Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 7, 2002
От издательства “Независимая газета” и от ее директора Ольги Морозовой всегда ждут качественных книг. Она выпустила Набокова, Одена, Бродского и вот теперь – Чеслав Милош, который для меня навсегда связан с Бродским.
Милош проложил дорогу Бродскому – Бродский был его креатурой. Милош выбрал Бродского, первый протянул ему руку помощи, сочувствия.
Отношение возраста к возрасту – такое хрупкое и ревнивое чувство. Это тоже говорит о высоте человека, когда он способен выбрать первого. Только сильная самостоятельная личность готова и способна выбирать. Остальные… сравнивают всех по себе.
Когда-то, еще во время застоя, мы сидели с приятелем в Доме литераторов, и он написал мне в записную книжку: “Мы – самая беззащитная мафия”.
Так что мафиозность такого порядка мне близка и дорога и понятна, потому что не может поэт, настоящий поэт, не оценить другого поэта. Многое сжирает зависть, но зависть так легко превратить в восхищение, и тогда ты становишься сильнее… Такой простой прием духовной практики…
Я держу книжку Чеслава Милоша в руках… Рассматриваю ее и верчу со всех сторон, обнюхиваю – важно, как оформлена книжка: какой шрифт, какая у нее конструкция… – мне все нравится, все доставляет удовольствие. Книжка называется “Придорожная собачонка” или по-польски ласково “Песик придорожный”: собрание кратких эссе и стихотворений, посвященных смене веков. Быть может, самая главная мысль книги о том, насколько мы были способны воспринять то, чему были свидетелями, и размышляет об этом один из самых зорких людей века. Очень поучительно. Действительно, книга, открывающая век, и книга, закрывающая век.
Бродский писал о Чеславе Милоше: “Невыносимое сознание того, что человек не способен осмыслить свой опыт, – одна из кардинальных тем поэзии Милоша; чем больше отдаляется человек от своего прошлого, тем меньше у него шансов понять его. Осознание этого – одно из главных открытий нашего века. Если человека пощадил, выражаясь словами Милоша, ”приговор истории“, он ощущает вину за то, что остался в живых. Поэзия Чеслава Милоша учит нас тому, как относиться к этой вине. Он славит жизнь, хотя и безо всяких иллюзий; но похвала, исходящая из полузадушенного горла, может быть красноречивее любого бельканто.
Огромная сила поэзии Чеслава Милоша заключается в том, что он понял необходимость трагической интонации, трагедия же века в том, что он снабдил поэта необходимым опытом для ее выражения”.
Чеслав Милош для меня навсегда связан с Бродским… Иосиф меня с ним и познакомил, кажется, это был 87-й или 88-й год. Я впервые, через пятнадцать лет после отъезда Бродского, встретился с ним на какой-то огромной писательской конференции. И я, конечно, со своим совковым невыездным опытом никак не мог распознать, кто есть кто среди этого разнообразия мировых знаменитостей. Я спросил Бродского: “Покажи, кто чего стоит здесь на самом деле?” И Бродский показал мне на Милоша. “Вот этот – настоящий”.
Через год я оказался в Будапеште на каком-то очередном писательском съезде. Там было много замечательных стариков, например Макс Фриш… На фуршете случайно я оказался рядом с Милошем. Мы стояли рядом, выпивали, разговаривали: “Посмотрите, какая интересная штука получается, – вон стоит человек, он еще не старый, ему едва-едва семьдесят, а он – уже полная развалина. А вон тот старик, ему за 80, а он бодр, с коньяком в руке, с сигарой в зубах и с гвоздикой в петлице… В чем дело?” Чеслав приблизительно понял мой расклад и вдруг, как мальчишка, спрашивает: “А как вы думаете, сколько лет мне?” Мне казалось, что мы практически ровесники, но может быть, он старше меня лет на пять – крепкий, молодой, энергичный мужик… Молодая жена – красавица, тем не менее, он косится на всех проходящих дам. Он усмехнулся и назвал свой возраст: ему было далеко за 80 тогда. Я, знаете ли, даже присел.
Как он выглядит? Высокий, очень мужские черты лица. У него такие густые брови (что само по себе, конечно, не красит мужчину, если вспомнить Брежнева, и вообще считается, что густые брови – к глупости), но Милош, конечно, совершенно не глуп, и, знаете, у него такие любопытные глаза, может быть, это польское что-то… Очень тяжелые веки, и из-под них бьет такой голубой свет… уже блеклый от возраста, но, тем не менее, – свет.
Вообще возраст… если покружиться вокруг этой темы, вокруг возраста и красоты… моему отцу было бы сейчас 100 лет. Арсений Тарковский был невероятно красивый человек, он родился в 90-м году… Юрий Домбровский… век рожал блестящих мужчин и готовил им много испытаний.
Последний раз вместе Милоша и Бродского я видел в Лондоне. Я запомнил их разговор. Событие происходило в Библиографическом обществе, и Милош чуть-чуть опоздал. Вот он появляется, они встречаются, Милош только что вернулся из Литвы. Обыкновенный обмен вопросами. Ну – как?! Милош спрашивает Бродского: “А ты, Иосиф, еще не был в России?”
– Нет, не был и не буду.
– Иосиф, это совсем не так страшно, как ты думаешь. А про Родину могу сказать одно: она – прекрасна.
Вот какой был диалог, перемолвка между двумя нобелями.
Помню еще одну встречу с Милошем. Мы плыли на пароходе после какой-то конференции. Выпили много и говорили о России. Он прекрасно говорит по-русски.
Очень был примечательный разговор… С каким-то глубоким понятием. Я, допустим, с ним о Польше не смог бы так разговаривать. У меня гораздо более поверхностный взгляд, чем у него о России. Он мне ни в чем не противоречил и во всем был созвучен по тонкостям. Мы находили общий язык, не подыгрывая друг другу, и в нем было достаточно непредвзятости, чтобы быть не глупым в чужом вопросе. Это очень редкий дар.
Так получилось, что человека я узнал раньше, чем его книги. И надо сказать, что внутреннее и внешнее впечатление совершенно совпали, то, что тебе нравится в человеке (человек – есть стиль, сказано до нас), так вот этот стиль потом обнаруживается в книге. Нет расхождения между репутацией и результатом, творчеством, работой.
Некоторые его мысли мне особенно близки.
“Верить, что ты прекрасный человек, и постепенно убеждаться, что не прекрасный. Хватит труда на всю человеческую жизнь”.
“Не может быть ничего лучше, чем проститься со своей прошедшей жизнью как с комментарием к нескольким стихотворениям”.
“Не в моих силах признать мир обычным. Для меня он и прекрасен, и невыносимо страшен. Все свидетельствует о том, что он либо сотворен дьяволом, либо стал таков, как есть, в результате некой изначальной катастрофы. Во втором случае смерть божественного Спасителя на кресте в полной мере обретает смысл.
Наши попытки вырваться из обычности мира походят на усилия мухи, прилипшей лапкой к клейкой бумаге. В этом разладе нет логики. Хотя нужно признаться, что логика, предлагаемая Книгой Бытия, не лучше. Наши прародители согрешили, были изгнаны из Рая, и мы с тех пор живем во грехе. Ну а звери в Райском саду? Неужели человеческий грех исказил, как полагают каббалисты, изначальную природу и она мечтает вернуться к той минуте, когда лев снова возляжет рядом с ягненком?”
В общем, я рад, что Чеслав Милош появился в России.
“Песик придорожный” – маленькая собачонка, а мне кажется, что это еще и какой-то цветок у обочины…
События, люди, жизни, страсти, и я иду по этой дорожке, запыленные кусты, трава… раздается из соседней деревни лай собачонки… И она так же, как и я, и цветы, и дорога… тоже спутники истории… Но вот видите, я уже начинаю писать за Чеслава, так что вам лучше самим прочитать эту книжку…
Беседу подготовила И.Кленская