Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 11, 2004
 Манеж. 14.03.2004 Многолюдно на пожарище. Погорельца без труда узнаю в своем товарище. Что-то тащит он сюда? Чуть поодаль от дымящейся кучи хлама на снегу я народец суетящийся позабыть уж не смогу. Пушкин нам его описывал, И Толстой изображал: раны как чуть свет зализывал, как от холода дрожал. Выдалась весна бесснежною, но посыпала главу пеплом – глядя на Манежную – я подумал про Москву. 20.03.2004 |
14 марта 2004 года подарило всей стране и особенно москвичам зрелище, все последствия которого вырисовываются лишь постепенно. Невероятная и страшная красота пожара московского Манежа одними воспринималась в тот вечер как нечто эпохальное и трагическое, другие гордились ролью свидетелей исторического события. Были и такие, кто радовался решению всех проблем по упрощению и удешевлению проблем предполагающейся коммерческой реконструкции, были и беспомощные борцы с пожаром, раздраженно перекладывавшие ответственность за свое бессилие на сам объект, собравший слишком много горючего материала под одну кровлю. Мелькали упреки в адрес (нет, не поджигателей!) реставраторов, не давших тремя годами раньше санкцию на варварское разрушение подлинных конструкций и замену их металлом – мол, если сломали бы раньше, то сейчас не сгорели бы. Телевидение потом умудрилось дополнить картину лирической прогулкой президента в разгар пожара по Красной площади.
Зрители, собравшиеся вокруг огромного здания, горячо обсуждали причину невероятного огня, вмиг (буквально в 20 минут) охватившего всю кровлю. Практически никто не сомневался – поджог. Спорили лишь о том, кто поджег – коммерсанты или власть. Какой же должна быть жизнь и какими же должны быть понятия народа о коммерсантах и власти, чтобы подобная точка зрения стала первой и общей! Лично я, глядя на пламя и не зная еще скорости развития пожарища, отвергал общее мнение и склонялся к обычному – праздник, пустой дом, празднующая охрана, российское разгильдяйство.
Приехав на следующее утро к Манежу, я был потрясен необыкновенной сохранностью его фасадов и всей декорации. Поверхности стен даже внутри не казались подвергшимися существенной деградации. Всю температуру и мощь пламени выносило вверх, десятки слухов способствовали тяге – но это же обстоятельство спасло фасады. Сгоревшая кровля была уникальным элементом русской архитектуры начала ХIХ века, и как таковой он исчез навсегда. Однако предметом государственной охраны в здании Манежа была не только строительная и инженерная конструкция кровли, Манеж был и в самом существенном остался памятником архитектуры классицизма, он ничего не потерял как памятник истории, триумфа победы 1812 года, как исторический памятник он даже обогатился случившейся трагедией и ее отзвуком в народном сознании.
Последовавшие выступления ответственных лиц немедленно зафиксировали намерение восстановить здание. После некоторого замешательства было принято и предъявлено публике решение сделать новую конструкцию из дерева – как доказательство чистоты реставрационных намерений. События развивались стремительно, чему способствовало и значительная, на протяжении предыдущих трех лет, проработка исследовательской и проектной документации. Правда, подготовленный проект под давлением общественности предусматривал сохранение подлинной деревянной кровли и усиление ее металлическими фермами, теперь он вбирал в себя идею чисто деревянной новой конструкции и выносился на обсуждение. Юрий Михайлович Лужков находился в Грузии, но в первый же день по его возвращении под его председательством состоялся Общественный градостроительный совет.
Власть стремилась овладеть общественным мнением и заслонить страшные толкования благородством реставрационных позиций. Именно поэтому вступительное слово мэра на Совете и доклад главного архитектора города А.В.Кузьмина имели почти триумфальные интонации – стены замечательно сохранились, крепкие, работам не мешают, повторим подлинную конструкцию из дерева, возродим общественную доступность и функцию Центрального выставочного зала, намного увеличим удобства для пользователя и посетителей – в общем, все будет еще лучше, чем было. В воздухе витала крылатая фраза Скалозуба – “Пожар способствовал ей много к украшенью”, будущее казалось прекрасным.
Плохое, как обычно, находилось в деталях и постепенно стало обнаруживаться. Мэр, чего с ним обычно не случалось, стал уже после доклада принимать новые реставрационные решения. Традиция, когда администраторы все понимают в культуре, у нас никогда не прекращалась. Вот если дело касается физики – то обычно зовут физиков. В искусстве разбираются все, массовая доступность культуры и связанных с ней вопросов позволяет каждому считать себя в них вполне компетентным. В истории Манежа отпечаталась художественная компетентность Н.С.Хрущева, теперь же дошла очередь до реставрационных проблем. Недовольно глядя на ряды злосчастных слуховых окон в кровле здания, мэр спросил – “А зачем их так много? Нельзя ли убрать половину? Нельзя ли заменить плоскими окнами (велюксами)?” Выслушав ответы и, скрепя сердце, согласившись с необходимостью окон для архитектурного облика Манежа, Ю.М.Лужков резюмировал – сделать крышу ровной, а сверху на нее приладить декоративные будочки окон.
Подобная позиция была неожиданностью, но впереди еще много реставрационных советов и есть время выработать корректное реставрационное предложение. Гораздо опаснее для памятника и общего отношения к наследию оказывается предложение об устройстве под Манежем подземных этажей, столь всегда любезных инвестору и московскому правительству. Они предлагались и три года назад, именно из-за них и не был проект согласован специалистами и органами охраны памятников. Обернуты были эти предложения в белые ангельские одеяния – этажи делаются исключительно для целей выставочного зала и комфорта публики, там находятся хранилища, служебные комнаты, ресторан, а на нижнем этаже – гараж. Общее углубление – 6 метров, до подошвы фундаментов исторического здания.
Эта ситуация является в настоящее время главной для понимания общего отношения к памятнику и для его благополучного существования в дальнейшем, и на ней необходимо остановиться детальнее. Сначала о реальной строительной и экологической ситуации. Капитальное бетонное корыто заполняет пространство между фундаментами здания. Идея гаража в Манеже, рожденная большевиками, остается бессмертной и в рыночном обличье, отношение к памятнику практически совпадает. Поскольку проект обещает не углубляться под фундаменты, то два рукава въезда и выезда разрушат немалую часть фундамента со стороны университета, по Моховой улице. Въезд и выезд будут примыкать к стенам Манежа непосредственно, они же приведут к ним все движение по Моховой, тротуар, по которому практически непрерывно будут проезжать автомобили, для прохожих станет недоступен. Вряд ли столь непосредственное внедрение вибрации, выхлопов и огнеопасных материалов продиктовано заботой о замечательном памятнике.
Существует и правовая сторона проблемы. По двум законам об объектах культурного наследия, федеральному и московскому, новое строительство на территории памятника безусловно запрещено. В данном случае его собираются вести даже не на территории – на самом памятнике. Для Москвы это законоположение ничтожно – в ней постоянно строят на памятниках, не то что на их территориях, и о законе никто на обсуждении не вспоминает. Однако о том, что такая норма существует и с ней надо считаться, предупредил в своем выступлении на совещании М.Е.Швыдкой, хотя и бывший министр культуры, но вполне авторитетный глава нового Федерального агентства по культуре.
Автор этих строк, выступая вслед за М.Е.Швыдким, поддержал замечание о требованиях Закона и предложил разделить подземное строительство на две части. Первую, связанную с устройством в первом нижнем ярусе действительно необходимых для выставочного зала помещений, можно без всякой натяжки считать приспособлением памятника к использованию – и это закон разрешает. Но вторая – капитальный подземный гараж – никоим образом не является приспособлением, как бы публику ни убеждали в обратном.
Как всегда на заседаниях Общественного совета, собравшиеся с нетерпением, в данной ситуации – с особенным, ждали заключительного слова мэра. И оно полностью оправдало ожидания слушателей. Вначале Ю.М.Лужков предложил (с уже упомянутыми уточнениями) утвердить предложения по реставрации кровли на основе деревянной стропильной конструкции, согласился с предложением сосредоточить служебные помещения у одного торца Манеже, оставив открытым противоположный торец с огромными окнами, соединив их ритм с рядами окон длинных фасадов. Затем он подчеркнул необходимость сохранить фермы видимыми и не подшивать к ним потолок. Во-первых, мэру сказали, что так было изначально, во-вторых, Юрий Михайлович любит конструкции, и московский Гостиный двор ныне свидетельствует об этом. Это вероятное решение, хотя реставраторы располагают документами об изначальном потолке зала, сделанном неудачно и замененном в середине 1820-х годов. Но пока можно было в эти детали не вникать, резюме в целом выглядило достаточно благополучным.
Вслед за этим ожидались слова о подземных помещениях. И начал Юрий Михайлович с вопроса, приковавшего внимание аудитории: “Закон? Говорят, закон запрещает. Но что такое закон?” И далее присутствующие с восторженным придыханием услышали: “Закон это не догма, а (тут Юрий Михайлович поискал слово) повод для философствования”. И публика с облегчением и удовольствием от высокой поддержки собственному пониманию чуть не зааплодировала. Когда на таком уровне утверждают, что жить надо не по законам, а по понятиям, то это свидетельствует о нездоровье и власти, и общества. Но в своей откровенности подобное замечание замечательно.
Далее я с удивлением услышал слова Юрия Михайловича о совпадении моей позиции с предложением о подземной реконструкции здания. Поскольку я выразил солидарность с необходимостью только одного подземного уровня и категорически высказался против второго (гаража), то я попросил мэра уточнить позицию решения Общественного совета по гаражу. Раздражение заставило мэра быть более несдержанным, чем обычно, и он высказался достаточно откровенно – и на словах, и в интонации. От досады, понимая, что он сейчас может сказать лишнее, Юрий Михайлович предупредил – “не для прессы”. Но пресса уже все это не раз процитировала, ни разу не додумав ситуацию до конца, и я теперь свободен от морального обязательства неразглашения.
“Невинность можно потерять только один раз, о чем теперь разговаривать”, – произнес мэр, и аудитория чуть не взорвалась от удовольствия аплодисментами. Секс у нас любимый прием для юмора, и ободренный сочувствием оратор продолжил – “ну и надо же дать пользователю заработать, вдобавок к бюджетному финансированию”. Трогательная забота о заработке достаточно откровенно выдает истинную суть гаражной затеи, но еще интереснее первое высказывание. Оно замечательно многогранно. Весьма интересна обвинительная интонация в адрес “потерпевшей”. За этим не только эгоизм мужского восприятия, но и циничное издевательство. Потеря невинности – да простят меня женщины за вторжение не в свою сферу – обычно связана со светлой стороной жизни. С Манежем случилось не это – ситуация с Манежем значительно более похожа на изнасилование. И со стороны московской власти, доведшей памятник до изнасилования, хотелось бы видеть не циничное презрение к потерпевшей, а хотя бы какое-то сочувствие. Но нет – ибо следующим подтекстом высказывания становится явное облегчение ситуации для коммерческого использования, для наживы. Не девица – ну и нечего противиться спецзаданию, сама виновата, слишком много было для пламени – вот и сгорела, не надо было провоцировать поджигателей. Отдалась бы сама прежде – и ничего не надо было бы придумывать.
Я понимаю, что раздраженные слова вылетают часто невольно и могут не полностью соответствовать тому, что хотел выразить говорящий. Но в данном случае трудно отделаться от впечатления выгоды (почти удачи!) пожара для данного проекта. И становится острым воспоминание о дискуссиях публики во время пожара. Пытаясь сформулировать собственное понимание ситуации, я решаюсь прибегнуть к оценке прошлого с помощью будущего. Если Манеж будет построен без гаража – чистота реставрационной ситуации будет свидетельствовать о покаянии за несохранение и о случайности трагического происшествия. Если же гаражи будут продавлены властью – у меня не останется никаких аргументов против короткого и страшного слова: сожгли.
Высвеченные пожаром оценки и мнения ярко характеризуют состояние общественного сознания и его соотношение с позициями власти. Невежественная самоуверенность и чувство жизненного (=коммерческого) превосходства опасны для культурного наследия, но поощряемы. Памятники молчаливы и не могут протестовать против клейма “старье”, “руины”. Либо они нам нужны – и мы возьмем за них ответственность на себя, либо их не будет. Манеж может стать тревожным пробуждающим колоколом для общества, или он превратится в еще один триумфальный флажок на пути уничтожения Москвы. Не случайно страшный пожар на изувеченной площади под стенами Кремля воспринимался как погребальный костер на похоронах исторического города. Нам решать.