Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 2, 2001
В издательском деле важно точное и сознательное позиционирование, понимание того, какой аудитории адресованы выпускаемые книги. Еще десять лет назад, создавая издательство “Глагол”, я дал себе несколько установок, от которых, по мере возможности, стараюсь не отходить. “Глагол” задумывался не как коммерческая структура (то есть книги в идеале должны были самоокупаться, но не более того), я, отбирая книги, ориентировался только на свое личное мнение, вкус. В принципе так поступает каждый. Но если задача стоит коммерческая — издатель вынужден подстраиваться под вкус аудитории… Мне было важно, чтобы книга привносила новый оттенок в мое понимание литературного процесса. Таким образом, получалось, что не я подстраивался под читательский вкус, а, наоборот, читатель вынужден был считаться с моим выбором.
Только презрение вызывает у меня желание ряда издателей, не вложивших никаких усилий в работу с новыми именами, брать чужого автора ради извлечения из него прибыли. Таких издательств множество, причем даже среди тех, которые называют себя интеллектуальными… Это и “АСТ”, и “Симпозиум”, и “БСГ-Пресс”, и “У-Фактория”… не буду называть всех остальных… В России и так называемые “интеллектуальные” издательства, и массовые отличаются осознанным нежеланием делать что-то самостоятельное… Получать гранты от западных посольств и фондов, сытно их проедать, выпуская никому не нужные брошюры (в лучшем случае – издания в твердом переплете), – для этого большого ума и сноровки не надо. Так сказать “жировать” на чужие деньги и при этом еще поучать коллег, как именно им стоит себя вести, – эту модель поведения можно наблюдать до сих пор…
Найти в себе мужество быть иным-инаким до сих пор крайне сложно. Ведь такие люди невольно противопоставляют себя окружению. То есть можно быть “инаким”, как диссидент, “инаким”, как политик, “инаким”, как Шарлотта фон Мальсдорф, трансвестит, книгу которой я издал, просто желавшая жить своей собственной жизнью.
Мне легко было бы скатиться в русло массовой литературы, “гнать”, условно говоря, “сорокиных” с допечатками (с учетом полумиллионных тиражей моих первых изданий это было вполне возможно), но я сделал другой выбор. Определенная слабость моей издательской позиции – это ориентация на литературу перверсивного характера. Так получилось, что ниша этой литературы по разным причинам была свободна, и в ней скопились книги, которые хотя и были интересными, но отпугивали большинство издателей и “продвинутую” интеллигенцию…
В мире издательскую моду делают маленькие издательства, открывающие новых авторов, являющиеся некоей коммуникативной средой. Только они позволяют сохраниться литературе. И если бы правовые отношения в России были развиты, то маленькие издательства вполне могли бы существовать на доходы с одного “верно найденного” романа или точно угаданного автора. К примеру, крупнейшее немецкое издательство “Зуркампф” до сих пор владеет правами на книги Макса Фриша, Гессе, Брехта… Оно печатает их с сороковых-пятидесятых годов, то есть с тех пор, когда они еще не были классиками мировой литературы. Это “угадывание”, с которым издательству когда-то так повезло, дает ему теперь возможность более смело экспериментировать со своим издательским портфелем, выпуская, допустим, мало известного на Западе Петра Алешковского. И даже попадая впросак с выпуском его книг, не кусать себе локти…
Процесс создания рынка массовой культуры, который страна переживает с конца 80-х годов, есть в первую очередь влияние западной культуры на отечественного потребителя. Собственные оценочные критерии оказались настолько слабыми, что у страны не хватило воли внедрять в широкое сознание потребителя свои художественные и эстетические замыслы или идеи… Скажем, в 20-е годы это было возможно. Массовая культура была частью массовой идеологии и носила четкий национальный характер. Влияние культур (тогда: советской и западной) могло быть только взаимным, каковым оно в те годы и было.
Сегодняшняя массовая культура в своих наиболее ярких формах полностью находится в зависимости от Запада. Если сначала мы просто копировали чужую “розовую” литературу, то вскоре заменили ее на отечественную. Наши “розовые” писательницы пишут столь же сентиментально, сколь и западные. Даже обложки для своих серий мы покупаем целиком у западных компаний (существует специальный рынок книжных обложек, покупать их уже готовыми, пусть и “не первой свежести”, гораздо дешевле, чем заказывать заново). То же и с детективами. Перепечатывая западные, мы вскоре создали свои собственные индустрии милицейского “мыла” и “фэнтази”. В этом плане – мы уже “почти” европейцы…
Если нет внутренней – отечественной – идеологии, то ее место занимает идеология… да-да, западная… идеология товара, вещевого рынка, потребительского, так сказать точнее, рынка… Но в этой “потребительской” идеологии на первое место встает вопрос правильной подачи товара – а это уже соединение психологии с культурой и эстетикой… Люди начинают привыкать к грамотной (пусть и шаблонной) верстке, шрифту, фотографии…
Что касается литературы, то она, конечно, ориентирована на западного, и прежде всего на западноевропейского, читателя. И в этом смысле Россия еще остается европейской страной. Мы мыслим себя именно в европейском контексте. И Европа воспринимает нас не как азиатскую, дикую страну, а как своих. Это не наш уже давно, это их Чехов, их Достоевский с темными душевными провалами, даже Тургенев – и то их, я уж не говорю о Набокове, Бунине. То, что русская литература сейчас именно европейская, сказывается даже не на тех текстах, которые создают писатели старших поколений, – мало кто из них востребован на европейском рынке, хотя многие и переводятся.
Русская культура, пронизанная запахами горелого арбатского шашлыка и прокисших по столичным подвалам бомжей, тошнотой коммуналок, гробами из Чечни и тупыми рязанскими мордами, новыми супермаркетами, индийскими благовониями, криками бритоголовых придурков, воплями наркоманов, золотыми крестами, тонущими на волосатой груди золотозубой молодежи, тусующейся в кафе “Пирамида” на Пушке… все это куда как живее. Вот только у меня пока не поворачивается язык назвать эту жуткую воняющую смесь Европой. Хотя не менее пахучие берлинские турки или парижские арабы обоснованно считают себя европейцами. Важно – кто кого перемелет.
Конфликт, стоящий в центре европейского книгоиздания, заключается в активном наступлении на европейских читателей американской литературы. На покупку прав на американские бестселлеры европейские страны тратят огромные средства, тем самым фактически “уводя” их из собственного литературного процесса. Понятно, что американские писатели раскупаются успешнее, чем свои, – тут дело, конечно, прежде всего в качестве предлагаемого товара. Осознав это как проблему, в Европе был принят ряд программ по поддержке внутриевропейского литературного и книжного рынков. В частности, в Германии был сделан акцент на выпуске книг своих дебютантов. В рекламу их книг стали вкладываться значительно бо─льшие средства, чем ранее. Фактически это было инвестированием в собственную культуру. Пока рано ждать, что дебютанты потеснят американцев, но начавшийся процесс, без сомнения, можно считать позитивным.
В России, с опозданием от Европы года на два, почти во всех издательствах, сколько-нибудь интересующихся книжным рынком, начали выходить собственные серии дебютантов. Это “НГ”, “Лимбусс-Пресс” и “Амфора”…
Таковы, наверное, схематично обрисованные ориентиры книгоиздательского процесса.
Что же касается содержания, то главная тенденция последних лет явно говорит о том, что “fiction” уступает свое значение “non fiction”: то есть романистика, или беллетристика в широком смысле этого слова, уступает место мемуаристике, биографиям, исследованиям. Почти все бестселлеры западных рынков – это сейчас книги воспоминаний: политиков, актеров, бизнесменов… Факт довлеет над домыслом. Информация вытеснила вымысел.
Другой тенденцией западноевропейского рынка я бы назвал все более слабеющее сопротивление наступлению массовой литературы. Но интересно, что на этом сложном поле западного “масслита” вдруг успешными оказались А.Маринина и П.Дашкова. Это говорит, что наши авторы способны уже конкурировать с западными коллегами. То есть европейская культура (в этом ее понимании) начинает создаваться в России, которая, в свою очередь, становится полноценным участником если еще не издательского, то уже литературного европейского рынка.
В свое время рынок русской литературы на Западе был серьезно подорван неудачными выпусками романов некоторых отечественных писателей, чьи визиты на Запад совпали с горбачевской оттепелью. Так, например, романы Виктора Ерофеева, несмотря на вложенные западными издательствами средства в их раскрутку, оказались достаточно убыточными. В результате имя у писателя в Европе благодаря этой рекламе устоялось, а вот книги – увы – нет. Вскоре русских вообще перестали издавать, поскольку от их новых романов стали ожидать только одного – провала. Лишь года четыре тому назад ситуацию сумела изменить Людмила Улицкая, чьи простые и внешне бесхитростные романы оказались созвучными менталитету и настроениям европейских читательниц. Книги Улицкой неожиданно для всех стали читаться и продаваться. Вскоре появилось некоторое подобие доверия издателей к другим новым русским авторам.
Мне кажется, что с точки зрения тематики западный рынок ориентируется на внимание к собственным национальным меньшинствам. Это первое. Другой тенденцией современного литературного процесса стало более четкое противостояние писателей разных поколений. Не случаен конфликт с шестидесятниками, который отражен в книге Мишеля Уэльбека “Элементарные частицы” – самом популярном романе французской литературы последних трех лет.
После Уэльбека во Франции появился еще один модный писатель – Фредерик Бейгбедер. Его книга “99%” рассказывает об особенностях рекламного бизнеса (отчасти перекликаясь с пелевинским романом, но только, в отличие от Пелевина, представляя собой все же образец литературы…). В обеих французских новинках как раз отчетливо прослеживаются темы противостояния буржуазному обществу (хотя сами авторы тоже более чем буржуазны, но на наших глазах меняется поколение, а соответственно, и понятие буржуазности). Привлекает и то, что это нормальная современная проза, без надрыва и вызова, без сексуальной озабоченности импотента (хотя более чем сексуальна), которые характерны для вечно прыщавой русской молодой литературы…
Также отчетливо прослеживается и неосентиментализм. Некоторая инфантильность и замкнутость также характерны для современных прозаиков, в том числе и отечественных.
Что делать, если книги специфические и рассчитаны на аудиторию узкую – или профессиональную, или просто просвещенную?.. Издатели сознательно стараются перейти из ниши интеллектуальной в нишу массовой литературы.
Впрочем, и сами писатели не жаждут быть маргиналами – сознательно существовать в замкнутом малонаселенном пространстве. Сегодня таких авторов практически нет. Литература для них профессия, она должна кормить. А это возможно только при массовых тиражах.
Безусловно, любое нормальное крупное издательство (таких нет, но если допустить, что такие могли быть) должно было бы иметь при себе небольшую серию, в которой малыми тиражами публиковались бы книги, в которых авторы позволяли себе экспериментировать с формой, стилем, словом, идеей, композицией… Просто писать и печатать хорошую прозу, в конце концов. Есть же дотационные научные лаборатории, в которых идут поиски каких-то идей и решений.
Это вечная дилемма – чтобы иметь большой тираж, надо подстраиваться под вкус массового читателя, массовый читатель в России не просто убог, он страшен в этой своей убогости, ограниченности, отсутствии интеллекта. И это при том, что те, кто читает книги, – то есть именно этот массовый читатель, – все же почти элита по отношению ко всему деградирующему населению страны, состоящему из алкоголиков, домохозяек в люрексе и опустившихся стариков. Так что, ориентируясь на такого читателя, автор вынужден максимально упрощать свой текст и размышления.
Издатели в сегодняшнем своем состоянии представляют собой неприличный класс предпринимателей, делающих вид, что являются интеллигентами и культуртрегерами.
Безусловно, книжный рынок – неотъемлемая часть общего рынка. Мы вынуждены сознавать, что государство, демонстративно проигнорировавшее при Ельцине проблемы литературы, фактически поставило крест на целой прослойке отечественной интеллигенции, которой были отечественные литераторы. Это выразилось в том, что писательская интеллигенция лишилась своего писательского имущества (того, что позволяло ей существовать, не обращаясь за помощью к государству). Причем, отмечу, это имущество было создано литераторами на собственные доходы. Она лишилась также права на пенсию по выслуге лет.
И вот теперь эти литераторы становятся участниками рынка. Гонорар за новый роман колеблется в размере от 300 до 500 долларов, а стоимость одной страницы перевода опытным переводчиком достигает только отметки в 2 доллара за страницу. То есть огромный и важнейший интеллектуальный труд сведен фактически до труда бесплатного. Но и издатели, выпускающие книги тиражом от 3 до 5 тысяч, отдают их в торговлю по цене менее 2 долларов за экземпляр. Так дешево в России не стоит больше ничего. Поэтому упреки к ним здесь необоснованны. Издатели малотиражной литературы просто не могут увеличить гонорар за тексты при такой низкой цене книг.
К чему все это приводит? Как я уже сказал, прежний книжный рынок был разрушен. Уничтожена система дистрибуции книг, исчезли целые книготорговые организации – “Букинистическая книга”, “Москнига”, “Военная книга”, “Роспотребсоюз”, “Союзкнига”, “Росскнига”… (Одной из последних “ликвидаций” стало объединение около сорока государственных столичных книжных магазинов в фирму “Московский Дом книги”.) Это привело к беспрецедентному сужению общероссийского книжного рынка. Новые монополисты, распространяя лишь свою продукцию, фактически “душили” все иное (об этом они, смеясь, расскажут и сегодня каждому любопытствующему). После того как в стране все же начало кое-как работать авторское право, они столкнулись с проблемой качественных текстов.
Я полагаю, что перспектив у русского книжного рынка мало и они целиком связаны с экономикой государства. Рынок стихиен, никто им не занимается, у министерства печати нет для этого ни сил, ни желания, ни средств, ни, так сказать, “поручения президента”. А сейчас без такого “президентского ока” в стране произойти ничего не может.
Вот был бы Путин хоть немного похож на Шиву – количеством глаз, рук, ног, то можно было бы надеяться, что одна из его рук-ног и один глаз достанутся писателям… Если же существовать по рыночным механизмам, как существует книжный рынок на сегодняшний день, это приведет к естественным результатам (они очевидны и сейчас): сокращению наименований книжной продукции, снижению качества художественного перевода, падению тиражей и недоступности книжных новинок в регионах, как следствие – потере очередного поколения молодых людей, потенциальных читателей книги, уходу молодежи в Интернет, снижению и без того низкого интеллектуального потенциала страны, уходу из жизни писателей старшего поколения, чье имя и авторитет были приобретены в советское – подчеркиваю, именно с о в е т с к о е – время, и непоявлению литераторов новой генерации… И еще раз – к убогости, серости, гадости, которую не в силах будет скрасить вульгарный фасад церетелевско-лужковской похабной, лоснящейся жиром и блинами страны.