Записки из подвала
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 4, 2002
Шел 1994 год…
Жители города Грозного все еще надеялись на лучшее, полагали, что потрясений уже достаточно и наконец-то обстановка нормализуется, а жизнь наладится.
Однако жить становилось все труднее. Заработная плата задерживалась или вовсе не выплачивалась. Многие люди остались без работы и не знали, как жить дальше. Уже давно перестали выдавать пенсии старикам и инвалидам. На рынках жители стояли рядами, пытаясь продать что-то из носильных вещей, посуды, обуви хотя бы за бесценок. За хлебом тянулись длинные очереди, и его не доставалось всем. Бешено росла дороговизна.
До крайности обострились национальные отношения. Особенно росла неприязнь к русским. Криминальные проявления усилились.
В городе было много слухов. Шли разговоры и о наличии оппозиции режиму генерала Дудаева, и намерении ее воевать за власть.
В Москве, куда по привычке обращались взоры граждан, давно творилось что-то необъяснимое, рушились устои жизни, прежние понятия теряли цену.
И все же некоторые русские семьи и другие, русскоязычные и даже чеченцы, стали уезжать в Россию. Уезжали в основном молодые и работоспособные, которые могли устроиться на работу или имели родных.
Но подавляющему большинству жителей, тем более старым, уезжать было некуда. Их в России никто не ждал. Остаться без своего немудреного жилья, без вещей, стать бродягами они не хотели.
Предчувствие какой-то катастрофы, каких-то страшных событий угнетало, но все же теплилась надежда, что все, авось, обойдется, наладится жизнь, восстановится порядок.
Не обошлось…
Эта книга, которая предлагается вниманию читателей, состоит из записей, сделанных в подвале во время военных действий в городе Грозном в 1994–1995 годах. Она не содержит глубокой оценки обстановки, сложившейся в республике до и во время войны, оценки действий властей или военных.
Автор лишь день за днем записывал, как существовали и что чувствовали мирные жители города, попавшие в пламя войны.
26 ноября 1994 года в 8 часов утра я проснулась от жуткого грохота стрельбы из тяжелых орудий. Подняла голову и увидела, как скользят вниз разбитые стекла окон. Вскочила и кинулась к окнам, не понимая еще, что случилось. По проспекту двигались танки, слышались автоматные очереди, и уже вдали изредка бухали пушки головных танков. Я лихорадочно натянула одежду и побежала по лестнице с пятого этажа вниз. На лестнице были почти все соседи, обеспокоенные и взволнованные. Оказывается, что это оппозиция – так называли группировку, верную прежнему руководству республики – ввела свои боевые соединения в город. Бой сейчас идет где-то около Президентского дворца.
Проспект, куда выходят окна нашего дома, простреливается, однако жители, не понимая еще опасности, срочно закрывают подручными материалами окна. Стекла выбиты во всех квартирах. Конечно, война войной, а с выбитыми стеклами зимой не выживешь! Особенно пострадала моя приятельница, живущая на первом этаже. В квартире два огромных окна, и все стекла двойных рам вылетели. Мы, соседи, тащим ей картон, фанерки, плотную бумагу, чтобы как-то загородиться от улицы. Сама она в преклонных годах, под восемьдесят, и лазить на окна не может. Ей помогают, и нижняя часть окон кое-как загорожена! Уже потом, когда выяснится обстановка, надо искать что-то более подходящее. Ведь дома не отапливаются третий год, да еще и стекол теперь нет.
На проспекте свистят пули, и около окон находиться весьма опасно. Шум боя опять приближается к нашему кварталу, бегут какие-то люди. Что происходит в городе, нам понять трудно. Почти все соседи стоят на лестничной площадке, окна которой выходят во двор, и кажется, что здесь безопаснее от снарядов и пуль.
Вечером по телевидению выступает малоизвестный Автурханов. Это, как говорят люди, знающие больше нас, руководитель оппозиции. Он объявляет, что власть в городе перешла в руки оппозиции и ее необходимо удержать. На следующий день по телевидению сообщается, что силы оппозиции рассеяны и выбиты из города, показываются разбитые и горелые танки, трупы танкистов и захваченные в плен оппозиционеры. Выступает и улыбающийся президент – генерал Дудаев.
В следующие дни в городе относительно спокойно. Еще не верится, что война уже пришла к нам. Жители продолжают надеяться на мирный исход событий, на переговоры.
К Чечне двигаются федеральные войска. Правда, между сторонами все еще идут переговоры. Чеченское руководство в лице Дудаева ставит свои условия. Российское руководство требует восстановить порядок и прекратить попытки выйти из состава России. Переговоры заходят в тупик, и 11 декабря 1994 года объявлено о начале военных действий.
Жители города не сразу понимают, что теперь будут действовать другие нормы поведения. Я стояла в огромной очереди за хлебом. Погода была сухая, и небо чистое. Послышался звук самолета, люди подняли головы, пытаясь разглядеть, где самолет. Многие вышли из очереди на дорогу, проявляя любопытство. Самолет произвел пристрелку, и тогда любопытных сдуло как ветром. Люди метнулись к стенам домов, пытаясь как-то спрятаться. К счастью, самолет улетел.
В городе становится все тревожнее. Чеченцы и ингуши, имея в селах свои дома и родственников, увозят детей, даже имущество, а некоторые, закрыв квартиры, уезжают и сами. Каких-либо распоряжений в отношении жителей города руководство республики не дает и до сведения жителей не доводит. Выезд людей в села является стихийным. Наши соседи – чеченцы – тоже увезли детей в село, а сами остались. Перед самым началом боев в городе уехали и отдельные жители других национальностей, имевшие родственников за пределами Чеченской республики. Нам с приятельницей ехать было некуда, да мы никуда и не собирались, решив положиться на судьбу. Уж как будет! Как всем, так и нам!
Оставшимися жителями никто не интересовался, хотя в городе, наполовину опустевшем, находится большое число людей всех национальностей, в том числе детей, стариков, больных.
На город начались регулярные налеты авиации, сопровождающиеся бомбежками и обстрелами реактивными снарядами. Воздушная тревога не объявляется, и жители действуют сами по себе. Налеты чаще бывают ночью. У нас в доме есть подвал, где находятся кладовки жителей. Вот в этот подвал мы и прячемся, пережидая налеты. Подвал сырой, стены тонкие, и для бомбоубежища он не годится, однако другого у нас, жителей дома, нет. Близко к нашему дому бомбоубежищ не числится. Во всяком случае, мы о них не знаем. В других по соседству домах есть подвалы более глубокие, с толстыми стенами, но попробуй туда добежать при налете, да и кто пустит посторонних! Вообще мы брошены на произвол судьбы. Со стороны федеральных властей также не проявляется какого-либо беспокойства о жителях города, да и районов. Похоже, что мы в число граждан государства уже не входим и наши права, наши жизни охранять некому.
В подвале приходится сидеть часами, дрожать от взрывов и холода. Кроме сумок с документами, куска хлеба и бутылки с водой, у нас ничего нет. О вещах мы не думаем. Хоть бы живыми и не ранеными остаться! Пока тихо, сидим и дремлем на табуретках или кое-как приспособленных сиденьях. Спать, конечно, хочется мучительно, болит спина от неудобной позы, и голову ломит от утомления. Ведь и днем не можешь поспать, поскольку и в дневные часы тревожно и могут внезапно начать бомбить. В подвале пахнет сырой штукатуркой, старыми вещами и еще чем-то неприятным. Очень холодно. Электричество пока есть, но не читать, не разговаривать никому не хочется. Наконец, после коллективного обсуждения решаем идти по квартирам, надеясь, что самолеты больше не прилетят. Не раздеваясь, ложимся в постели, чтобы отогреться и поспать хотя бы несколько часов. Иногда поспать удавалось, но были случаи, когда мы расходились по квартирам, а налет начинался.
Запомнилась одна ночь. Был второй час, все мучительно устали и хотели спать. Решив, что налета уже не будет, поднимаемся в квартиры. Я быстро умываюсь и вытягиваюсь в кровати в одежде, постелив простынь. В квартире, несмотря на отсутствие отопления и забитые кое-как клеенкой и картоном окна, значительно теплее, усталое тело блаженствует на мягком матраце. Глаза закрылись, и я задремала. Проснулась от рева самолета, и в верхнюю фрамугу окна, где сохранилось стекло, увидела низко летящий самолет, из пушек которого вылетало что-то темное с пламенем. Ужас охватил меня, я вскочила, схватила сумку с документами, кинулась по лестнице вниз, ожидая взрыва. Соседи со всех этажей также бежали вниз. Когда добрались до подвала и немного успокоились, оказалось, что в квартирах мы пробыли только час. Больше в эту ночь мы подвал не покидали, а утром узнали леденящие душу сведения о новых разрушениях в городе, причем недалеко от нас. Есть убитые и раненые.
Последние дни декабря. Слышна канонада с места боев, приближающихся к городу. Страшно, однако деваться нам некуда.
Жители еще выходят за хлебом и продуктами, но обстановка в городе фронтовая. Нам, живущим в центре, особенно было заметно, как город опустел, как жители торопятся уйти с улиц.
31 декабря 1994 года был объявлен штурм города. Наша судьба была решена, и нам, жителям дома, пришлось окончательно спуститься в подвал.
…Новогодняя ночь… Люди где-то спокойно и радостно встречают в своих квартирах и домах любимый праздник, а мы находимся в темном и сыром подвале, оглушенные грохотом танков, разрывами снарядов. Нас в подвале – 13 человек, старше 70 лет – 8 человек. Большинство русскоязычные, но с нами муж и жена чеченцы. Они остались в городе, к счастью, успев отправить в село детей. Эту ночь все сидели на стульях или табуретках, одетые в зимние пальто, сапоги, в платках и шапках. С собой теперь имеем не только личные документы, но белье и запас продуктов. Документы ни в коем случае нельзя оставлять в квартирах, где они могут пропасть, а восстановить их в наших условиях нельзя, поэтому все жители держали их при себе. Ведь никто не знает, что нас еще ждет. Очень боимся обвала дома, поэтому никто не спит. Взгляды всех прикованы к огоньку свечки. Электричества уже нет. Теперь надо оставаться в подвале и днем, выходить нельзя. Война продолжается, хотя, как стало известно, штурм города и мгновенный его захват провалились…
2 января 1995 года. Сидим в подвале. Питаемся всухомятку, да и не до еды сейчас. Холодно, темно: горит одна свеча. Свечи сгорают быстро, и их надо экономить. Ведь свечей неоткуда сейчас взять. Сидим, ждем, что будет. В туалет потихоньку пробираемся в бывшее кафе, что выходит окнами во двор.
3 января. К нам в подвал пришли родственники одних наших соседей, и нас в подвале стало 17 человек. Жена и муж в возрасте сорока лет, их несовершеннолетний сын и мать жены. Шли они по мосту через реку Сунжу и видели трупы убитых, в том числе женщину, которая, по их впечатлению, пыталась при налете перебежать мост. Часть домов около реки уже разрушены. Мост охраняется боевиками, но они их не тронули и даже указали менее опасный путь. По улицам идти очень опасно и страшно, стреляют со всех сторон, но они, прячась за домами, все же сумели дойти. По словам пришедших, федеральные войска находятся где-то в районе кинотеатра “Космос”.
К ночи стали устраивать постели для больных: перенесшему инсульт и инфаркт соседу 73 лет и его невестке, что пришла сегодня со своей семьей (она страдает онкологическим заболеванием). Остальные пока сидим на стульях, но уже видно, что надо как-то устраиваться, так как до нормализации обстановки далеко, а война разгорается.
4–5–6 января. Многие принесли из квартир раскладушки, матрацы, постели. Молодежь почистила второй отсек подвала, расставила там старые диваны и кровати, вынесенные ранее за ненадобностью, и таким образом пять человек получили спальные места. Открыли и третий отсек, где в более сухой кладовой устроились две супружеские пары. В нашем отсеке больного перевели в их кладовую, устроив ему и жене постели. Один мужчина устроился около своей кладовой. В центральной части первого отсека осталось пять старых женщин. Все мы продолжали сидеть на табуретках или стульях.
7–8 января. Я проявляю особое упрямство и не желаю устраивать себе постель, надеясь, что все же война кончится в эти дни. В результате ночью от слабости и бессонницы падаю с табуретки лицом вниз. Не сразу могла подняться и перепугала ближних соседей. Тогда наш чеченец отругал меня за упрямство и соорудил нам с приятельницей кровать из двух больших ящиков и двери. Принесли матрацы, подушки, и мы тоже устроились на более длительное пребывание в подвале. Соорудили немудреные постели и другим, хотя две женщины сидели в удобных креслах и расстаться с ними не желали, но потом и они устроились на лежаках.
Без освещения в подвале страшно и тоскливо. Свечи, которые были у жителей, кончились. Они сгорают необыкновенно быстро, ведь освещение необходимо не только ночью, но и днем. Мы, старики, вспомнили про коптилки времен Отечественной войны 1941–1945 годов. Конструкция их проста: железная трубочка с круглым воротничком из жести приблизительно на середине ее длины, чтобы держалась на горлышке пузырька, устойчивый пузырек, фитиль и керосин. Огонек коптилки неутомимо горит день и ночь, только подливай топливо. Так вот и вышли из положения! Одно плохо, что коптилки оправдывают свое название и очень сильно коптят. Копоть жирная и густая, и наши шарфики и платки из белых уже превратились в серые… В подвале очень холодно и сыро, мы страдаем от отсутствия удобств, но это ничего по сравнению со страшными известиями. Известия эти доходят до нас по системе “длинное ухо”. Кто-то кого-то увидит во дворе, кто-то что-то услышит, кто-то что-то передаст.
Оказывается, 1 января были прошиты реактивными снарядами два дома на берегу Сунжи. Дома старинные, с деревянными перекрытиями. Погибло пять семей. В одном из них жила моя приятельница, но она успела уехать в другой город до войны.
Говорят, что и банк сгорел. Вероятно, самолеты имеют задание разрушить Президентский дворец, где находится Дудаев и откуда осуществляется управление соединениями боевиков, а попадают в дома, находящиеся поблизости. 2 января снаряд попал в дом, где был магазин “Мелодия”. Это очень близко от нашего дома. 3 января было разрушено так называемое “Пятое жилстроительство”. Это огромный дом на целый квартал, построенный в тридцатые годы. Систематически бомбят по заводу “Красный Молот”. Но все же основное сражение идет в районе Президентского дворца.
8–9 января. Бурно горит 12-этажный дом около рынка. Горит и огромный дом на проспекте Мира. Это нам уже видно. Очень боимся пожара в своем доме, тогда нам не удастся выбраться. Да и куда пойдешь зимой, если кругом стреляют и все кругом горит? Нас спасает пока подвал.
10 января. Загорелся дом, расположенный почти напротив нашего дома. Он был выстроен в пятидесятые годы по индивидуальному проекту. Дом горит бурно, с каким-то свистом. Одни жители говорят, что есть специальные зажигательные снаряды у федеральных войск, а другие – что ходят специальные команды боевиков, поджигающих дома. Но пожары страшные, огонь пожирает все, что горит, с огромной быстротой. Тушить пожары некому. Ужас охватывает, когда смотришь на уничтожение города.
11 января. Загорелась и библиотека, расположенная в нижнем этаже дома, что горел вчера. Огонь пожирает книги. Тушить некому, как некому предавать земле убитых. Трупы как гражданских, так и военных лежат уже вторую неделю. Их объедают бродячие собаки. Говорят, что особенно много военных погибло в танкетках, которых по приказу министра бросили на штурм города в новогоднюю ночь.
В эти дни к нам в подвал пришла группа чеченцев: человек десять мужчин, молодых и средних лет, и две девушки. Они сказали, что пришли сюда от Олимпийского проезда, где уже федеральные войска (это восточная часть города), чтобы идти в села. Девушки на наши вопросы отвечали, что солдаты их не задерживали и не приставали. Мы обрадовались этому сообщению, опровергающему мрачные разговоры и слухи в городе. Общими усилиями пристроили пришедших на места. Они остались на ночь. Откуда-то принесли одеяла, подушки, пищу. Утром ушли, а вещи оставили. И вдруг эти вещи опознали наши жильцы. Значит, вечером эта группа ходила по квартирам. Сопоставляя отдельные фразы пришедших, учитывая их возраст, мы поняли, что это были боевики. Перед приходом этой группы к нам в дом уже приходили боевики. Они разбили двери четырех квартир и сказали, что будут находиться в доме. Моя приятельница с первого этажа, плача, сказала, что не надо было ломать дверь, ведь она бы ее и так открыла. Один из боевиков заявил в ответ, что плакать нечего, так как весь дом обязательно будет сожжен. Из квартир взяли лекарства, кружки, ложки, какие-то вещи и обосновались, но потом вдруг исчезли.
Мы, жители дома, стараемся держаться вместе, коллективом, помогая друг другу противостоять опасностям. Это в период беспредела и беззакония, в условиях войны помогает выживать.
12 января. Кончилось временное перемирие, которое, по слухам, было объявлено на сутки или двое. Вот почему, вероятно, и смогла прийти группа чеченцев, что ночевала у нас. Пользуясь этой временной передышкой, и мы на самодельной печке из двух кирпичей варили суп и грели чай. В доме, что находится напротив в нашем же дворе, тоже осталось много людей. Они, как и мы, копошатся около самодельных печурок, что-то варят. Надо ведь что-то есть. За эти дни боев все оголодали, если и ели, то всухомятку.
Муж молодой соседки из этого дома, что напротив нашего, 10 января вместе с другом вышел со двора, желая найти продавца с папиросами, и исчез. Его и друга искали, но никаких следов нет.
Снова началась стрельба из тяжелых орудий, видно, действительно перемирие кончилось. Теперь и носа нельзя показать во двор, хорошо, что успели сварить суп и кашу, есть и сухари, как-нибудь перебьемся. Недалеко от нас горит дом, где были магазины. Говорят, что его подожгли. Не знаю, так ли это, но пожар страшный. Огонь просто пожирает этажи, причем со свистом, а бороться с ним некому. Горит труд многих людей, имущество жильцов, нажитое нелегким путем…
Мы не раздеваемся и не снимаем сапог даже ночью. Все боятся пожара или разрушения дома. Нам вряд ли удастся выскочить… Смерть стоит рядом, и кому как повезет. Люди начали умирать и естественной смертью, и их трупы просто выставляют на улицу или во двор. Если позволяет обстановка и есть кому позаботиться об умершем, то закапывают во дворе.
В нашем квартале один большой двор, ограниченный многоэтажными домами. За пределы этого двора мы не выходим, но и во дворе очень опасно. Во всех этих многоэтажных домах, в их подвалах осталось много людей. Первые дни нам казалось, что мы одни остались, и нас удивило, как много людей разыскивает воду, таскает горелые доски и ветки деревьев, сбитые снарядами, для печек, пользуясь перерывами в стрельбе. Это было очень опасное хождение, так как могло ранить или убить осколком или мог подстрелить снайпер боевиков. Да, собственно, и пищу на дворовой печурке было опасно готовить. Приходилось постоянно прятаться в подъезде, выскакивая оттуда только с целью подложить дров или забрать кастрюлю. Но чтобы выжить, надо было рисковать.
 |  |
(Продолжение – в бумажной версии)