Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 6, 2002
Дорога Возможно, что в Роттердаме я вела себя слишком вольно: носила юбку с чулками и пальцы облизывала, чем и дала ему повод. С тех пор он стал зазывать к себе. И вот, я надела дорогой деловой костюм и прикатила в его квартирку. Всю ночь он трещал о возмужании духа, метафорах, бывших жeнах. Как ошпаренная я вылетела на воздух. Почему он, такой ни на кого не похожий и непонятный, говорил об искусстве, с которым и так всё ясно? На обратном пути я бы вырвала руль от злости, но какая-то глупость идти на каблуках с рулем по дороге. Сон Этот город возник на ветровой развязке в шестом часу, ты была права. Собаки с керосиновыми очами, чадящие факелы, вертолеты. Оглядка северного оленя взвинтила суда и оставила их, как подвернутые рукава. Многопалубных лабиринтов свободно плавающие повороты. Легче луковой шелухи распадаются их высокие борта среди льдов. На танкерах открывается отстрел малолетних поджигателей. Продолжается война за отсеивание двойников. Улов специальных апостольских рыб - сети тянутся по касательной. В порту я бы закидал тебя мешками с луком и картошкой, пока бы ты не засмеялась и прошептала: - Идддди. Иерусалим ничего не знает о прошлом, уходя восвояси в 4D. 1. Расписание (из цикла "Дирижабли") В.Х. В.Х. Капли дождя над морем большие, как вниз черенком отвертки. В мягком наплыве усадьба и панорамы без четких границ. Плащ ее длинный между деревьев по ходу меняет оттенки. Что-то в ней от офицерской линейки - в повороте эллипсов и ресниц. - Мне надоело, - она говорит, - быть колесом во праxе, заложницей лотереи. Случай меня поджимает и, забегая вперед, держит - на неподвижной оси. Листаю "Историю дирижаблей" - исполинские оболочки падают на колени, переламываясь о землю, качаясь и вспыхивая - хоть святых выноси. Выносят святых. Лотерейные барабаны - вращаются. Катастрофы величавы, если выпарить звук и черные дыры - стравить. Геодезисты глядят друг на друга в упор, по карманам тротил расфасован... Запросто выкинуть руку вперед и Солнце остановить. Движется вместе с Землей корабль над облаками, не сходя с места, с места под Солнцем. А здесь у меня - дача с башней, шпионы и гжель. Над проектом колдую - что же делать еще под домашним арестом? - чтобы урной пылал погребальной - километрами - дирижабль. Снилось, что дали мне хлеб легче воздуха (объект в форме круглого хлеба), в нем внутри стадион и в разгаре игра - миллиметр горький зерна. Я бегу по песку, я пускаю его - в филигранное темное небо. - Осторожней, там толпы народу, даже если ты застрахована в фазе сна... А поутру я брожу, как охранник уранового могильника, пробы беру и сверяю с таблицами, делаю йогу: себя гляжу на просвет. Куда делось светило? Как циркуль в пальцах Коперника, я висну над явью нейтральной, смущая углы планет. В моем вымытом доме на гравюрах шары зазевавшиеся в очагах и зияниях, аэронавты летят на причальную мачту, но она постоянно у них за спиной. Настоящая буря. И куча растений, которым я не знаю названия... Хитрые пожиратели Солнца - змей воздушный и водяной. Может, я зацепилась за какие-то грабли в своем неуклюжем наряде, может, я запустила компьютер не с правой, так с левой руки? Может быть, переставила книги не так, как угодно природе? Отраженная башня раздвоилась в пруду, как развязанные шнурки. Только вот моя запись в тетради: солнце не преодолело линию горизонта. Виды не повторились. Время держалось плашмя. Часть деревьев осела во тьме, часть прорвалась на свет пустотелый, гневно множились безделушки, но образовался завал, защитивший меня. И пятилась бестолково фауна в поисках рассвета, белковые и каменные твари покидали нажитые места. Из Сахары пришла эта щербатая особь с ушами, словно кассеты, и мерещится в белых температурах на кромке ледяного щита. Это просто, как в классе, по учебнику Перышкина: вагоны тормозили, но скользкий багаж с пассажиром свой путь - продолжал. И пока разделялись начинка и контур на две черно-белые зоны, нахлабученный на траекторию, смещался в ночь дирижабль. И с ночной половины планеты уже виделись неразборчиво командиры Навина, утомленное солнце наивное на лбах перерезанных горожан. На приборной доске навзничь падали стрелки. На поверхности борта остывали пластины. И съеживался дирижабль. И она принимала его за одну из небесных отдушин. На три дня заблудилась в подвалах: пила и писала скрижаль. И казалось ей (страшной, нелепой, ревнивой, сошедшей с катушек), абордажи миражей, мираж абордажей роил обесточенный дирижабль. 2. Бумажный змей Горячий ветер, ноющая корда, распатланный сигнальный змей плывет оконницей Иерихона. Червленая веревка вслед за ней. Дыхательный, его перегородки скрывают слабоумных и слепых, что склеивают робкие коробки и щеки ветра впихивают в них. Тяну за тихую гипотенузу, то растаращен змей, то уплощен, просачиваясь вверх от шлюза к шлюзу, парсек проныривая и эон. Ютится в целом небе и томится, гребя лопатками к себе и от себя. Квадрат миллиметровки в единицы объема, ощупью переведя. Артачится, когда навстречу с тучи к нему спускается иная рать. И время набирается на зубчик, когда ты знаешь: первым не стрелять. И он дрожит, как клепки по обшивке, пройдя без черной метки среди нас в прибежищa убивших по ошибке... Кого проткнул он конусом - в анфас, когда ему взбрело в минутной тяге перерасти в титановый болван, и он себе пригрезил на бумаге клюв до земли и перистый волан?