Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 7, 2002
Взгляд из Москвы
Появление на постсоветском пространстве независимых государств Южного Кавказа – Азербайджана, Армении и Грузии – поставило перед европейским сообществом множество новых задач: определение объективных интересов самих этих государств, причин и последствий их сопряжения с интересами России, а также крупных международных “игроков” – Евросоюза и США и региональных держав – Турции и Ирана. На протяжении истекшего десятилетия геополитическая значимость получивших независимость Грузии, Азербайджана, Армении существенно изменилась под влиянием целого ряда противоречивых факторов – общего повышения нестабильности и образования очагов затяжных политико-этнических конфликтов, с одной стороны, и значительного расширения ресурсных потенциалов Южнокавказского региона в совокупности с возможностями и перспективами использования его транзитно-сервисной функции – с другой.
На фоне существенно обострившихся внутренних и межгосударственных конфликтов в регионе Большого Кавказа объективные интересы их участников зачастую отходят на второй план и практически не учитываются экономическими, политическими и военными группировками, влияющими на стратегию и тактику соприкасающихся в этом районе государств Южного Кавказа и России. Выявление их объективных интересов как основы для принятия стратегических и тактических решений представляется поэтому особенно важным. Не менее существенно понимание подлинных мотивов кавказской политики и определяющей ее стратегии вне региональных “игроков”, прежде всего таких крупных, какими являются США, Евросоюз и НАТО.
Процесс выработки стратегических подходов России к проблематике Кавказского региона после распада СССР проходил медленно и противоречиво, будучи в то же время важной составной частью формирования новой российской идентичности. Формирование российской политики затруднялось внутриполитическими противоречиями и межведомственными разногласиями, во многом ее реактивным, а не конструктивным характером в отношении стран Южного Кавказа, которые поначалу с трудом воспринимались в России как международные партнеры. И уж совершенно неприемлемым стало даже для российских политиков “первой волны” массированное вторжение в регион стран Запада, особенно после подписания в 1994 году нефтяных “контрактов века”.
В российских политических кругах негативно воспринимался и тот факт, что образование независимых Азербайджана, Армении и Грузии и сопровождавшие этот процесс множественные политико-этнические конфликты привели к существенному изменению геоэкономической ориентации самих этих государств. Потеряв регулярные связи с Россией из-за отсутствия наземных транспортных путей через зоны конфликтов, государства Южного Кавказа стали склоняться к сотрудничеству с географически близкими им странами Ближнего и Среднего Востока, прежде всего с Турцией и Ираном. Это порождало еще большее недоверие к ним у значительной части российских политиков, и без того с трудом воспринимавших их новый независимый статус.
Нельзя в то же время не заметить, что перспективы быстрого выхода стран Южного Кавказа, как, впрочем, и других постсоветских государств, на мировые рынки оказались в значительной мере иллюзорными, будучи ограничены невысоким уровнем конкурентоспособности производимой ими продукции. На практике это означает, что возможности внешнеэкономических связей государств Южного Кавказа лимитируются наличием энергетических ресурсов и транспортными функциями региона. В известной мере это определяет и объективные возможности их внешнеполитической стратегии.
Между тем, потенциальным рынком сбыта традиционной для государств Южного Кавказа продукции аграрного сектора и одновременно стимулом к развитию производства остается российский рынок. Об этом, в частности, неоднократно заявляли официальные представители Грузии, говоря о неиспользованных возможностях экспорта на российский рынок известных своим высоким качеством грузинских вин и другой сельскохозяйственной продукции. О значении внешнеэкономических связей и производственной кооперации России с Азербайджаном, Арменией и Грузией свидетельствует и тот факт, что даже в условиях ограниченных транспортных возможностей Россия оставалась во второй половине 90-х годов их ведущим торговым партнером. Не преувеличивая значения установленных в СССР кооперационных связей Грузии, Азербайджана и Армении с Россией, нельзя не упомянуть о том, что, по оценочным данным, каждое из государств Южного Кавказа теряло из-за их разрыва в среднем до 35–40% своего ВВП.
Что же касается долгосрочных потерь самой России от разрыва связей с государствами Южного Кавказа, то они также весьма существенны, прежде всего в сфере геополитики. Можно с сожалением констатировать, что за истекшие 10 лет Россия утратила (и далее утрачивает) значительную часть тех позиций, которые были приобретены на протяжении последних трех столетий. Вместе с тем, нельзя не признать, что отношения России с государствами Южного Кавказа (преимущественно с Грузией) остаются важнейшим объективным фактором национальной безопасности каждой из сторон, поскольку, как это показала ситуация в Панкиси и вокруг него, граница по Главному Кавказскому хребту не может быть надежной ни для одной из них.
Именно поэтому с момента образования на ее территории централизованного государства Россия была поставлена перед необходимостью решения на южном направлении по крайней мере двух главных задач: поиска безопасных рубежей и выхода к теплым морям. Ее союзником и опорным пунктом на протяжении двух последних веков была Грузия, сотрудничество с которой во многом способствовало утверждению позиций Российской Империи на Кавказе.
Оценивая объективные предпосылки взаимодействия государств Южного Кавказа и России, нельзя не упомянуть и о “человеческом факторе” – пока еще сохранившейся взаимной близости народов России и стран Южного Кавказа, их утвердившихся на протяжении десятилетий гуманитарных и культурных связях. Перелистывая страницы совместно прожитой истории, конечно же, можно обнаружить как ее позитив, так и негатив, особенно болезненно проявляющийся сегодня в отношениях России и Грузии. Несомненно, однако, что с Кавказом была связана деятельность многих выдающихся политиков, поэтов и писателей России. В свою очередь, грузинская литература, театр, кинематограф никогда не оставляли и не оставляют равнодушной российскую творческую интеллигенцию, поддерживающую глубокие и неформальные связи со своими коллегами за Кавказским хребтом.
Нельзя не упомянуть и о том, что общее ухудшение социально-экономических условий в государствах Южного Кавказа сегодня толкает их граждан на путь трудовой миграции, преимущественно в Россию. По самым скромным подсчетам, в России сегодня постоянно или временно проживают более 2 млн азербайджанцев, около миллиона армян, свыше 700 тыс. грузин, приносящих своим государствам немалые доходы в долларовом исчислении. Характерно также, что именно в России ищут себе убежище вынужденные переселенцы и беженцы из “горячих точек” Южного Кавказа, и это несмотря или даже вопреки усилившейся в последние годы в ряде областей России “кавказофобии”.
В свете всего сказанного нынешнее обострение российско-грузинских отношений представляется не только не имеющим под собой серьезных оснований, но и приходящим в явное противоречие с объективными геополитическими интересами России на южном направлении.
В чем же кроются истоки и причины образовавшейся в отношениях России и государств Южного Кавказа, прежде всего Грузии, отстраненности, ставшей очевидной к концу 90-х годов и переросшей на нынешнем этапе в жесткое противостояние?
В общественном мнении и политических кругах Грузии распространены в этой связи небезосновательные представления о негативной роли части российских политиков и военных в создании и консервировании очагов сепаратизма, оказании экономического и силового нажима на Грузию. Российская сторона, в свою очередь, не может согласиться с тем, что чеченские боевики находили приют и поддержку на территории Грузии (прежде всего в Панкиси), но со стороны ряда официальных лиц Грузии поступали по этому поводу разноречивые заявления.
В то же время важно упомянуть о том, что ни один из предшествующих шагов российского руководства не породил в политических и общественных кругах России столь ожесточенной полемики, как недавние резкие заявления по поводу Грузии. А руководитель Комитета по обороне и безопасности Совета Федерации, органа, которому принадлежит право санкционировать использование вооруженных сил за пределами страны, исключил возможность того, что сенаторы дадут такое согласие без санкции ООН.
Против силовых акций России на территории Грузии высказался целый ряд российских политиков и экспертов, а при обсуждении этого вопроса на телевидении (“Свобода слова”, 13 сентября) более 70% приглашенных проголосовали “против начала войны с Грузией”.
Во многом все это объясняется тем, что предложенные российским руководством тактические решения преимущественно военного плана отодвигают на второй план необходимость учета стратегических интересов России в геополитическом пространстве Большого Кавказа. Многим в России очевидно, что проведение силовой операции на территории Грузии вышло бы далеко за рамки российско-грузинских отношений: не обошло бы стороной Северный Кавказ, и без того зону высокой нестабильности внутри самой России; неминуемо обострило бы отношения в треугольнике Грузия–Армения–Азербайджан, наконец, привело бы к ухудшению отношений Россия–США–Евросоюз и Россия–НАТО.
Характер всего этого сложного комплекса отношений зависит, разумеется, не только от России, поэтому в нынешних условиях важен анализ политики в регионе Южного Кавказа, прежде всего, американской стороны.
Базовые позиции прежней американской администрации были сформулированы в специальном заявлении госдепартамента США, распространенном в ноябре 1999 года в день подписания Стамбульской декларации и других документов стамбульского саммита ОБСЕ. Из документа следует, что на том этапе была выдвинута задача укрепления позиций США и Турции и ограничения возможностей России и Ирана в Каспийско-черноморском регионе. Как представляется, администрация президента Дж.Буша предприняла попытку свести воедино все ранее предпринимавшиеся акции в рамках “большой программы” установления “регионального единства” по схеме США–Турция–Большой Кавказ, предполагающей “продвижение американских национальных интересов” и “присутствие США в стратегически важных районах мира”.
Согласно материалам слушаний в конгрессе (октябрь 2001 года), стратегическим интересам США соответствуют: диверсификация альтернативных Персидскому заливу энергопоставок из стран Каспийского региона, не являющихся членами ОПЕК; установление связей со странами с преимущественно мусульманским населением в противовес радикальному исламизму; поддержка независимости государств Южного Кавказа (и Центральной Азии), поощрение их продвижения по пути демократии.
В материалах слушаний присутствует чрезвычайно важная для укрепления стабильности в регионе Большого Кавказа рекомендация: “тесно и ясно взаимодействовать с Россией по поводу американской политики в регионе, объясняя цели американских акций… Каспийский регион не должен стать зоной американо-российского соперничества… Совместная политика не должна строиться по принципу “win-lose”, но “win-win”, поскольку американо-российское соперничество может дестабилизировать регион”.
Как об этом можно судить на основании официальных документов, такое решение вопроса было бы позитивно воспринято российской стороной, разумеется, при условии соблюдения законных интересов России в сфере экономики и безопасности. И в этой связи нельзя не упомянуть о подмеченной рядом аналитиков временной связи между решением о “наведении порядка” в Панкиси и форсированием подготовительных работ к строительству трубопровода Баку–Джейхан, центральная часть которого пройдет в обход России по территории Грузии.
Возражения российской стороны вызывают также попытки противопоставления регионов Южного и Северного Кавказа, предпринятые в проекте образования “Южно-Кавказского сообщества” (ЮКС), предложенном экспертами Евросоюза без должного учета единой культурно-исторической и экономической общности Большого Кавказа.
Что же касается перспектив интеграции государств Южного Кавказа в Организацию Североатлантического союза (НАТО), то не только российские, но и многие западные аналитики склонны, как представляется, рассматривать этот регион скорее как “буферную зону”, способную и без непосредственного участия в НАТО обеспечить региональную стабильность.
Из всего сказанного следует, что стратегическим интересам всех заинтересованных в сотрудничестве с государствами Южного Кавказа сторон объективно соответствует нормализация положения в этом пока все еще неспокойном районе, его постепенное превращение в регион стабильного сотрудничества при необходимом учете интересов всех сторон. Опыт, однако, говорит о том, что объективная данность далеко не всегда принимается в расчет при принятии политических решений.
Оценивая интересы государств Южного Кавказа и России в контексте воздействия на Кавказский регион глобальных факторов, представляется, что эффективным практическим решением существующих проблем могло бы стать формирование региональной системы безопасности и сотрудничества в рамках Большого Кавказа, опирающейся на принципы ОБСЕ и открытой для взаимодействия с сопредельными странами и евроатлантическим миром. С учетом всех существующих здесь сложнейших экономических, политических и военно-стратегических проблем Россия, равно как и государства Южного Кавказа, объективно заинтересована в создании такого рода системы.
Каждая из сторон ищет свои пути разрешения противоречий и обеспечения национальной и региональной безопасности, полагая, что время работает на нее. Но все более очевидно, что главные и наиболее болезненные проблемы (политико-этнические конфликты, транспортировка каспийской нефти и транспортные пути) могут быть решены лишь совместно и, в случае необходимости, при содействии и посредничестве других заинтересованных сторон.
Рано или поздно эти проблемы придется решать, и уже сейчас необходимо готовить общества к компромиссным решениям, т.к. добиться максимума не удастся ни одной из сторон. Только добиваясь компромиссов по наиболее болезненным вопросам и продвигаясь “малыми шажками”, можно заложить основы безопасности и сотрудничества в беспокойном геополитическом пространстве Большого Кавказа.
И последнее. Разрешение современных конфликтов на Кавказе, как и в других районах с высоким уровнем конфликтности, невозможно без согласованного определения понятия “терроризм”, ибо существует опасность его расширительного толкования. Политически четко не обозначенная идея “борьбы с терроризмом” может направить действия по ложному пути, перечеркнуть их позитивные результаты и в конечном счете привести к возникновению новых, трудноразрешимых межнациональных противоречий и конфликтов. Достижение консенсуса по поводу того, что мы понимаем под терминами “терроризм”, “сепаратизм”, “национальное самоопределение”, “государственный суверенитет”, представляется сегодня важным и актуальным не только в теоретическом, но и в практически-политическом плане. Поэтому необходимо не только обращение к базовым источникам международного права (Устав ООН, Пакты 1966 года о правах человека), но и дальнейшее развитие содержащихся в них положений.