Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 10, 2003
Самуил Лурье
Муравейник. Фельетоны в прежнем смысле слова
СПб.: Издательство “Журнал “Нева””, 2002
Новый сборник эссе известного петербургского литератора и тонкого ценителя изящной словесности Самуила Лурье, скромно называющего себя “автор текстов”, завораживает.
Легкий, ироничный стиль автора, пластика его языка, неожиданность и кажущаяся бессюжетность в фельетонной манере с головой затягивают в лишь на первый взгляд хаотичное, а на деле тщательно выстроенное пространство повествования, с кипучей, как в муравейнике, жизнью.
Проза С.Лурье всегда публицистическая и филологическая одновременно, а сложена здесь из микросочинений, отточенных и ограненных мастером, и потому все не остывающей и не пропадающей злободневностью, остротой, интеллигентностью, остроумием и полемичностью способна захватить любого культурного читателя.
Вошли в эту книгу по-прежнему актуальные статьи “на злобу дня”, написанные С. Лурье за последнее десятилетие и публиковавшиеся ранее в различных газетах и журналах, объединенные меж собою многими темами: провинциал, маленький человек, время, литература, Город, Государство и др. — коротко их можно обозначить “ценности и тревоги провинциального интеллигента”.
Многочисленные литературные заметки этого же периода, появившиеся впервые в “Невском времени”, где автор вел рубрику “Беспорядочное чтение”, лишь возвращают исконному жанру “фельетона” его значимость, как замечает сам автор в эпиграфе — “Фельетон — статьи легкого содержания, помещаемые в газетах”.
Литературная проекция в прозе С.Лурье всегда главенствует. И именно литературу, ее самоценность, и язык, который все еще никак не может устоять перед неологизмами и нонсенсами, Самуил Лурье делает основным сюжетом книги: “Петербург невелик и со всех сторон окружен Ленинградом”, “Буржуй эпохи отстоя”, “О Цветаевой приходится думать крупными, неясными словами: душа, любовь, гениальность, безумие, судьба”.
Отталкиваясь от того или иного юбилея, а то и вовсе без повода или по случаю выхода нового издания книги, С.Лурье и дает оценку современным авторам, и ехидничает, и вспоминает со сдержанным пиететом классиков. Достоевский, Бальмонт, Цветаева, Маяковский, Тютчев, Чаадаев и Иммануил Кант оказались в одной компании на “Именинах привидений”. Финальная часть сочинения и вовсе вся посвящена оценке культовых имен и текстов прошлого, парадоксам, человеческой забывчивости: что они значат, как читаются, переменился ли смысл, а не забыли ли мы?
“Нет, не автор “Идиота” проронил, словно нарочно для нынешних пошлецов, вплоть до телерекламы конфекциона: Мир спасет красота, — не автор, а один из персонажей, причем в бреду: он слышал от кого-то, будто есть у главного героя — тоже, кстати, не всегда вменяемого — такая фраза или такая мысль” (“Парадокс Чернышевского”, октябрь 1999).
“И кто читал роман “Пролог” — правда, читателей таких немного на свете, а скоро не будет ни одного, — тот знает: не сам Чернышевский, а другой литератор, по фамилии Волгин, <…> про себя выговаривает мысль, навлекшую на Н.Г.Чернышевского столько клевет: “Жалкая нация, жалкая нация! — Нация рабов, — снизу доверху, все сплошь рабы… — думал он, и хмурил брови”” (“Парадокс Чернышевского”, октябрь 1999).
В качестве же основного отправного пункта повествования Лурье, как всегда, для себя выбирает Петербург — эту “странную столицу, не похожую на свою страну: другая архитектура, другой способ жить, другое самочувствие, и даже произношение отдельных слов”. Для Лурье: “Это город, в котором мерещится смысл. И потому этот город — не только герой русской литературы, но и автор ее. Ясно, что многие страницы нашей литературы не могли быть написаны ни в каком другом городе, и многие страницы невозможны без него — просто непонятны” (“Очень странное место”, апрель 1988). Построивший этот “огромный, насквозь прозрачный муравейник” Петр Алексеевич Романов был, по мнению литератора, “типичным юннатом”. “Обитатели, хоть и прижились — и даже стали потихоньку размножаться, — а все-таки томились; проклинали свой удел в различных сочинениях” (“Нетленный муравейник”, май 2000).
В первых же разделах сборника Лурье обращает внимание на повседневные и порой весьма трагичные явления и события нашей жизни, описывая их в лучших традициях фельетона. Проявления фашистских, националистических и прокоммунистических настроений в России, чеченские кампании, пошлость и глупость властей предержащих подвергаются иронично-трагическому анализу с его стороны. В фельетоне “Без существенных осадков” 1994 года Лурье рассказывает об одном книжном базаре и об испорченном читательском вкусе, формируемом крупными книгопродавцами, диктатура которых с успехом заменила, по его мнению, “цензуру обкомов и ГБ”. “А завлечь книгопродавца хорошей книжкой почти невозможно — разве что резко освежив титульный лист: “Былое и думы двоеженца” или “Детские годы внука убийцы Столыпина””.
Кажется, совет этот действует и сегодня, хотя книгоиздатели, выпускающие качественную литературу, все же не перевелись, и “Муравейник” тому нагляднейшее подтверждение, не взирая на его очень малый тираж.
Общая тональность книги — “смех сквозь слезы”, и в будущее Лурье смотрит тоже, увы, с грустью: “Нет, я все равно немножко верю, что и Россия когда-нибудь станет нормальной страной — какой уже сейчас представляется иностранцам. У меня лично и претензий-то немного — пожалуй, две: что так плохо работает общественный транспорт и что государство так ненавидит человека; все остальное — просто бедность, просто судьба; перетерпеть можно” (“Рог событий”, январь 2002).
Завершить, тем не менее, хочется другими словами, про Бальмонта: “…найдутся два-три лепестка из вечного металла — несколько строк несравненно чистого дыханья” (“Погасшая звезда”, июнь 1992).
Уж поверьте, каждый найдет для себя в этой книге несколько строк по душе.
Наталья Новикова, Филипп Смирнов
Яков ГОРДИН
Крестный путь победителей
СПб.: издательствово “Пушкинского фонда”, 2003
Новый политический роман Якова Гордина “Крестный путь победителей” представляет собой исключительно приятное чтение. Это именно роман, исторический, в духе последних сочинений Жана-Мари Гюстава Ле Клезио.
Опыт рецепции политико-исторических сочинений в России притуплен, виной тому, пожалуй, бесталанные попытки многих “графоманов от истории” последних лет.
И попытки понять процессы современности через зеркало прошлого предпринимаются неустанно, однако автору этого сочинения удалось, не морализаторствуя, в достаточно легкой для восприятия форме выразить всю логику политических противостояний эпохи реформ.
У китайцев уже очень давно существует проклятье, написанное одним иероглифом: “Доведись тебе жить в эпоху перемен!”.
Гордин наглядно показывает смыслы этого проклятия, в его сочинении есть все: гражданская война, интриги, цинизм политики, нечаевщина, террор, забвение, столкновения государства и человека, изломанные судьбы, авантюристы эпох перемен.
Ранее Гордин издавал историко-публицистические исследования, более документированные и основанные, как правило, на материале исключительно российском, и тем более интересна его попытка перейти к “двоемирию” (Россия–Мексика), да еще в форме романа.
Для чего необходимы автору два смысла, для чего выбрана Мексика? Только ли потому, что она немало удалена от России, только ли потому, что гражданская война в Мексике происходила от отсутствия реального хода реформ, как и в России.
Думается, что это не так. Яков Гордин в интервью “Книжному обозрению” как-то раз сказал про сбор свидетельств о войне на Кавказе, в частности “жестокого военного романса”:
“Во-первых, я занимаюсь историей и понимаю, как важно сохранить для будущего свидетельства такого рода. Во-вторых, я хочу понять, что происходит на уровне общественной психологии и с той, и с другой стороны. Ну и, наконец, я все-таки надеюсь как-то корректировать представления общества о происходящем там”.
Применительно к этой книге “Крестный путь победителей” подобного рода жизненная позиция Якова Гордина означает, что ему как историку важно, что “пакет был на моих глазах извлечен и передан мне в собственность. В гостинице, полистав тетради, я понял, что речь идет о путешествии их автора по Мексике в шестидесятых годах прошлого века. И хотя я ранее никогда мексиканской историей не занимался, меня так поразила сама ситуация — раскаленный июльский Красноводск начала восьмидесятых годов двадцатого века и эти страницы, покрытые торопливыми записями на нескольких языках — русском, испанском, иногда — французском, рассказывающие о событиях более чем столетней давности, кровавых и героических, — все это мне показалось столь удивительным и заманчивым, что я сразу же решил так или иначе обнародовать судьбу этого странного путешественника”. Здесь есть и благоговение историка, и желание сохранить еще одну страницу нашей истории.
Общественная психология нашла отражение в том, что “книга в назидание нашей радикальной молодежи”, придуманная героем романа Якова Гордина, А.А. Гладким, показывает как человек, “сочувствующий идее народной революции и не очень себе представляющий, что может она принести в русских условиях, отправился в Мексику, где шла в это время война за Реформу. А попав в кипяток событий и оглядевшись, он решил написать книгу, сравнивая мексиканскую революцию с возможной русской”. Именно возможные и весьма любопытные сопоставления двух эпох Реформ и составляют внутренний, изысканный пафос книги. Человек в Истории, человек, делающий историю и последствия…
Роман построен на прочной документальной основе и действительно ценен ярким художественным осмыслением исторического материала, который непосредственно соотносится с сегодняшним днем России, а ко всему прочему, рассказывает о материале, до сих пор не слишком известном широкому читателю, — о Мексике, о Реформах и войне за реформы.
Филипп Смирнов