Редакционная статья
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 4, 2002
Двести лет назад, зимою 1802 года (бесконечно давно, если откладывать по оси нынешнего, ускоренного времени), Николай Михайлович Карамзин начал издание своего “Вестника Европы”.
Всего-то и занимался он своим, как теперь по всякому поводу говорят, “проектом” два года (ну, два с половиной, если брать от начала первого номера), а резонанс вышел на два века.
Почему так? Зададимся юбилейным вопросом и попробуем по юбилейному кратко, но емко ответить на него.
Да потому что Карамзин, как это часто у него случалось (слишком часто, чтобы быть случайным, скорей уж, он знал какой-то ход, чтобы дела его становились исторически важными), своим журналом раз и навсегда ввел Россию в Европу.
Почему и как это – ввел? Как можно ввести страну в континент, на котором она и так издавна, с согласия географов, пребывает?
Но Карамзин вводил Россию не в географическую условность. Ведь можно было определять восточную европейскую границу не по Уральским недостижимым горам, а, скажем, по Тисе или, в крайнем случае, по Днепру, или, как остроумно предлагали позднее евразийцы, – по нулевой изотерме января, которая проходит как раз под Брестом, а что восточнее – то Татария, ТАРТАР, одним словом – Азия, ждущая еще своего Палласа. Карамзин создал не только современную русскую литературу, историю и публицистику. Одним дерзновенным названием своего журнала он сформулировал совершенно новую историческую цель – Европу, увидел Европу как единое культурное пространство, когда единой ее никто еще не помышлял.
В октябре 1801 года он поместил объявление в “Московских ведомостях”: “С будущего января 1802 году намерен я издавать Журнал, под именем Вестника Европы, который будет извлечением из двенадцати лучших Английских, Французских и Немецких журналов. Литература и Политика составят все главные части его”.
Задача казалась до наивного простой. А ведь Карамзин своим журналом сразу соединял прежде несоединимое, тогда даже невообразимое – более того, находившееся во вражде и антагонизме.
Никто в мире тогда, кроме дерзкого русского неофита, и не помыслил такое – “Вестник Европы”.
Могут сказать, что подобная широта была вполне общим местом во времена Екатерины, строившей “державу европейскую”.
Возражение наше, вслед за Карамзиным, состоит в том, что Екатерина строила “европейскую державу”, чтобы противопоставить ее остальной, “коренной” Европе. Карамзинская держава всю культурную Европу как раз, без противостояния, включала, отчего оказалась более жизнестойкой, чем екатерининская, наполеоновская, британская и иные, последующие, державностью кичившиеся.
Можно гордиться тем, что первый общеевропейский журнал под названием “Вестник Европы” появился именно в России.
Юбилей – удобный случай, чтобы написать пройденный путь большими мазками. Путь за два века – не журнала, конечно, а европейский путь в течение двух веков. Но не будем здесь этот путь обозревать, он был непрям.
Потратим короткое время, отведенное на юбилейные речи, на иное, а именно: на современную формулировку поставленной перед Россией Карамзиным задачи.
Дальше – тезисы.
Россия, и с этим уже почти согласилось наше (но не западное) общество, должна прочно войти в Европу, соединив с ней свои экономические, оборонные, культурные, людские ресурсы.
Конечно, в подобной постановке задачи не больше политической реалистичности, чем во времена Карамзина. Но задача для нас очевидна. Формы и сроки интеграции могут быть самые разные, но направление процесса очевидно (если иметь в виду оптимистический сценарий развития мировой истории, в котором России не отводится роль изолята, изгоя и пугала).
ДЛЯ ЧЕГО РОССИИ ЕВРОПА?
Достоевский задавался вопросом: зачем нам Азия – и отвечал на него: чтобы почувствовать себя европейцами и истинно стать ими.
Европа нам теперь нужна, в общем-то, для того же. (“Широк русский человек, я бы сузил”.)
Для самоограничения, для введения в рамки гарантированного культурного развития, для исторической самодисциплины и тяжелого труда воссоздания культурной нации, для трудного, но необходимого курса политического развития в демократическом поле, без которого мы еще неопределенно долго будем ходить по кругу. Для глубинного восприятия ценностей, на усвоение которых как-то все не было времени в суматохе торопливых технических и военных заимствований.
Европа нам нужна для того, чтобы европейское политическое и общественное бытование перевести на русский. Как переведены и прочитаны по-русски Шекспир, Сервантес и Гёте – глубоко и талантливо. Чтобы действительно заработало местное самоуправление (наше, русское), чтобы стали независимыми суды (наши, русские) и стала полной спокойного достоинства и надежности армия (наша, русская). Для полноценного доступа на рынки.
Европа нам нужна для того, чтобы не быть изгоями в мире. Где изгоев, в общем-то, травят и преследуют, изолируют и ограничивают.
Надо быть спокойным и упрямым, как поется в старой песне, но при этом честным и достойным. Свои интересы знать, отстаивать и не предавать, но не играть в мелкую конъюнктуру, не превращать серьезную политику в возню. И уж никак не пытаться играть на мелких сегодняшних противоречиях между стратегическими системными партнерами, каким являются Америка и европейцы.
Америка сегодня и, видимо, на ближайшие десятилетия стала единоличным мировым лидером и единоличным мировым полицейским, нравится нам это или нет.
Нам это не нравится, как не нравится никому в мире, включая и европейцев. Но фактом является то, что сегодня Америка богата и сильна как никогда; при этом оскорблена, разъярена и полна решимости навести порядок. Новой этой Америке не так уж нужны партнеры и друзья. “Дружба не терпит неравенства”, а Америке сегодня не равен никто. В этой роли нового Рима (о новом Риме говорят все чаще и в самой Америке, и вокруг) Америка отталкивает сателлитов, обижает независимых, игнорирует союзников. Ей, быть может, уже и НАТО не очень нужно, с тревогой говорят европейцы. Америка самой этой ролью обречена действовать, а значит, будет делать новые ошибки и даже наживать врагов.
Но не следует становиться в их число.
У России нет и не предвидится стратегических глобальных конфликтов с Америкой. Наоборот, не изоляционистская, но, напротив, защищающая на всем глобальном театре (в том числе и в нашем “южном подбрюшье”) демократические ценности, пытающаяся искоренить основу терроризма, Америка очень полезна сейчас России.
Америке, в свою очередь (даже если она это в своем самодовольстве не вполне осознает), нужна Россия целостная и демократическая, процветающая и потому стабильная, предсказуемая и не строящая козни; именно потому, что Россия ей в сколько-нибудь видимой перспективе не конкурент, а если она будет стабильно дружественной – то и не потенциальный противник.
У американского лидерства есть другие враги.
У российской политической элиты от времен Великого противостояния Двух Систем осталось, как память об отрезанной ноге, чувство глобальной ответственности. Чувство искорененное (во всяком случае, глубоко запрятанное) у западных европейцев, которые и быстро растущий и набирающий силу Европейский союз предпочитают считать региональной конструкцией. Европа с трудом и неохотно понимает свою расширяющуюся глобальную ответственность, с огромным внутренним сопротивлением распространяет свое уютное понимание Европы до российских восточных границ. Россиянам бы уменьшить свой глобализм, а западноевропейцам усилить – вышло бы в самый раз.
Это будет нескоро, но “нескоро” – не значит “никогда”.