Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 7, 2002
Безопасность – это слово, имеющее частное и общественное значение. В последние несколько лет в Кавказском регионе произошел коллапс безопасности в обеих сферах. Так что я полагаю, стоит рассмотреть угрозы безопасности на Кавказе прежде всего как проблему, касающуюся частных лиц. Как журналист я провел немало времени как на Северном, так и на Южном Кавказе, беседуя не только с политиками, но и предпринимателями, фермерами и беженцами – простыми людьми, занятыми в разных сферах деятельности, которые имели несчастье стать частью того, что извне воспринимается всего лишь как сообщения в информационном потоке.
Большинство этих людей не хотело участвовать в конфликте, но никто не спрашивал их мнения на этот счет. Нередко они обладали здравым смыслом – врожденной склонностью к миру и сотрудничеству, чего не хватало их лидерам. Я думаю о беженце, попавшемся мне в городке Саатли в Азербайджане, который остался без средств к существованию, жилья и домашней библиотеки, но который все же отказывался ругать своих прежних соседей армян, армян-карабахцев, ездивших прежде в Баку навестить своих азербайджанских друзей, служащих; о грузинах и абхазцах, специалистах, ныне живущих на зарплату около 10 долларов в месяц. Они тоскуют по своей прежней жизни и были бы счастливы работать вместе снова.
Все эти люди потеряли гораздо больше, чем приобрели. Последнее десятилетие на Кавказе прошло под знаком страха. Люди чувствовали свою беззащитность перед угрозой насилия, откуда бы она ни исходила, и многие люди до сих пор чувствуют себя так же. В последние несколько лет регион пострадал от крупномасштабных войн в Чечне, Абхазии и Нагорном Карабахе и от малых конфликтов в Южной Осетии и Пригородном районе Северной Осетии.
Были убиты десятки тысяч людей и более миллиона остались без крова. Это подлинная человеческая трагедия. Но даже на людей, которые не были на охваченных войной территориях, эти конфликты оказали свое губительное воздействие. Для армянина закрытие железнодорожного сообщения между Абхазией и Грузией – это экономическая катастрофа. Для Дагестана, Северного Азербайджана и Грузии война в Чечне – подлинный источник для беспокойства и нестабильности.
Таким образом, самая сложная проблема Кавказского региона – это серьезный дефицит безопасности. Грузия и Россия вступили сегодня в опасную конфронтацию, мотивируя свою позицию законными соображениями безопасности. Ситуация в Абхазии столь же напряженная, как и несколько лет назад. В данной статье мне бы хотелось высказать несколько гипотез относительно того, что привело к такой ситуации и что могут предпринять для их урегулирования стороны, не участвующие в конфликтах.
Прежде всего следует сказать, что привело к такой ситуации. Напряженность в принципе присуща этому региону. Вследствие культурного разнообразия, силы местных традиций и всеобщего уважения к силе как к средству решения проблем Кавказ никогда не был местом, где соседи легко уживались друг с другом.
Помимо прочего, это регион, где эффективная система безопасности складывалась только тогда, когда какая-нибудь крупная держава (империя) устанавливала ее сверху. Период независимости всех государств – Грузии, Армении и Азербайджана – был губительным для всех трех стран. В 1918–1920 годах их поразили голод, эпидемии, противоборство за Нахичевань и Нагорный Карабах. Ни одна из границ между государствами не была четко демаркирована. Даже между Грузией и Арменией возник конфликт, который, к счастью, тогда удалось разрешить.
В советский период система безопасности устанавливалась сверху, однако, как правило, не на основе моделей взаимодействия. Напротив, три кавказские республики чаще конкурировали в борьбе за ресурсы, распределявшиеся из Москвы, нежели строили свои отношения на принципах партнерства.
В наши дни второй опыт независимости, с моей точки зрения, стал причиной второго крупнейшего вызова безопасности для этого региона – здесь я имею в виду Южный Кавказ. Этому полиэтничному региону всегда были свойственны определенные черты, но вследствие конфликтов 1990-х годов они еще более укоренились. Здесь я имею в виду то, что хотя Южный Кавказ является явно географическим регионом на карте, в любом другом смысле – политическом или экономическом – это вовсе не регион как таковой. Объективно говоря, мы имеем дело со спутанным клубком закрытых границ, тупиков и контрольно-пропускных пунктов. Одни части этого региона не поддерживают никаких контактов с другими. Поэтому Южный Кавказ нельзя назвать регионом.
Две самые протяженные границы Армении закрыты. Нахичевань отрезана от остальной части Азербайджана. Из Еревана легче вылететь в Лос-Анджелес, чем в Тбилиси. Абхазия и Южная Осетия для грузин – закрытые зоны. И даже если обычный торговец хотел бы пересечь границу между Азербайджаном и Грузией, двумя дружественными государствами региона, он или она должны потратить несколько часов и пройти через десяток различных проверок.
В целом же Южный Кавказ – это ограниченная сфера. Его население составляет около 15 млн человек. Все три страны производят малый совокупный ВВП – возможно, около 10 млрд долларов. С трех сторон их окружают большие и густонаселенные государства. Стороннему наблюдателю ясно, что Армения, Азербайджан и Грузия могут достичь процветания в будущем, но только благодаря усилению регионального сотрудничества, и препятствия к этому сотрудничеству и процветанию тесно связаны с вопросами безопасности. И мне бы хотелось обсудить основные. В самом широком понимании их три: отсутствие государственного контроля над вооруженными группировками, не получившая признания государственность и неравноправные отношения с большими державами.
Первая проблема сейчас определенно стоит менее остро, чем несколько лет назад, но все еще потенциально может привести к подрыву безопасности в регионе. Это обусловлено тем, что государства Кавказа не контролируют военных, которые, казалось бы, должны отвечать за их безопасность. По определению Вебера, государство – это институт, обладающий “монополией на насилие”, и в этом отношении все государственные институты в этом регионе за последние десять лет резко ослабли. Если сохранить стиль экономической метафоры, насилие на основе подрядов делегировалось вниз, неформальным и полуофициальным подразделениям, кем бы они ни были, наемниками, гангстерами, преступниками, а иногда всеми тремя одновременно. Они слишком часто имели дело с наркотиками, алкоголем и другими видами преступности. Возможно, в конечном счете, это не столько проблема безопасности, сколько социоэкономическая проблема. Ее можно решить, как ограничивая уровень безработицы и преступности, так и решая глобальные проблемы безопасности.
Когда при подготовке моей будущей книги я изучал проблемы нагорнокарабахского конфликта, один представитель военных кругов Армении в беседе со мной отметил, что многие из первых добровольцев, вызвавшихся в 1991 году воевать на стороне Карабаха, были преступниками, решившими таким образом продолжить свою карьеру на ином поприще. Нам также известно, что некоторое время одними из главных защитников азербайджанского города Адждам была группа гангстеров, известная под названием “Соколы”, которые прежде базировались на городском кладбище. Их главарь был известен под кличкой Фрейд, поскольку он был умнее других и слыл интеллектуалом.
Все эти вооруженные люди формально составляли часть группировок, которые мы будем называть “армиями”. Однако постороннему наблюдателю разница между регулярными и нерегулярными вооруженными силами может показаться очень незначительной. В Чечне я собственными глазами видел свидетельства того, как российские войска убивали, насиловали и грабили людей, к которым они, казалось бы, должны были относиться как к российским гражданам, но которым довелось быть чеченцами. Тем самым они полностью дискредитировали понятие “установление конституционного порядка”, на самом деле они совершали действия, совершенно не совместимые с его требованиями.
Неспособность государств проводить собственную политику безопасности, конечно же, подорвала их долговременные интересы. Служили ли вооруженные люди, вступившие вместе с Тенгизом Китовани в Сухуми в августе 1992 года, национальным интересам Грузии? Конечно же нет. Соответствовало ли интересам Абхазии приглашать иностранных волонтеров вступить в борьбу с Тбилиси? Может быть, в краткосрочном плане и да, но в долгосрочной перспективе – нет.
Конечно, за последние семь или восемь лет ситуация улучшилась. Больше нет мхедрионской милиции. Армии стали более регулярными, лучше подготовленными. Вместе со спецподразделениями в Грузии сейчас работают американские инструкторы.
Это благоприятные перемены. Но я боюсь, что правительства все еще склонны пользоваться конспиративными методами, проводить секретные операции и полагаться на нерегулярные формирования. Обстановка на Кавказе с точки зрения безопасности все еще опасно подвержена внезапным неожиданным кризисам и драматическим переменам, когда неправильно понимаемый порядок или беспорядочные перестрелки могут привести к самым трагическим последствиям. Иными словами, насилие распространяется как снизу вверх, так и сверху вниз.
Я вспоминаю недавние беспорядки, в особенности в двух зонах. Первая ситуация – недавние бомбардировки Панкисского ущелья “неопознанными самолетами”, которые, по мнению всех, принадлежали российской стороне. Знаем ли мы, что эти аэропланы выполняли приказ сверху из Москвы? Мы полагаем, что так и было, но тревожит неясность информации или общественной ответственности по данному вопросу. Но может быть, это еще один случай, подобный знаменитому маршу российских десантников в Приштину в конце косовской кампании 1999 года?
Если мы обратимся к ситуации вокруг Панкиси – свидетельствует ли она о том, что правительству не удалось контролировать обстановку в маленькой долине, которая стала очагом нестабильности и преступности, прежде всего для самих грузин? Для сторонних наблюдателей это остается загадкой.
Если обратиться к еще одной горячей точке – в октябре прошлого года состоялся угрожающий рейд группы из нескольких сотен чеченских боевиков в северной части Кодорского ущелья в Абхазию. Опять же, как отмечает большинство сторонних наблюдателей, боевики могли проникнуть туда только при помощи высоких чинов из грузинской службы безопасности. Бывший министр внутренних дел Каха Таргамадзе косвенно подтвердил это. Грузинские власти пытались решить две проблемы одновременно – Панкисского и Кодорского ущелий. Вновь для борьбы с мятежниками абхазская сторона использовала “неопознанные” самолеты. Ни один из представителей с обеих сторон не взял на себя ответственность за эти акты насилия, и результатом стала истинная катастрофа. Люди гибли, а переговоры между абхазами и грузинами были отсрочены, возможно, на годы. Беспокойство вызывал не только сам инцидент, но и дезинформация, окружавшая всю ситуацию.
Я знаю, многие читатели сочтут неуместным, что я в одном ряду упоминаю суверенные государства, такие, как Грузия, и непризнанные территории, подобно Абхазии. Я согласен, что эти территории по-разному страдают от кризиса легитимности. Но я верю, что их взгляды недостаточно серьезно воспринимаются. Это второй вопрос, которого мне хотелось бы коснуться особо.
За последнее десятилетие в этом регионе было три, а если считать и Чечню – четыре непризнанных государства. Должно быть, это мировой рекорд и не имеет смысла рассматривать это как временное явление, которое само по себе исчезнет. А следовательно, эти квазигосударства являют собой симптом более глубоких проблем, стоящих перед регионом в целом.
Абхазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах ныне существуют как самоуправляющиеся структуры, порвавшие со своими бывшими столицами метрополий, Тбилиси и Баку. У них есть правительства, бюджет и полицейские силы. Конечно же, у них нет многих атрибутов государственности. Никогда не следует забывать, что они утвердились как самоуправляющиеся единицы, только избавившись от больших сообществ — примерно 200 тыс. грузин и полумиллиона азербайджанцев (здесь я говорю только об азербайджанцах из Нагорного Карабаха или сопредельных областей, а не из Армении или об азербайджанских армянах). Эти люди родились на территории, ныне оккупированной другими народами, и утратили элементарные права.
В то же время было бы серьезной ошибкой рассматривать ожидания абхазов или карабахских армян лишь как иллюзии, которые больше не стоит разделять. В центре проблемы вопрос о том, что они почувствовали угрозу своей идентичности на базовом уровне.
Не следует забывать, что в течение десятилетий эти люди воспринимали себя советскими гражданами, чувствовали себя как дома в Ереване, или Москве, или Ростове, так же как в Баку или Тбилиси. Их недовольство возникло накануне распада Советского Союза, и то, как распался Советский Союз, означало, что государства – его преемники – не столько были созданы, сколько декларированы. Еще вчера абхазские или карабахские армяне были частью Советского Союза, а назавтра были объявлены гражданами Грузии или Азербайджана. Это одна из причин, по которым эти сепаратистские территории не испытывают чувства лояльности к современной государственности Грузии и Азербайджана.
Вот в чем проблема. Маленькие государства страдают от кризиса легитимности и попирают базовый принцип международного права – готовность предоставить гражданство народам, родившимся на той или иной территории. А это не может стать основой для обретения или достижения независимости. Но в то же время в узких рамках собственного мировоззрения их страхи легко можно понять. Если вы абхаз или карабахский армянин и слушаете новости на грузинском или азербайджанском языке – а поверьте мне, многие так и делают – и слышите, как вас называют фашистами или террористами, то возникнет ли у вас стремление вернуться в Грузию или Азербайджан?
Если небольшие территории страдают от кризиса легитимности, большие государства – Грузия или Азербайджан – страдают от кризиса доверия. Им недостает основы, которая необходима любому государству, чтобы быть жизнеспособным, – добровольного участия его граждан в деле государственного строительства. Я удивлен тому, как плохо правительства Тбилиси и Баку справляются с этим вызовом: повторяя (вполне обоснованно), что они обладают правом восстанавливать свою территориальную целостность, они терпят унизительное поражение, доказывая своим потенциальным гражданам, что Грузия или Азербайджан – страна, где гарантируется безопасность и где можно жить без страха. На самом деле, как мы наблюдали в условиях кризиса в Кодорском ущелье, они скорее придерживаются противоположной позиции.
Все это создает третью головную боль для данного региона – неоднозначная роль больших государств, которые обычно именуются “великими державами”. Естественно, малые страны, такие, как Грузия или Армения, и даже меньшие территории, как Абхазия и Нагорный Карабах, должны обращаться к более крупным соседям за помощью в деле защиты своей безопасности. Азербайджан традиционно за поддержкой и солидарностью обращается к Турции, а Армения – к России. Грузия надеется, что такого же рода защиту ей смогут оказать Соединенные Штаты. Абхазия и Южная Осетия обращаются к России с просьбой стать их защитницей.
И это вполне нормально. Но меня беспокоит то, что во всем регионе – называйте его как хотите – все расчеты проводятся в крайне узкой и ретроспективной манере, без учета более широкой картины. Неудача построить регион на Кавказе – также вина великих держав. Не обвиняя малые страны Кавказа за то, что они ищут себе покровителей из числа великих держав, обращаясь к России, Турции и США, я только хотел бы напомнить, что им не следует удивляться, если их соседи будут поступать таким же образом.
Опасность этого баланса сил состоит в том, что страх и угрозы безопасности умножаются для всех, а предположительная или воображаемая угроза, если встретить ее агрессией, может обратиться в реальную. Каждая страна в регионе чувствует себя малым государством, которому угрожает большое государство, и каждая из них обращается за защитой к другой крупной державе. Эти инстинкты глубоко укоренены в исторических повествованиях той или иной нации. И они поощряют то, что я называю “повествованиями страха”, которые побуждают нации рассматривать собственную безопасность как находящуюся под угрозой, игнорируя при этом заботы своих соседей. Позвольте мне привести вам два примера из Армении и Азербайджана.
Я не буду называть имена двух лиц, которым принадлежат следующие слова, только скажу, что они высокопоставленные и уважаемые политики. Азербайджанский политик сказал: “Когда мы говорим, что конфликт, в который мы втянуты, – это армяно-азербайджанский конфликт, мы обманываем как других людей, так и самих себя. На самом деле это последний акт старого российско-турецкого противостояния, в котором Армения является всего лишь исполнителем своего хозяина, и Азербайджан всего лишь небольшое препятствие на ее пути к своей главной цели. Известно, что даже в начале столетия в период Первой мировой войны Россия использовала армян против Турции. История явно повторяется”.
А вот мнение армянина: “Сегодня Армения представляет собой всего лишь небольшой барьер на пути надежд Турции объединить туркоговорящие государства, поскольку мы не позволяем ей объединиться с Азербайджаном”.
Заметьте, насколько похожи оба высказывания. В одном говорится, что Азербайджан “небольшое препятствие” на пути великой экспансии России. В другом Армения именуется “маленьким барьером” на пути массового пантюркизма.
Оба взгляда на мировую политику являются всего лишь зеркальными отражениями друг друга. Оба наполовину истинны, оба чрезмерно искажают ситуацию, и оба приводят к крайне опасным заключениям относительно другой стороны. Но что еще более опасно – они могут быть использованы для оправдания старой лжи, что акт агрессии осуществляется всего лишь с целью самозащиты.
Если мы пристальнее приглядимся, то увидим, что некоторые из таких проблем усугубляют грузино-абхазский конфликт. Я имею в виду, что пока Абхазия боится Грузии и Соединенных Штатов, Грузия боится “большого брата” и союзника Абхазии – России.
В апреле 2002 года, когда произошла вспышка напряженности между грузинами и абхазами, русские неожиданно переместили военный пост в верхнюю часть Кодорского ущелья. Мне было интересно услышать реакцию обеих сторон.
В Тбилиси опасались, что Россия собиралась создать новый военный форпост в Кодорском ущелье и изгнать оттуда грузинское население. В Сухуми опасались, что грузины собирались использовать кризис, чтобы он вышел за пределы Кодорского ущелья, и атаковать Абхазию.
Здесь опять-таки происходила зеркальная ситуация – обе стороны были так охвачены собственными страхами, что они всего лишь перенимали страхи другой стороны. В Кодорском ущелье всплеск боевых действий, вызванный прямолинейным актом агрессии, был маловероятен. Опасным было то, что взаимное непонимание могло привести к боевым действиям. Хорошо, что ООН выступила посредником в конфликте.
Наконец, из этого сплетенного клубка проблем безопасности я бы не стал утверждать, что “великие державы” свободны от критики. Слишком часто концентрация их политики на решении узких задач увековечивает конфронтацию и подозрительность в этом регионе и не может быть признана ответственной.
В Москве, так же как и в других столицах, политика страдает оттого, что принятие политических решений “по подряду” передается различным действующим лицам, выполняющим различные программы. При президенте Путине российская политика более скоординирована, чем когда бы то ни было, но она все еще несет на себе отпечатки периода, когда в Москве существовало не менее полудюжины центров кавказской политики – будь то Совет безопасности в Кремле, МИД, нефтяные компании и – особенно – Министерство обороны. Здесь дислоцировалось немало военных подразделений задолго до того, как Россия открыла посольства в столицах южнокавказских республик, и их влияние здесь до сих пор сильно. Мы можем это сегодня наблюдать в конфликте из-за Панкисского ущелья.
Ситуация определенно дестабилизируется, когда российские генералы – каковы бы ни были их соображения безопасности – рассматривают Грузию как продолжение их конфликта в Чечне, но не проявляют достаточного интереса к более широким последствиям, которые могут иметь их действия. В действительности же Россия должна заботиться о политической стабильности Грузии и всего региона, расположенного к югу. Их действия влекут за собой целую вереницу действий и реакций в данном регионе, которые будут усложняться и распространяться на протяжении многих лет. Трудно предположить, что Россия, играющая ныне ответственную роль в переговорах Минской группы по Нагорному Карабаху, – это та же самая Россия, которая в столь угрожающем и агрессивном тоне говорит с Грузией.
Политика Вашингтона также страдала от той же болезни, но в немного иной форме – там в одном городе есть различные политические акторы, выдвигающие различные программы и подходы к ситуации.
Возможно, я преувеличиваю, но несколько лет назад в Вашингтоне вы могли пойти в конгресс и услышать высказывания о Кавказе, целиком сфокусированные на необходимости поддержать Армению, потом поговорить с другой группой людей, работающих в секторе энергетики, которые были уверены, что главный стратегический союзник Соединенных Штатов – Азербайджан и что все вопросы должны быть подчинены основному приоритету США в регионе – нефтепроводу Баку–Джейхан; чуть позже в тот же день в госдепартаменте вы могли услышать, что основным приоритетом страны в этом регионе является Грузия. Если это приводит в замешательство посетителя Вашингтона, то не удивительно, что так же к этому относятся и многие люди в регионе. Сегодня можно утверждать, что своего рода баланс сохраняется между конкурирующими интересами всех трех государств, но если это и так, то, быть может, это случайно, а не в результате удачного замысла.
Если возвращаться к моей первой теме, то совершенно ясно, что пришло время великим державам рассматривать Южный Кавказ как единый регион, все части которого обладают способностью влиять друг на друга, иногда с катастрофическими последствиями, и все части которого заслуживают процветающего будущего во взаимном сотрудничестве. Теперь этого не происходит. Грузия же снискала себе сомнительную популярность, став, возможно, одним из последних мест в мире, где можно обнаружить рецидивы холодной войны в отношениях между Вашингтоном и Москвой.
Если пока я не упоминал Европу, то в силу того, что со стратегической точки зрения – если и не с экономической – Европейский союз не оказывал существенного влияния на регион. Но существует полезное поле транскавказского сотрудничества, и это – Совет Европы. Все три страны ныне входят в Совет Европы. Процесс включения Армении и Азербайджана происходил одновременно и был редким примером того, что обе страны проявляют интерес к позитивному исходу вопроса для другой. Теперь, когда все три страны включены в Совет Европы, это означает, что здесь не может подниматься ни одного вопроса по Кавказу без того, чтобы другая заинтересованная страна имела возможность внести свой вклад. Международная ситуация вокруг прав человека, создаваемая Советом Европы, стала ныне общим достоянием.
Конечно, эти примеры несут в себе важные уроки для членства в других европейских и международных организациях – и здесь я имею в виду НАТО. Страны могут вступить группой кавказских государств, и тогда регион укрепится. Если же одна страна вступит, а другая нет, тогда вы рискуете привести к новым разделам в регионе.
Изоляция и отсутствие контактов, препятствующие нормальному развитию, глубоко укоренены в регионе. Это соответствует интересам многих групп на Кавказе – картелям и мафии, желающим поддерживать свою монополию на импорт и экспорт, коррумпированным офицерам – таможенникам, местным вождям, желающим создать собственные местные опорные пункты своей власти. Но аутсайдеры не имеют права изолировать части региона и рассматривать их в отрыве одну от другой: я бы настойчиво побуждал творцов политики извне придерживаться трех постулатов применительно к этой части мира – долгосрочности обязательств, последовательности и региональной направленности.
Пока что система безопасности на Кавказе напоминает дом после среднего землетрясения. Стены деформированы, в некоторых местах полы обрушились. У хозяев нет денег на полноценное восстановление дома, но они сумели придать ему более или менее жилой вид и продолжают жить здесь. Но для постороннего очевидно, что дом в непригодном состоянии и здесь опасно жить – ибо после следующего землетрясения вся конструкция вновь обрушится. Сделать дом вновь пригодным для жилья и пользующимся уважением потребует работ по восстановлению всей конструкции, а не только некоторых его частей. Во всем доме требуется заново провести электричество, расширить помещения, обновить крышу. Восстановительные работы – не только задача сообществ Южного Кавказа, но и всех заинтересованных лиц, озабоченных будущим этого региона.
Перевод с английского Константина Челлини