Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 13, 2005
Евгений Рашковский
«ВО ВСЕ ДНИ ЖИЗНИ СВОЕЙ…»
Баренбойм П.Д. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера. 2-е изд., доп. и перераб. М.: РОССПЭН, 2003.
Петр Давидович Баренбойм – адвокат, исследователь, писатель – много лет занимается темой, которая, на мой взгляд, необходима как хлеб насущный, но толком не востребована отечественной мыслью и сознанием: темой духовных и культурных основ государственности и правоотношений. А ведь старая русская философия права конца позапрошлого – начала прошлого века сделала немало для разработки этой темы и немало вложила в мировую правовую мысль[1]. И в этом смысле проблематика книги гораздо шире, нежели специально занимающие автора вопросы конституционализма и разделения властей. Тем более что вопросы-то эти, прямо или косвенно встающие перед людьми в течение тысячелетий, по-разному формулировались и решались в несхожие эпохи, в несхожих экологических, культурно-исторических и технологических условиях. И все же какие-то общие, сквозные сюжеты действуют и сохраняются в течение веков и веков. Собственно, об этом и содержание книги.
Книга состоит из трех больших разделов: первый посвящен Древнему Израилю, второй – Флоренции времен Позднего Средневековья и Ренессанса, третий, включающий в себя четыре главы, – правовой и политической истории Соединенных Штатов на протяжении XVIII–XX веков.
На взгляд П.Д.Баренбойма, сама проблематика разделения властей и его правовых оснований впервые всплыла в истории Древнего Израиля, когда люди, уставшие от собственных мытарств и в какой-то мере осмыслившие опыт окружающих народов (Месопотамии, Египта, западноазиатских оазисов и Степи) пришли к идее суда как упорядоченной и постоянно действующей инстанции, которую не может подменить собой харизматическая и царственная власть племенного вождя. О чем и рассказывается подробно на страницах Книги Исхода, 18:13-27 (см. с. 20–43). Этот первый документированный в истории опыт автономизации судебной власти – здесь П.Д.Баренбойм во многом солидарен с кругом библеистических идей протоиерея Александра Меня – имеет не только негативную направленность (ограничение круга полномочий и произвола со стороны сакральной фигуры царя), но и направленность позитивную. Смысл последней – в утверждении ценности и относительной самостоятельности самого судебного процесса как процесса, тесно связанного с жизнью общества, – процесса не только и даже подчас не столько наказания, кары, сколько примирения и умиротворения (см. с. 30–31)[2].
Во всяком случае, без автономизации суда и поцессов судопроизводства трудно представить себе весь комплекс библейских нормативов, регламентирующих собой права и обязанности царя, священнослужителя, пророка или даже рядового общинника. Этот принцип общеобязательной регламентации перед Богом и людьми суммировался в комплексе письменных предписаний, который, согласно Второзаконию, царь обязан был иметь в своем распоряжении, тщательно изучать и сверяться с ним в своей практике «во все дни жизни своей»[3]. Причем царь должен был пользоваться специально для него изготовленной копией этого «конституционного» текста, оригиналу которого надлежало находиться на постоянном хранении у священнослужителей[4].
Царь, судья, священнослужитель, пророк, воин, рядовой общинник – все в ответе перед высказанной в текстах Закона справедливостью Неба, и потому их права, власть и притязания не произвольны, не безграничны и, следовательно, в той или иной степени разграничены между собой и функционально соотнесены друг с другом. Эмпирически эти принципы могли как угодно нарушаться, извращаться и попираться. Но они были и оставались принципами, сквозь века и века оспаривая людские поползновения к произволу, порабощению и властному абсолютизму.
Без этих принципов невозможно представить себе и становление христианской культуры Европы. И не случайно, как уверен П.Д.Баренбойм, библейский нарратив и библейские смыслы во многом составили ту азбуку человеческого достоинства и свободы, забота о которых, в конечном счете, и лежит в основе правовой сферы.
Глава, посвященная истории Флорентийской республики на протяжении XIII–XVI веков, – опять-таки – насыщена идеями права как одной из неотъемлемо важных проекций духа и культуры в области институциональной и политической организации человеческой жизни. Вся система гражданского жизнеустройства Флоренции периода ее расцвета, связанная с автономией судебной власти, несла на себе, по убеждению П.Д.Баренбойма, отпечаток утопических идей Высокого Средневековья и Ренессанса. Смысл же этих идей в том, что Царство Божие – пусть неполно, пусть частично – все же должно осуществиться на Земле в достойном самораскрытии человека вопреки всей жестокости, грубости, смерти, царящим в наличной жизни. И это самораскрытие должно осуществляться через молитву, мысль, труд, творчество, через осмысленные законы, через достойные условия индивидуального и коллективного существования людей.
Никколо Макиавелли (1469–1527), которому посвящено немало страниц в книге П.Д.Баренбойма, не только разделял эти ренессансные культурно-правовые идеалы, но и понимал, как легко они утрачиваются и предаются в реальном ходе истории (см. с. 84–87). Ведь «Государь» Макиавелли – не только акт определенной сдачи своих мировоззренческих и политических позиций гуманистом-республиканцем в ту эпоху неизбежного наступления сил политического абсолютизма, но и некое предупреждение об абсолютистской угрозе любому из граждан. Но даже и в относительном своем пессимизме, в последовательности своего политического анализа он дошел до той мысли, что конституционализм (как система справедливого и правоупорядоченного правления) предполагает не только правовую поддержку личностей и групп, но и элементы поддержки социальной (см. с. 126–127).
Заключительные главы книги, посвященные правовой истории США на протяжении XVIII–XX веков, опираются на особо широкую и значительную источниковую базу: здесь и тексты законодательства, и материалы судебной практики, и записи личных бесед автора книги с деятелями американской юриспруденции.
Одна из самых важных идей, заложенных автором в «американские» главы его книги, примерно такова.
Принцип разделения властей – применительно к судьбам современного общества – есть нечто большее, нежели сумма законодательных нормативов, подкрепленных благими пожеланиями политических деятелей, ученых и публицистов. Это – принцип ограждения достоинства государства, общества и личности, равно как и сложной и разработанной регуляции основных жизненных процессов нации, включая и процессы социально-экономические. Более того, без этих разработанных регулятивных процессов, без разграничения компетенций, без правил взаимодействия и пределов свободы государственных и общественных институтов и отдельных граждан сам процесс социально-экономических взаимодействий, сама экономика обречена на крах (см. с. 148–149). Да и сама система властей в обществах современного – индустриального и постиндустриального – типа есть нечто более сложное, нежели классическая триада законодательной, исполнительной и судебной власти.
На взгляд П.Д.Баренбойма, история американской политической и правовой системы последних трех веков может быть описана как история непрерывных и драматических конфликтов, компромиссов и взаимодействий различных «ветвей» власти: власти не только президентской, парламентской и судебной, но и власти финансовой, экономической и информационной, власти в Центре, в штатах, муниципиях, общественных организациях. Но сам порядок оптимизации отношений между всеми этими несходными, соперничающими и амбициозными «ветвями» не мыслим без независимости и достоинства судебной власти как одного из непреложных условий всей системы разделения и эффективного взаимодействия властей и – вместе с этой системой – достоинства и свобод рядовых граждан. Еще во времена Американской революции в народе говорили: «Мы свергли короля Георга не для того, чтобы на престол взошел король Конгресс» (с. 170). Независимость судебной власти, способность ограничить притязания «короля-Конгресса», а иной раз и отрешить от власти «короля-Президента» (вспомним знаменитое Уотергейтское дело 1972–1974 гг.), оказались гарантией поддержания суверенного статуса высшей земной инстанции власти – Народа. Народа во всей сложности его социально-экономического, конфессионального, регионального, этнического и культурного состава.
Разумеется, нарисованная П.Д.Баренбоймом картина истории правоотношений и государственности в США далека от идеализаций и сантиментов. История, равно как и история правовой сферы, всегда драматична и тяжела. Но она пронизывается и корректируется действием тех духовных, нравственных, интеллектуальных и эстетических ценностей, если угодно, ценностей свободы, которые и формируют собой суровую, но насущную реальность Права.
*
Думаю, что книга П.Д.Баренбойма – при всех изъянах редакторской работы и полиграфического исполнения – актуальна и полезна для нынешнего российского читателя. Ибо по-прежнему актуальны слова убитого черносотенцами в 1922 году русского либерального правоведа и общественного деятеля Владимира Дмитриевича Набокова (отца замечательного писателя): правовой нигилизм, неуважение к самостоятельности судебной сферы в российской жизни – «всем язвам язва» (с. 266). Конъюнктурное отношение к судебной сфере, а вместе с нею и ко всей сфере правоотношений как средству ублажения людских притязаний по части статуса, собственности и власти по-прежнему остается в полной силе.
Но это проблема не только российская. Понятное в условиях нынешних глобальных экономических и информационных зависимостей и разгула терроризма развитие спецслужб, засекреченности и «келейных» решений с особой остротой ставит вопрос о важности правовой, а через право – и нравственной регуляции властных и управленческих процессов (см. с. 258–260).
Вот почему, на мой взгляд, столь важно в этих качественно новых условиях развитие нравственных, философских и гуманитарно-научных исканий, касающихся, в частности, и области политических и правовых отношений. Может быть, следовало бы присмотреться в связи с задачами преодоления нынешнего правового (точнее, противоправного) «беспредела» к идеям ряда современных богословов о взаимной нерасторжимости и – одновременно – взаимной несводимости личности и общества при понимании их общих духовных предпосылок?[5] И, может быть, сама грозно возрастающая в нашу эпоху взаимозависимость властей требует новой гуманитарной и правовой коррекции в свете как вековых, так и нынешних знаний об истории и культуре, об обществе и человеке?..
Возможно, эта мысль не вполне артикулирована в книге П.Д.Баренбойма, но, по существу, она образует ее столь важный для каждого из нас проблемный стержень.
22.10.04.