Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 7, 2002
Четыре элегии из цикла "Чудеса в решете" ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ Чудеса мои в старом лежат решете - В изобилии дырок, а выхода нет. И вокруг эта местность и полночь не те, Как сказал бы поэт, ну а я не поэт. Ну а я не спрошу, ни о чем не спрошу - Лишь доверчивый всепроникающий свет Двух горящих свечей буквой губ потушу, Потушу и скажу: отпущения нет. За окошком родная Вальпургии ночь И горит, не мигая, шальная звезда И летит самолет переполненный прочь. Генерала - туда, а солдата - сюда, В черный ящик забытых ненужных вестей, Где пугают нас ведьмы, не в силах помочь Злому мору скота и отлову детей. И летит самолет обезумевший прочь. НАУКА ВЫЧИТАНИЯ В той жизни правили порядок и число Бессчетных множеств, бед и беззаконий, И не спасало руку ремесло Сложенья букв. Она, как посторонний, Давала нищим "зелень", драгметалл И постигала жеста безнадежность. Я сестрам раздавала по серьгам, Как будто бы могла растратить нежность. Твердила, что разлука, та - к добру, А деньги - к злу и ни к чему ристанья. Что чувства, воспаленные к утру, - Всего лишь цепь и право расставанья. Покров потертый безразличных слов Приоткрывал: разлука даже к месту, То кровь играет, ну а кровь - любовь, А значит, расцветает повсеместно. Уж лучше сразу ножик отточи, Возьми - и по живому, ведь не тайна, Что средь известных в мире величин Любовь есть лишь наука вычитанья, Поскольку отнимает каждый час У речки влагу, а у солнца краски. Утрата мира совершится в нас И тем его и сделает прекрасным. Но даже этих солнечных утрат Мне показалось бесконечно мало, Я голосом твоим весь год подряд Свет у звезды, у света вычитала. Любовь была как воздух, как вино, Как сладкий труд и горькое безделье, И легкий пух, что ветер гнал в окно, И те цветы, что я сажала в землю. Но почему же "как"? Цветы. Вино. Есть и была. Немой фигурой в путах. Низвергнутой большой величиной - Мой Гулливер средь верных лилипутов. Вокруг чужая разлилась беда, На юге взрыв, а за морями остов Чужого рая. Мечется вода. Мой Гулливер вытаскивает остров. Как Ангел путешествующих строг! Меж ними разница всего часа в четыре, Но если где-то прозвенит звонок, Он тут же эхом ширится в квартире. До тех широт, что ты теперь достиг, Я не коснусь. Коснувшихся усердье - Как путь без истины, без промедленья миг И Красный крест уже без милосердья. На циферблате без чего-то жизнь И встреча без пяти, чего же лучше. О, спутник Ангела, прикинься, отзовись Фигурою кофейной темной гущи. И если разность дней ведет к нулю И тьмой ответов мне врастает в кожу, Я утром вспоминаю: я люблю, И больше быть любви уже не может. ЭЛЕГИЯ ПРАЗДНИКА На окне красный занавес тихо качается, за окном - день жизни. Стоит не кончается. Там много веселья и всякого разного: народ встречает пришествие праздника. А я сижу дома, не зажигая света, и на всё ищу окончательного ответа. Поэтому в часы всеобщей взлетности вспоминаю чьи-то стихи о цвете вишни и мимолетности. Но и с ними у меня не полное единодушие. Я считаю, что жизнь постоянна, однако это не к лучшему. Душе-одиночке так надежно и тяжко положена карма - вина и поблажка. О, мир ясноокий без гнева и зла, зачем же нам нет ни конца, ни числа, лишь время осталось, но нет больше сил цвести на ветру под прицелом светил. Сплотясь и ликуя все кричат: "Мало, мало!" И никто не скажет: "Господи. Как пусто и много". А если кто и скажет бывало, то его назовут неродным и убогим. Наш праздник - позор, укор не утешенным. А занавес корчился, словно повешенный. Две змеи на картинке, сцепившись хвостами, глядели в него, как на цель или знамя. Змеи дольше, длинней нас, они терпеливее, так пускай они будут хоть немного счастливее и, скользя под ногою привольно и зелено, любят вечность без страха - чего людям не велено. Змеи тянутся к небу и глазами без век смотрят: где человек. ПРОХОЖИМ Бульвар. Вдоль по бульвару люди Туда-сюда, туда-сюда. Бегут, мерцают, меркнут. Будет ли остановка им когда? Прогорклый смог, асфальт, вода - привычный вид и продолженье их бесконечного движения. И повторяет поступь масс воды торжественный миманс да птиц не певчих контрданс. Над городом лазурь иконы, в подножии змеится лист. О кто они, куда их гонит протяжный милицейский свист? Над прудом постоять немного, где крен небес и рябь лица с простым и страшным знаком Бога, что без начала, без конца… Тут всяк без хмеля дик и волен, как восхотевший жизни Голем, души не слепленный комок. Вода, асфальт, прогорклый смог. По гребням лет, по волнам стран шагает чудный великан.