Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 12, 2004
Дух совка бродит и створаживает культурную среду вокруг себя. Государственная вертикаль постепенно каменеет, что позволяет “верхам” уже не озираться тревожно в ожидании пертурбаций, а спокойно взяться за культуру – в их понимании, целиком и полностью сложившемся при советской власти. Они с упоением кроят под себя: множатся фестивали патриотической песни, пионерские слеты, конкурсы детского творчества, заставляющие вспомнить Хармса: “Нет ничего противнее детей, особливо когда они пляшут”.
Список культурных аттракционов, обязательных для посещения, в Екатеринбурге состоит из трех пунктов. Первый: диво 280-миллионного возраста – граница материков Европы и Азии, где посетителей встречают хлебом-солью, водкой и камаринской. Другие достопримечательности рукотворные: павильон чугунного литья, премированный на международной выставке 1900 года в Париже, и “место-где-царя-расстреляли”. В последний год расстрельное место выбилось в абсолютные лидеры.
Там вырос массивный шишак Храма-на-Крови. Его архитектура выдержана в новом пока для России эклектичном стиле культового официоза, чей первый образчик дал столичный Храм Христа-Спасителя. Главное требование заказчика – областной власти: “Чтоб богато было!” Храм содержится на средства областного бюджета – так исполняется предвидение Владимира Войновича, а ведь еще 20 лет назад думалось, что его “Москва-2042” – утопия. Ради усугубления впечатления перед Храмом установили унизительный памятник расстрелянной семье: царь, как-то по-большевистски расставивший ноги в сапогах, копирует позу с “Допроса коммуниста” Дейнеки, а салютующая царица похожа на пионервожатую, даже галстук на шее развевается.
Те же ретронастроения воскрешает последняя премьера Свердловской киностудии. На трех четвертях ее территории ныне жужжат торговые ряды и кабаки. В оставшемся павильоне режиссер Александр Цацуев снял свой дебютный фильм “Егерь”, где умудрился собрать все штампы советского кино, вплоть до овчарки Мухтара и финального предсмертного хрипа: “Ты про сына моего не забудь”. Попробовать нечто новенькое киностудии не удалось: китайцев, которые собрались было снимать в Екатеринбурге 20 серий телесериала “А зори здесь тихие”, упустили, заломив неподъемную цену аренды. Китайские съемки уже начались в Благовещенске.
За год откровенно порадовали лишь два культурных события: фестиваль “Старый Новый рок” и роспись заборов в рамках проекта “Длинные истории Екатеринбурга”. Рок-фестиваль – пример хорошего менеджмента, действующего в пику сложившейся музыкальной иерархии: все, что не подходит под формат “Нашего радио”, – самодеятельность, права на существование не имеющая. “Старый Новый рок” – палочка-выручалочка для неформатных молодых групп со всего СНГ. Они не только выступают на одной сцене с рок-монстрами, “Чай-фом” и “Агатой Кристи”, набираются ума-разума в мастер-классах, но и получают право первой профессиональной записи на CD. В этом смысле Екатеринбург оправдывает былую славу рок-столицы.
Облагораживание многокилометровых заборов в центре города отчасти маскирует свойство национального менталитета, указанное еще Гоголем: “Только поставь забор – тотчас нанесут какой-то дряни”. Екатеринбургский Центр современного искусства год назад объявил конкурс, отобрал 30 перлов из сотни проектов, и приглашенные со всей России художники разрисовали уличные плоскости. Например, кучей сереньких плюшевых мишек, из которой выделяется один розовенький: “В рай возьмут не всех” – так это называется.
За год имели место и утехи для более рафинированной публики. Флагман российского современного танца труппа “Провинциальные танцы” обкатала на родине очередную премьеру, а в Екатеринбургской филармонии спели симфонию №5 Чайковского. Московский филолог с песьим именем, Псой Короленко, недавно сочинил слова к музыке – очень смешной рифмованный поток сознания, где и “ласточка с весною в сени к нам летит”, и “в черных бушлатах грозно шагают твои патрули”. На эксперимент со словом и звуком под названием “Чайковский. Перезагрузка” дерзнули пойти только в Екатеринбурге, и скучным его не назовешь: кто-то из слушателей смеялся в бороду, кто-то оценивал сочетание капеллы с филармоническим оркестром. После концерта – невиданное дело! – публика два часа толпилась в фойе, яростно споря о сверхклассической и сверхсовременной музыке.
Пожалуй, по части культуры больше отметить и нечего – сейчас Екатеринбург замер в ожидании подарков от уральских олигархов. Один, владелец машиностроительных заводов, Анатолий Павлов, на свой день рождения пригласил Хосе Куру, которого называют “четвертым тенором” – после Паваротти, Доминго и Каррераса – и “секс-символом современной оперы”. Кура споет в оперном театре, до сих пор он пел в России лишь однажды в неподходящее время (после штурма “Норд-Оста”), в неподходящем месте (в Кремлевском Дворце съездов). Меломаны облизываются в предвкушении.
Виктора Вексельберга, чей капитал базируется на уральском алюминии, сейчас называют не иначе как “властелин яиц” или “олигарх-патриот”: он выкупил у семьи Форбс девять пасхальных яиц, выполненных Карлом Фаберже по заказу российского императорского двора. Яйца Фаберже – не столько шедевры искусства, сколько мифологизированные раритеты, демонстрирующие потрясающий уровень исполнительского мастерства. Поставщик Высочайшего двора изготовил 50 таких ювелирных изделий. Только десять остались в Оружейной палате Кремля, остальные продали большевики, добывая средства на экспорт мировой революции. Десять яиц через посредничество “большого друга Советского Союза” Армана Хаммера попали в коллекцию американского мультимиллионера и медиа-магната Малкольма Форбса, издателя журнала “Форбс”. После его смерти наследники выставили яйца на аукцион “Сотбис”, а Вексельберг сделал “замечательное предложение”, по словам аукционного руководства (по некоторым данным, $140 млн). Патриот пока не высказывал своих пожеланий об их постоянном экспонировании, но решил показать яйца, кроме Москвы и Санкт-Петербурга, во всех городах, где имеются офисы его алюминиевого холдинга, в том числе и в Екатеринбурге.
“Это очень романтический конец одной из самых великих историй в истории искусства”, – говорят в семье Форбс. Пасхальные подарки, заказанные любящим супругом для жены, выставят в том городе, где их обоих казнили.