Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 11, 2004
Григорий Померанц
Записки Гадкого утенка
М.: Московский рабочий, 1998.
Григорий Померанц
Записки Гадкого утенка
2-е, доп. и перераб. изд. М.: РОССПЭН, 2003.
Черное зеркало времени
Успех мемуарной литературы, отмечаемый издателями и критиками, можно объяснить по-разному: например, тем, что при общей дороговизне книг активными покупателями оказываются люди старшего поколения, обычно более состоятельные, чем молодежь. Больше, чем художественная словесность, пожилого читателя интересует “литература факта”. Крушение советского режима раскрепостило мемуаристику, книжный рынок предлагает неслыханный прежде ассортимент воспоминаний, дневников, архивных публикаций и т.п. Наконец, высшая и перекрывающая конъюнктуру причина – страшный век, оставшийся у нас за плечами. Читатель ждет от мемуаристов ответа на вопрос, во имя чего мы прожили нашу мучительную жизнь.
Современникам всегда кажется, что их время – самое ужасное, счастливые времена либо позади, либо впереди. Минувший век, однако, может похвастаться достижениями, каких прежде не знали. Это век тоталитарных государств, век концентрационных лагерей, век ублюдочных вождей и вездесущей тайной полиции. Век “масс”, для которых тотальная пропаганда, оснащенная новейшей технологией дезинформации и всеобщего оглупления, заменила религиозную веру. Время, когда недостаточно было одной мировой войны, понадобилась вторая, когда необычайного совершенства достигли технические средства истребления людей и памятников цивилизации, когда стало возможным в считанные минуты уничтожить с воздуха целый город, в короткий срок умертвить в газовых камерах шесть миллионов мужчин, женщин, детей и стариков. В показаниях свидетелей этого века читатель ищет то, чего не находит в современной художественной литературе: смысла, а значит, и оправдания абсурдной эпохи.
Wirklich, ich lebe in finsteren Zeiten… “Право, я живу в мрачные времена… Я уцелел случайно. Если мою удачу заметят, я погиб” (Брехт). Оглядываясь на классическую мемуарную литературу, будь то “Анабасис” Ксенофонта, мемуары герцога Сен-Симона, “Поэзия и правда” Гете или “Былое и думы” Герцена, видишь разницу: мемуаристы нашего времени – не просто старые люди, хотя бы и много повидавшие; но это те, кого не убила война, кто не умер от голода, кого не расстреляли, не сожгли в печах; словом, те, кто выжил. В черном провале прошлого, как в мерцающем зеркале, человек с трудом различает собственное неузнаваемое лицо. Григорий Померанц мог бы тоже сказать о себе: я уцелел случайно. Выжил – на войне, в лагере. От такого свидетеля можно ожидать беспросветного пессимизма. И, однако, удивительным образом его записки выдержаны в светлых тонах. Его книга излучает веру в будущее и, что совершенно непостижимо, веру в исторический разум.
Мемуары написаны человеком, изведавшим многое, но склонным видеть в людях прежде всего их положительные стороны. Мы имеем дело с мыслителем, который не раз заявлял, что “в глубине бытия не существует зла”, с глубоко религиозным автором, для которого изначальное доверие к бытию и Творцу есть нечто само собой разумеющееся. Такова главная предпосылка его мировоззрения; в свою очередь она вытекает из свойств его натуры: философия – в большой мере функция психологии.
“Гадкий утенок” – это жалкий уродец, таким его считают обитатели птичьего двора, и никто не знает, кто он такой на самом деле. Никто не догадывается о том, что в один прекрасный день неуклюжий птенец превратится в благородного лебедя. Во вступительной главе Г.Померанц предлагает свою интерпретацию сказки-притчи Андерсена, применительно к собственной биографии. “Лебедь – это совершенный образ и подобие Бога”, некая устремленность к недостижимой цели. Можно было бы воспользоваться термином Фрейда: Ьber-Ich (сверх-Я). Сознание своей неординарности осеняет автора “Записок” уже в детстве: “Я не такой, как надо” – несколько рискованное название одной из вступительных глав. Дальнейшее изложение более или менее следует хронологической канве: учеба в ИФЛИ, арест отца, героический опыт войны на переднем крае и опыт последних месяцев на территориии Германии, когда армия показала себя с другой, неприглядной стороны, арест автора и годы, проведенные в заключении, любовь, жизнь с Ириной Муравьевой (подробнее описанная в книге “Сны земли”), смерть Иры и центральное событие жизни – брак с Зинаидой Миркиной. Вообще, рассказ о происшествиях интимной жизни, подкупающий прямотой и искренностью, кажется мне самым интересным в книге и, может быть, самым глубоким. Но сверхсюжетом этой насыщенной встречами и событиями жизни оказывается то, что обозначено в первой главе: поиски собственного стиля, другими словами – поиски себя, обретение “самости”. Уже не столько фрейдистская, сколько алхимически-юнгианская проблематика. В итоге философский камень найден: это религиозная вера и вдохновленное ею собственное вероучение.
Осуществилось и жизненное призвание – литературная работа. В 60–80-х годах Г.С.Померанц был едва ли не самой влиятельной фигурой Самиздата; многое из написанного в те годы, распространявшегося в машинописных копиях, дождалось печатного станка через много лет, отчасти публиковалось за границей. Померанц – автор нескольких философско-эссеистических книг, многочисленных историко-культурных этюдов, литературно-критических статей и статей на актуальные темы политики и общественной жизни.
Довольно много места уделено в мемуарах идейному размежеванию с А.И.Солженицыным, которого автор “Записок” продолжает считать наиболее значительной личностью среди своих современников. Речь идет и о стиле, и о содержании полемики (чаще односторонней), продолжавшейся добрых три десятилетия. Авторитарному (и, увы, печально съехавшему к достаточно некрасивым высказываниям) национализму Солженицына Г.С.Померанц противопоставляет своеобразно истолкованную “беспочвенность”, под которой, в частности, подразумевается комплекс наднациональных, общегуманистических ценностей, объединяющий интеллигентов разных стран и вместе с тем ориентированный личностно. Последнее обстоятельство связывает общественную позицию автора с его религиозным кредо. Прекрасно написанные “Записки” (многим стоило бы поучиться у Померанца хорошему русскому языку, энергии и лаконизму литературного стиля) перемежаются стихотворными цитатами, главным образом стихотворениями З.А.Миркиной, чье творчество оказало на автора решающее воздействие. Иные страницы книги читаются уже не как исповедь, а как проповедь. Кажется, что имеешь дело с учителем какой-то очень симпатичной, эклектической западно-восточной секты, отчасти христианской, отчасти хасидской, чуточку индуистской и немножко дзэн-буддистской. Конечно, эти страницы рассчитаны на единомышленников, “собеседников” (установка на себеседника, поясняет Померанц, есть другая сторона обретения самости), и критическое обсуждение их не может быть задачей рецензии.
Богатый жизненный и литературный материал, охват событий, личность автора, портреты современников и встающий за ними облик нашей страны, наконец, удачно найденная манера изложения и превосходный слог – все это делает мемуары Григория Соломоновича Померанца выдающимся, если не попросту уникальным, явлением русской литературы всех последних десятилетий. Мне остается поздравить читателей с драгоценным подарком.
Борис Хазанов
«Пора это изменить!»
Восемь чешских пьес
Рецензия
Восемь историй из жизни маленьких людей, персонажей будничной пражской действительности, с полным набором симптомов болезней современного общества, вошли в этот сборник наиболее интересных чешских пьес за последние сорок лет. Экскурс в историю чешской драматургии начинается с 60-х годов прошлого века с пьесы театрального мэтра Йозефа Тополя “Конец масленицы” и заканчивается постановкой 2002 года по сценарию молодого драматурга Эгона Тобиаша “Пора это изменить!”.
Все пьесы, несмотря на значительную временную дистанцию между ними и неизбежные перемены в общественном сознании, обращаются к драме маленького человека, на примере жизни которого проигрывается большая история. Действие пьесы “Конец масленицы” разворачивается на фоне исторических событий, когда практически завершившийся процесс коллективизации и социализации деревни раскалывает время на то, что было, что есть и что будет, внося пропасть между новым, набирающим силу временем и временем умирающих традиций. Преуспевающий крестьянин Франтишек Король остается в одиночестве, затравленный толпой односельчан, жаждущих поживиться за его счет под модными лозунгами коллективизации. В этой пьесе уже присутствуют черты гротеска и абсурда, которые в последующие годы станут характерными чертами чешской драматургии.
В постановке Ладислава Смочека “Странный день доктора Звонека Бурке” предметом комического становятся смерть и череда “убийств”, не повлекших за собой ни одной жертвы. Павел Ландовски в “Отеле на час” разыгрывает действие своей пьесы в пределах одной комнаты, как, впрочем, и многие другие драматурги, выстраивающие в этом замкнутом пространстве свои сюжеты. У Ландовски в центре повествования двое пожилых мужчин, вышедших из разных социальных слоев и вынужденных жить в старости в одной захламленной квартирке. Время от времени они сдают комнату любовной парочке, за взаимоотношениями которых они с большим интересом наблюдают. Из бесед этой разношерстной по своим характерам четверки и складывается комедия о безрассудстве человеческих поступков и необходимости сохранять человеческое лицо в любых ситуациях. Премьера этой пьесы состоялась в 1969 году. Ее фоном служила атмосфера краха недавних – в первые месяцы 1968 года – попыток либерализации общества, последовавшего затем в августе шока от оккупации Чехословакии и начала процесса так называемой нормализации. Набравший силу в 70-х годах, этот процесс сделал Павла Ландовски, а вместе с ним и Йозефа Тополя, Вацлава Гавела, Павла Когоута, Милана Кундеру, а также Вашека Каню писателями без читателей и драматургами без зрителей. Их произведения были запрещены к изданию и постановке. Кто-то из них вынужден был уехать в эмиграцию, кто-то выбрал путь самиздата. Арношт Голдфлам противопоставил лжи официальных прокламаций собственную правду, показывая судьбы людей, используя при этом мотив отцов и детей. Такова его пьеса “Песок”, вошедшая в сборник. Ее премьера состоялась в 1988 году. Пьеса построена на воспоминаниях человека, во многом автобиографичных, о еврейских предках, о послевоенной жизни родителей, своей юности и творческом взрослении.
О разрушении связей между близкими людьми пьеса Яна Питински “Детская”. Ее можно классифицировать как реалистическо-психологическую драму о деформированных семейных отношениях. Одна из дочерей семейной пары уже пять лет не разговаривает с родителями и сидит в своей комнате. Младшая дочь становится убийцей своей сестры. В финале пьеса обрастает элементами черного гротеска, когда родители, несмотря на смерть своих детей, с радостью обживают освободившееся таким ужасным образом пространство детской.
В комедийной пьесе Петра Зеленки “Случаи заурядного сумасшествия” граница между смешной комедией, гротеском и трагедией весьма условна. Прежде всего из-за сумасшествия отдельных героев, каждый из которых по-своему ненормален. В результате в клубок сплетаются анекдотичные по своей абсурдности ситуации, но герои этой пьесы не вызывают строгого авторского осуждения, как, например, герои “Детской”. Напротив, в чем-то автор даже олицетворяет себя с ними. Так как, по мнению автора, непохожесть на других, индивидуальность приветствуется в обществе, которое само по себе сумасшедшее.
В пьесе Эгона Тобиаша “Пора это изменить!” всего два героя, один из которых человек по фамилии Поливка (в Чехии это то же самое, что для России – Иванов). У него вокруг шеи обмотана кожа питона, которая его, с одной стороны, душит, а с другой – греет. В роли своеобразного соперника Поливки выступает Комиссар, человек системы, представляющий “других”. В несвязных монологах Поливки, с одной стороны, проступает ощущение пустоты, тоски и неспособности “быть”, а с другой – потребность в ласке и общении с теми, “другими”. На вопрос Комиссара: “Что это значит?” Поливка отвечает: “Понятия не имею, что это значит. Так что я думаю, Это что-то совсем другое. Я часто употребляю выражения, смысл которых я специально стараюсь не понимать, потому что так остается хоть какая-то надежда. Если не до конца понимать, то в этом может быть некая возможность. Я постоянно ищу вокруг себя разные фразы, которых я не понимаю, потому что тогда можно подумать, что Это еще что-нибудь значит”. Для Тобиаша не важно, что есть в человеке типичного, символичного, а важно то, что отличает его от других, индивидуальность, самоутверждающаяся через абсурд, полную бессмыслицу – таков, по его мнению, “герой” сегодняшних театральных подмостков. Такова драматургия, принцип которой был провозглашен в качестве эпиграфа к этому сборнику автором “Случаев заурядного сумасшествия” Петром Зеленкой: “Пьеса должна быть и интересней, и правдивей, чем повышение цен на бензин”.
«Крымский альбом»
Две книги одного года:
Из истории культурной жизни Крыма
Учиться любить природу, и небо, и море, и берег можно у “Крымского альбома”, о котором сегодня уже следует смело сказать: его презентация в Крыму, Москве, Санкт-Петербурге становится хорошей, доброй традицией. Что, как не доказательство состоятельности этой инициативы – неподдельный интерес присутствовавших 14 июля 2002 года в картинной галерее Айвазовского и 22 января 2003 года в Доме Третьякова на Гоголевском бульваре, 6. Видна на весь Крым, на всю Россию, на всю Украину, даже и в Америке работа многих людей, создавших очередные 5-й и 6-й выпуски “Крымского альбома”, и в первую очередь его редактора и издателя Дмитрия Алексеевича Лосева. Говорят, вышел в свет 7-й выпуск альманаха и много еще выпусков у него впереди, но кажется, что не осталось ни одного интересного уголка полуострова, куда бы Дмитрий Алексеевич не заглянул или не захотел заглянуть. Альманах об истории и культуре удивительного края, иллюстрированный Светланой Арефьевой, выделяется из обилия разнообразных историко-литературных, искусствоведческих, краеведческих и иных изданий и заслуживает живого и благодарного интереса. Это прежде всего предопределено тем, что сама судьба Крыма прямо связана с его международным значением, с тем влиянием, которое он оказал и оказывает на мировую культуру и духовные поиски людей разных национальностей.
5-й и 6-й выпуски “Крымского альбома” совпали со сменой веков и тысячелетий. Дмитрий Алексеевич и авторы материалов о достопримечательностях Крыма, о пребывании на полуострове выдающихся деятелей искусства и культуры первыми откликнулись на Слово митрополита Симферопольского и Крымского Лазаря о Богоизбранности крымской земли с ее пластом духовности, который скрыт в самых недрах истории края, и приняли всем сердцем и рукой его пожелание не терять и не расточать понапрасну время. Счастье, что замысел Д.А.Лосева поддержан многими людьми, прежде всего Константином Федоровичем Затулиным, директором Института стран СНГ, что вот уже 7–8 лет не прерывается работа над его осуществлением и не исчезает желание других начинаний, будь то серии “Библиотека альманаха “Крымский альбом”” и “Образы былого” или издание открыток с видами Феодосии.
Можно сказать, что в последних выпусках альманаха особенно “повезло” Восточному Крыму, его жителям и гостям. В 5-м выпуске 2000 года интересны воспоминания Ю.Галабутского об Айвазовском, сказка М.В.Сабашниковой и статья И.А.Репиной о ней, эскиз И.Татаринцева к портрету “разглядевшего землю” Валентина Наугольного. И, конечно, украшение этого тома – цветная вставка – фотокартины Наугольного.
Раздел “Феодосия: здесь мерил море генуэзский лот”, вероятно, центральный в 6-м выпуске 2001 года. Из забвения возвращено имя детской писательницы Н.Манасеиной и ее чудесный рассказ “Курнышкин сочельник” с иллюстрациями внука Айвазовского М.Латри. У молодого югославского кинорежиссера Петра Зекавицы, год назад завоевавшего фильмом “Правило Алена” Приз зрительских симпатий на Первом Московском международном кинофестивале по проблемам инвалидов, возникла идея фильма для детей о приключениях Курнышки, а Ольга Юрьевна Лапко, соискатель кафедры русской литературы XX-го века МПГУ, решила писать диссертацию об уходящих традициях в творчестве Саши Черного, Тэффи, Н.Манасеиной. Интересны находки И.Левичева из творческого наследия А.Грина, пронзительны строки Е.Скрябиной о друзьях, творческих мирах художников Оксаны Хейлик и недавно ушедшего из жизни Сергея Ломако.
Нельзя не отметить в качестве особой удачи этого выпуска очерк Лосева “”Cаrte Postale” из Феодосии, или Что запомнили и сохранили старые открытки”. Без преувеличения скажем: это событие в нашей культурной и научной жизни. К очерку Д.А.Лосева, заслуживающему отдельного издания, можно и должно обращаться исследователям истории культуры России начала XX-го века. Представляется также, что пришло время поставить вопрос: если из огромного потока издающейся литературы “Крымский альбом” выделяется как одно из лучших краеведческих изданий по содержанию и, безусловно, лучшее по исполнению, почему перед именем редактора, издателя, журналиста, краеведа, талантливо, с интеллектуальным блеском раскрывающего читателю мир Юга, не стоит “Лауреат Государственной премии РФ”? Высокий профессиональный уровень издания, заметная литературная деятельность Дмитрия Алексеевича Лосева заслуживают признания России, Крыма и города, в котором он родился и которому он верно служит. Это пошло бы на пользу, а значит, на благо “Крымского альбома” и, конечно, усилило бы поток читателей уникального краеведческого издания, сохраняющего связи, соединяющего неизвестные имена и труды. Главное же достоинство альманаха – в сохранении и расширении живого пространства с кругом единого культурного общения. Перевод “Крымского альбома” на европейские и другие языки, работа графиков по созданию своей интерпретации замечательных стихов, сказок из этого альманаха, предложение художникам разных стран и континентов, владеющим искусством переплета, выразить отношение к нему как к части мировой культуры убедят читателя, зрителя, слушателя в прочности основ духовной жизни. Знакомство с выпусками рубежа веков дает ценный материал для дальнейших научных поисков в библиотеках, архивах, музеях южных городов, столиц с целью написания очерков, статей, диссертаций, участия в международных конференциях, фестивалях, выставках.
Валерия Науменко