Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 7, 2002
В 80-е годы только что ушедшего ХХ века в окрестностях Ленинграда (Коломяги–Озерки–Шувалово) в старых деревянных домах начали селиться художники. Сегодня они называют себя чуть ли не “внутренними эмигрантами”, но это, разумеется, простительное преувеличение с поправкой на прошлое. Изначально художники были скорее непрошеными и весьма подозрительными пришельцами, городской богемой, прельстившейся дешевым жильем и романтическим окружением или, как его определил главный местный идеолог Дмитрий Каминкер, “дурацким очарованием русского пригорода”. В 80-е годы к художникам наведывались милиционеры на предмет уличения в тунеядстве и рисовании голых баб. Сегодня к ним зачастило городское начальство, поощряющее “возрождение культурных традиций предместья Санкт-Петербурга”. Невооруженным глазом это возрождение заметить пока что трудно. Наяву происходит скорее нечто обратное, так как пригороды Петербурга в последние десять лет активно возлюбили новые хозяева жизни. С пугающей скоростью на месте рухнувших или сгоревших дач строятся мощные особняки, обнесенные глухими заборами. Возникают своеобразные укрепрайоны, эстетика которых восходит к архитектуре Арабских Эмиратов или в лучшем случае повторяет расхожие образцы современной европейской эклектики. Что же касается художников, то они по-прежнему, как птицы небесные, обитают в различных деревянных гнездах разной степени ветхости. Правда, теперь у них есть многолетний опыт отстаивания своих прав и даже некие “охранные грамоты”, выданные городским начальством. Искусстволюбивые иностранцы теперь приезжают сюда не только прикупить по дешевке питерский андеграунд, но и пожить, поработать на различных симпозиумах в качестве скульпторов, керамистов и т.д. Их, надо полагать, также вдохновляет упомянутое “очарование русского пригорода”. Благо подножного материала (бревна, доски, камни, ржавое железо) сколько угодно. Приводить общеупотребимую цитату из стихотворения Ахматовой уже просто неудобно, хотя “сор”, “лопухи и лебеда” по-прежнему на месте.
Самая ближняя к городу дачная местность, освоенная художниками, – Коломяги. Скульпторам Л.Сморгону, А.Позину и М.Спивак удалось вернуть к жизни два старых дома и прилегающую к ним местность на улицах Главная, 20 и Тбилисская, 41. По первому адресу в “охранной грамоте” значится, что это “творческая мастерская” и “сад скульптуры Александра Позина и Льва Сморгона”, а также “место проведения симпозиумов по работе с камнем”. О доме и пространстве на улице Тбилисской приводятся еще более пространные сведения – “…Прекрасный образец дачной архитектуры начала ХХ века. Мастерская ряда скульпторов, в верхнем этаже – галерея, вокруг – сад скульптуры. Мастерская широко посещается жителями микрорайона, проводятся дни открытых дверей и занятия с детьми. Художники готовы к сотрудничеству по оформлению Коломяг”. Разумеется, готовность художников вне сомнения, но готовы ли к этому Коломяги? Главный художник Петербурга со знанием дела утверждает, что “народ не готов к восприятию драматической скульптуры”. Увы, это во многом справедливо, так как жителей наших городов и сел в течение всех советских лет настойчиво приучали к гладкой и сладкой эстетике натуралистических изваяний. Конечно, хотелось бы предположить, что соцреализм сделал свое дело, соцреализм может уйти. Но он не уходит. Его уход тормозят специалисты по народному восприятию культуры.
“Любимый музей Льва Сморгона – палеонтологический, – пишет Каминкер. – Скульптуры художника составлены, как кости в скелете. Куски гранита грубо обтесаны крепкой рукой. Гармония целого произрастает из конфликтов частей. Камни сцеплены замками-суставами и превращены в единый организм”. Среди кудрявой зелени, желтой листвы или снегов живые камни Сморгона смотрятся как проступившие из древних времен элементы менгиров, дольменов и кромлехов. А поскольку сейчас не каменный век и даже не бронзовый, то в окружении новостроек и ветхих дач эти камни вступают в острый конфликт с окружающей “стройкой-помойкой”. Мы ведь не японцы, и “сады камней” для нас невообразимая экзотика.
Изваяниям Сморгона вторят еще более странные по меркам обыденного сознания железно-каменно-деревянные композиции Александра Позина. Его буйная фантазия способна оприходовать любой обломок российского пригорода или, скажем шире, российской цивилизации. Позин по-детски любит всяческую технику и железяки, а равно и прочий “хлам” и соответственно сочиняет из него свои пространственные метафоры, предназначенные для улицы или интерьера. Его жена, Марина Спивак, рядом с ним предстает чуть ли не как строгий и сдержанный классик, преданный традиционному материалу (бронза и другие металлы). Я наблюдал однажды ее произведения в призрачном свете летних петербургских сумерек – зеленая трава, цветы и поблескивающие металлические головы на постаментах с отверстыми глазами и ртами. Это было похоже не на скульптурное хоровое пение, а скорее на мольбу о помощи. Крупноблочные корпуса зданий почти вплотную приблизились к “ саду камней” и всему художественному оазису на улице Главной.
Сегодня глобальная новостройка окончательно оформилась в так называемый “город солнца”. В рекламном приложении к журналу “Под ключ” без ложной скромности сказано, что это “полноценный элитный квартал, закрытый для посторонних, в котором вы без труда узнаете черты старого классического Петербурга”. А еще есть розовеющий и краснеющий комплекс “Орловский” с двухуровневыми квартирами близ метро “Удельная” (по соседству с Коломягами), где также неограниченное число закрытых для посторонних “признаков старого Петербурга”.
Между тем некоторые художники наивно верят, что в элитных комплексах и персональных виллах будут жить не их гонители, а будущие заказчики. “Только они этого еще не знают, – пишет Каминкер, – как не знают, что мы им нужны больше, чем они нам”. Блажен, кто верует, тепло ему на свете…
В Озерках (место написания блоковской “Незнакомки”) на улице Большая Десятинная, 9 и 11 обитают художники Галина Писарева и Дмитрий Сирота. В цитированной “грамоте” этот адрес обозначен как “место проведения фестивалей “Бабье лето”, “Яблочный Спас” и др.” Это самое “др.” по отношению к скульптору, живописцу и графику Писаревой, похоже, уже состоялось. Строение, в котором она работает, трещит по швам и может рухнуть в любой день. Кинооператоры и фотографы с удовольствием наводят на этот дом, двор и саму художницу свои объективы, т.к. в любое время года все выглядит очень живописно. К счастью, есть план переселения Писаревой на другую дачу-мастерскую. Художник она заслуженный. Летом в Русском музее успешно прошла персональная выставка. Но, разумеется, лучше всего деревянный народец Писаревой живет в ее скрипучей двухэтажной хибаре или на дворе среди цветов, снегов и сараев. Живое крашеное дерево. Бабы в платочках. “Старухи и молодухи, святые и ангелы – вот ее персонажи, – пишет Каминкер. – Академия художеств растворилась в древнерусской скульптуре”. Это точные слова, хотя кое-кто из заезжих гостей воспринимает ее мелкую пластику как примитивные народные игрушки, что, впрочем, тоже комплимент. Между тем Писарева – мастер профессиональный. Ее деревянная пластика могла бы стоять в залах музеев любого ранга и спокойно соседствовать, например, с произведениями Натальи Гончаровой.
Добравшись до железнодорожной станции “Шувалово”, можно обнаружить на Елизаветинской улице, 4 двухэтажное строение универсального мастера Виктора Данилова, который с равным успехом работает как график и скульптор, а в последнее десятилетие и как живописец. Нижний этаж дома перестроен под выставочный зал, в верхнем – мастерская. В 1889 году там жили конюхи графа Шувалова, потом на первом этаже шла бойкая торговля ландрином и монпансье, далее появился хозяин, торговавший так называемыми колбасными обрезками, а затем в ход пошли скобяные изделия и хомуты. В советское время здесь размещалась керосиновая лавка, а начиная с 1980 года был популярный на всю округу пункт приема стеклотары. На месте же мастерской кипела махровая коммунальная жизнь трех семейств. Полностью дом перешел к художнику только в 1990 году. Была опасность, что его вообще снесут, т.к. существовал грандиозный план провести автотрассу “Лахти–Петербург”, но пока планировали да рядили, пришли иные времена, и по крайней мере в последнее пятилетие никакие внешние агрессивные действия изобразительному искусству не угрожают.
Данилов – мастер веселой пластики. В его графических сериях и на отдельных холстах оживают герои народных гуляний, “машкерадов” и фейерверков. Жеманные купальщицы, грациозные лебеди, пышногрудые русалки, а равно и все прочие сказочные существа наполняют его мастерскую и успешно перебираются оттуда в музеи, галереи и частные коллекции разных стран. Данилов превосходный выдумщик и скульптор-конструктор. Его деревянный бык, развешенные под потолком рыбы, петухи и прочие существа свидетельствуют об остром воображении и виртуозном мастерстве российского художника.
Одним из самых посещаемых мест Шувалова является дом на Новоорловской улице, где размещаются мастерские скульпторов Дмитрия Каминкера и Леонида Колибабы, а также “международный центр пленэрной скульптуры, сад скульптуры и иконописная мастерская под руководством Ольги Стеблин-Каменской”. В начале 90-х годов подобные дворы и сады собирали в теплое время года толпы молодых почитателей неофициального искусства. Сегодня Каминкер и его друзья свободны от идеологического контроля компетентных органов. Городская администрация и различные культурные и коммерческие организации участвуют в проведении разнообразных акций в рамках городского проекта “Деревня художников”. Начиная с 1995 года прошли три праздника современного искусства на воде под общим названием “Плот” и три международных симпозиума по керамике, в которых, кроме россиян, участвовали художники из Австрии, Германии, Италии, США и Финляндии. Впрочем, и сами обитатели дачных мастерских уже давно перестали быть домосидентами и активно насыщают пространство Западной Европы, Канады и США своей экстравагантной художественной продукцией. Лидером в этом плане, как, впрочем, и во всех домашних затеях, безусловно является Каминкер.
В пластических устремлениях Каминкера элементы романтики, доброго юмора или трагической возвышенности опираются на абсолютно свободное владение материалом. Его профессионализм не навязчив. В нем нет ни академической тоски, ни ремесленного пота. Художник с удовольствием играет с нами в вечные божественные игры, выстраивая многометровые или миниатюрные композиции такого изящества, которое отменяет любые поползновения в искусствоведческую схоластику. Если угодно, это во многом черта именно петербургская, сопряженная с органичной тягой к особой театральной жизни в заданном пространстве. Дмитрий может, например, взять и подтвердить давнее поэтическое наблюдение, согласно которому скульптура состоит из дыр и промежутков формы. Именно таков “Памятник графу Шувалову”, для которого есть идеальное место перед маленьким пригородным вокзалом. Ни спонсоров, ни окончательного решения властей для осуществления этого прозрачного проекта пока нет. Но это обстоятельство не повод для творческого простоя. Каминкер с присущей ему энергией вырубает из балтийского гранита огромного “Гребца”, который будет установлен на берегу одного из окрестных озер. Причем это будет в высшей степени вандалоустойчивый памятник, что, к сожалению, нужно учитывать в данной местности.
Но главная опасность для пейзажа Коломяг–Озерков–Шувалова и всего содружества художников заключается, разумеется, в неуправляемом строительном аврале новых богатых людей и организаций, возводящих на берегах озер и по обеим сторонам железной дороги особняки и укрепрайоны. Выдержат ли в очередной раз российская природа и культура этот бульдозерный напор, станет ясно в ближайшие несколько лет.
Ноябрь 2002 г.