу. Уж хоть бы что-то одно… У Любы че-сотка. И вообще — хватит. Пора тебе — иди, бери виолончель. С Богом!
Милую ондатру выставили на улицу, чему она, кстати, очень обрадовалась. И весело побежала в лужу, скрылась под машиной, в этой луже стоящей. А я побрел с виолончелью. А самое интересное, что тетя Лю-ба очень огорчилась, когда узнала, что выгнали ондатру. Она сказала: я бы ее зарезала, шапку б себе сдела-ла из шкуры.
— А чесотка? — спросил я.
— Чесотка от живых, а от мертвых — польза.
Я сел делать уроки. С удовольствием. Моя виолончель пела: «Беги, милая ондатра, подальше, подаль-ше…»
Вдруг
Вдруг тетя Люба вышла замуж и уехала. Сестры в тот же день принесли красивую белую крысу. Самца. Он был с розовыми драгоценными глазами. И в первую же ночь подгрыз мою милую виолончель. Я даже колбасой ее бок не успел помазать, честно. Он сам так решил — надо грызть. Мама говорит: хорошо, пора покупать «половинку», ребенок подрос, «четвертинка» уже все равно мала была ему. Да и Роза Михайлов-на советовала купить «половинку». Еще крыс прогрыз новую мамину сумку, которую она оставила на полу. Потом — новые сапоги сестер. Мы стали все с пола убирать. Если вы хотите приучить детей к порядку, возь-мите крысу. Это бесценное и простое средство. Мама была в восторге. Но однажды ночью она опустила ру-ки с кровати и крыс цапнул ее до крови. Мама решилась и дала нам 45 рублей на клетку. Птичью клетку про-давали в «Природе». Купили…
- Наверное, теперь не хватит денег на «половинку» виолончели? — спросил я.
Мама от волнения так трогательно выкатила глаза, что стала похожа на нашу милую жабу, которая ис-чезла.
- Ты плакал — просился в музыкалку, сам выбрал виолончель, а теперь хочешь бросить? А дальше что: жену полюбишь, а потом тоже захочешь бросить, да?
И мне купили новую виолончель — «половинку». Я ее положил возле батареи — говорят, в тепле дерево может рассохнуться. Но мама заметила это — положила ее на шкаф.
Тогда я собрал всю силу воли и в результате долго болел. Папа делал у шкафа отжимания, раскачал пол, и виолончель упала ему на голову. Раскололась. Точнее, треснула.
— Все твоя голова виновата! — кричала мама.
— Мэа кульпа, — по-латыни отвечал папа (значит — «моя вина»).
Так я бросил музыкальную школу. Но виолончель нам очень пригодилась. Мы катались на ней с горки. Где взяли такой хороший лак для лакировки виолончели? Он очень скользкий, и на виолончели нас уносит далеко — до самого Дворца культуры.