Слово увещательное к покаянию
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 2, 2001
Принято считать, что Никколо Макиавелли, живший на рубеже XV и XVI веков, был политическим мыслителем, полностью отказавшимся от религии и обнаружившим, что “политика, – как писал об этом Бенедетто Кроче, – находится по ту, вернее, по эту сторону добра и зла”. Политика аморальна, но “против ее законов бесполезно восставать, политику нельзя изгнать из мира, заклиная и окропляя святой водой”, – именно так формулирует Кроче то, что можно назвать основными выводами Макиавелли. Кто же такой, в конце концов, Макиавелли? Воплощение дьявола, поскольку в одном из документов, родившемся в дни Тридентского собора, сказано, что “Государь” “написан рукою сатаны”, и злобный (именно злобным назвал Макиавелли тончайший Жак Маритэн!) идеолог макиавеллизма, считавший, что в политике дозволены все средства, или же, как считал Фрэнсис Бэкон, человек, который “в открытую, ничего не темня, показывал не то, как людям следовало бы поступать, а то, как они обычно поступают”? Или, как полагает М.А.Юсим, опубликовавший в 1990 году книгу “Этика Макиавелли”, его заслуга “состояла не в освобождении “науки” от морали, а в освобождении ее от абстрактного морализирования”? Или? А что думает об этом сам Макиавелли? Этот небольшой текст, написанный рукой автора, рукопись которого сохранилась в архиве его внука, на русском языке публикуется впервые.
De profundis clamavi ad te, Domine; Domine, exaudi vocem meam1. Начиная сегодня вечером, досточтимые отцы и братья-старейшины, говорить о милосердной сущности любви, я, повинуясь моим старейшинам, намерен уведомить о некоторых вещах, касающихся покаяния. Мне показалось, что разумно начать мое увещание словами глашатая2 Святого Духа – пророка Давида, и пускай все те, кто, подобно ему, согрешили, благодаря его словам надеются на возможность снискать у всевышнего и всемилостивейшего Бога милосердие. Пусть, осознавая, что могут получить прощение, а затем, получив его от Бога, они исполнятся страха, ибо из этого примера можно разглядеть в одном человеке и великий грех, и великое покаяние, и, конечно, можно увидеть в Боге великую Его щедрость, с которою Он прощает.
И тем не менее пусть скажут они словами пророка: “О Господи, я, утопая в глубинах греха, взываю к Тебе голосом, полным смирения и слез, прося Твоего, Господи, милосердия, и умоляю Тебя, чтобы Ты был милостив ради Твоей безграничной благости и простил бы меня”3. И хотя никто не должен отчаиваться в возможности получить прощение, пусть, однако, с глазами, полными слез, с сокрушенным сердцем и скорбным голосом он просит Его об этом.
О неизмеримое сострадание Божие! О бесконечная Его благость!4 Понял всевышний Бог, как человеку легко впасть в грех, и увидел, что, если бы Он был непреклонен в суровости своего отмщения, то было бы невозможно, чтобы спасся хотя бы один человек; вот почему Он смог даровать человеческой немощи столь милосердное противоядие, предупредив человеческий род, что не сам грех, но упорствование в грехе может сделать Его неумолимым.
Поэтому и открыл Бог человеку дорогу покаяния, ступив на которую, тот, при том, что он уже “утратил правый путь”5, сможет, тем не менее, идя по ней, подняться до неба. Вот почему покаяние – это единственное средство преодолеть все грехи, все преступления людей, которые, хотя они многочисленны и сплетаются в многочисленные и разнообразные формы, можно в целом, однако, разделить на две группы: одну составят те, что делают нас неблагодарными по отношению к Богу, а другую – делающие нас врагами своему ближнему.
Однако чтобы осознать нашу неблагодарность, следует подумать о том, каковы те благодеяния, что мы получили от Бога. Подумайте поэтому о том, что все вещи, которые сделаны и сотворены, сделаны и сотворены во благо человеку. Вы видите, во-первых, огромное пространство земли. Не позволил Бог, чтобы вся она была покрыта водами, но часть ее оставил открытой для пользы человека. Затем сделал Он так, что на ней родились столь многие животные, столь многие растения и травы и вообще появились на ней всякие вещи человеку во благо. И захотел, чтобы не только земля доставляла ему блага для жизни, но еще и водам приказал, чтобы они вскормили бесчисленное число животных для него в пищу.
Теперь же, оторвав взгляд от всего земного, поднимем очи к небу. Поразмышляем о красоте тех вещей, что мы там видим, которые частью Он создал для нашей пользы, а частью – чтобы мы, познавая их сияние и удивительное дело, ими совершаемое, ощущали бы в себе жажду и желание овладеть тем, что от нас сокрыто. Разве не видите вы, как упорно трудится солнце6, чтобы отдать нам часть своего света и дать возможность жить благодаря его силе, и что Богом все это сотворено для нас? И вообще все сотворено ради чести и блага человека, а человек один сотворен для блага и чести Бога. Ему даровал Бог способность говорить, чтобы тот мог хвалить Его. Ему дал Он лицо, обращенное не в землю, как у прочих животных, но обращенное к небу, дабы человек мог видеть его постоянно7. Ему дал Он руки, чтобы тот мог сооружать храмы и приносить жертвы в Его честь, дал разум и интеллект – чтобы он мог созерцать и познавать величие Божие.
Но посмотрите теперь, с какою неблагодарностью восстает человек против такого Благотворителя и какого наказания заслуживает, когда извращает употребление всех этих даров и обращает их во зло. Язык, что создан восхвалять Бога8, Его поносит, а уста, предназначенные утолять голод, становятся клоакой и дорогой для удовлетворения обжорства и желудка изысканными и излишними яствами и размышления о Боге обращают в размышления о мире. То самое чувство голода, что дано нам, чтобы сохранить жизнь человеческому роду, превращается в сластолюбие и во многие другие формы сладострастия. И вот человек посредством этих грубых устремлений из разумного животного претворяется в животное грубое. И поэтому становится, проявляя такую неблагодарность и восставая против Бога, человек из ангела дьяволом, из господина рабом, из человека зверем.
Невозможно не быть врагами ближнего тем, кто неблагодарны по отношению к Богу. Врагами ближнего становятся, когда пренебрегают любовью. Она, отцы мои и братья, есть та единственная добродетель, что приводит наши души к небу. Она та, что одна может больше, чем все другие добродетели человеческие, она та, о которой церковь так определенно говорит: тот, кто любви не имеет, не имеет ничего. Это о ней говорит святой Павел: “Si linguis non solum hominum, sed angelorum loquar, caritatem autem non habeam, factus sum sicut aes sonans”9 (“Если бы я говорил всеми языками людей и ангелов, но не имел бы любви, я поистине как звук бесплодный”). На ней утверждается вера Христова. Не может быть полон любви тот, кто не будет полон религиозного чувства, вот почему любовь терпелива, милосердна, не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет пользы для себя, не раздражается, не мыслит зла и не радуется ему, не наслаждается пустым, все переносит, всему верит, на все надеется10.
О божественная добродетель! Как счастливы те, кто обладают тобою! Она – это и есть та самая небесная одежда11, в которую должны мы облачиться, если хотим быть допущены на небесный брак нашего полководца Христа Иисуса в Царстве Небесном! Она – это и есть та одежда, не облаченный в которую будет изгнан с брачного пира и брошен в огонь вечный! Поэтому всякий, кто пренебрегает ею, непременно становится врагом своему ближнему: он не придет к нему на помощь, не поддержит его в нужде, не утешит в несчастье, не научит того, кто не знает, не даст совета тому, кто ошибается, не поможет добрым, не накажет дурных.
Все эти обиды, что мы наносим ближнему, велики, а неблагодарность, направленная против Бога, – велика всего более; но, поскольку мы впадаем часто в два эти порока12, Бог, наш милосердный Создатель, нам показывает путь, чтобы подняться, и путь этот и есть покаяние. Силу его Он показал нам делом и словами: словами, когда заповедал святому Петру, чтобы он прощал человеку, который попросит у него прощения, “семьдесят раз на семь”13 в течение дня, делом же – когда простил Давиду прелюбодеяние и убийство14, а святому Петру его беззаконие, когда он отрекся от Него не один только раз, но целых три15. Какой поэтому грех не отпустит Бог вам, братья мои, если только вы по-настоящему прибегнете к покаянию, – ведь отпустил Он им их грехи.
И не только отпустил, но и почтил их в числе первых избранных на небе – только потому, что Давид, распростершись на земле16, полный скорби и слез, восклицал: Miserere mei, Deus17, только потому, что святой Петр flevit amare18 и всегда потом “плакал горько” о своем грехе. Оплакал свой грех и Давид, и заслужили и тот и другой прощение.
Но в том дело, что недостаточно просто раскаиваться и плакать, а нужно быть готовыми к делам, которые были бы противоположны греху, чтобы иметь силы не грешить больше и преодолеть в себе причины зла. Для этого следует подражать святым Франциску и Иерониму19; чтобы обуздать плоть и придать ей способность сопротивляться дурным намерениям, один из них нашел убежище среди колючек, а другой камнем раздирал себе кожу на груди. Но разве и при помощи таких камней или таких колючек обуздаем мы страсть к лихоимству, подлости и обманам, что совершаются нами против ближнего, если не пойдем путем милостыни, уважительного отношения к нему и добрых дел?!
А мы одурманиваемся похотью, вовлекаемся в ошибки и запутываемся в силках греха. Мы оказываемся в лапах у дьявола, откуда нам необходимо вырваться, вернуться поспешно на путь покаяния и, возопив вместе с Давидом Miserere mei Deus и “заплакав горько” вместе с святым Петром, всех сделанных нами ошибок устыдиться,
Раскаявшись и осознав в итоге,
Что все соблазны мира сна короче…20
Примечания
1 De profundis clamavi ad te, Domine; Domine, exaudi vocem meam. – В начале своего слова Макиавелли цитирует по латыни первый стих псалма 129 “Из глубины воззвал я к Тебе, Господи; Господи, услыши голос мой” как достаточно широко известный каждому своему современнику, ибо этот псалом входил в число регулярно читавшихся мирянами в качестве келейной молитвы “Семи покаянных псалмов” и вообще широко использовался во время богослужения.
2 “…глашатая Святого Духа…” – Макиавелли называет Давида lettore dello Spirito Santo, имея в виду, что пророки были не авторами библейских текстов, но записывали их Deo dictante, то есть “под диктовку Бога” и поэтому, в сущности, только впервые оглашали библейское слово вслух, таким образом передавая его людям.
3 Здесь по-итальянски Макиавелли дает своего рода “сплав” из самых разных стихов Псалтыри, как бы суммируя, что может сказать каждый во время покаянной молитвы.
4 Неточная цитата из апостола Павла (Рим. 11: 33).
5 Цитата из начала “Божественной комедии” Данте che la diritta via era smarrita (“Ад”, I, 3). В переводе Михаила Лозинского – “утратив правый путь во тьме долины”.
6 Макиавелли использует образ из знаменитого гимна о брате солнце святого Франциска. “Восхваляем Тебя, мой Господи, со всем Твоим творением / начиная с господина брата Солнца, кто день есть и которым освещаешь Ты нас. / И сам он прекрасен и, лучась с велим сиянием, от Тебя, Всевышний, приносит знаки”.
7 Здесь, безусловно, цитируется Овидий, хотя этот образ из начала “Метаморфоз”, навеянный размышлениями Аристотеля, использовал еще в IV веке святой Василий Великий. У Овидия: “И между тем как, склонясь, остальные животные в землю / Смотрят, высокое дал он лицо человеку и прямо / В небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи” (“Метаморфозы” I, 83–85).
8 Неточная цитата из Нового Завета (Соборное послание Иакова 3: 9–10).
9 “Si linguis non solum…” – “Если я языками не только человеческими, но и ангельскими говорю, а любви не имею, то я медь звучащая” (лат.).
10 Итальянская цитата из продолжения только что процитированного Макиавелли на латыни текста (Кор. 13), переведенная с латыни вполне точно и почти дословно.
11 Одежда брачная. Образ из Евангелия от Матфея (22: 11 – 12).
12 Два порока, о которых говорится в Esortazione, – отсутствие любви к Богу и к человеку. Макиавелли имеет в виду слова Иисуса о том, что “возлюби Господа Бога твоего… сия есть первая и наибольшая заповедь, вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя” (Мф. 22: 38).
13 Макиавелли вспоминает то место из Евангелия от Матфея (18: 22), где Иисус на вопрос Петра, следует ли прощать до семи раз, говорит: “не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз”.
14 Говоря о прелюбодеянии и убийстве, Макиавелли напоминает читателям, что царь Давид, чтобы сделать своей наложницей Вирсавию, отправил на верную смерть ее мужа Урию.
15 Имеется в виду троекратное отречение Петра в ту ночь, когда Иисус был взят под стражу. К этому моменту евангельской истории Макиавелли возвращается несколько раз.
16 Возможно, цитата из Микеланджело “prostrato in terra mi lamento e piango” (Rime, 2) – “лишь я, простертый на земле пластом, рыдаю”.
17 Miserere – “Помилуй”. Первое слово псалма 50 “Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей” (лат.).
18 flevit amare – “плакася горько” (лат.). Слова Евангелия от Матфея (26: 75), заключающие рассказ об отречении Петра: “И вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: “прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня”. И, выйдя вон, плакал горько”.
19 Франциск Ассизский (1181–1226), как рассказывается в его “Цветочках” (гл. 7), однажды провел весь Великий пост с самой Пепельной среды на острове (Isola Maggiore) посреди Тразименского озера, и “поскольку там не было никакого жилища, где он мог найти приют, он вошел в очень густые заросли, что были образованы кустами терновника и другими наподобие хижинки… и в таком-то месте стал на молитву… и там простоял весь Сорокадневный пост”. Блаженный Иероним Стридонский (347–420) в одном из писем к своей духовной дочери Евстохии (22: 6–7) описывает, как умерщвлял он свою плоть и боролся с огнем страсти, что бушевал в человеке, уже как бы заранее умершем: “Называется блаженным лишь тот, кто при самом начале страстных помыслов поражает их и разбивает о камень… бледнело мое лицо от поста, а мысль кипела страстными желаниями… я помню, как я часто день и ночь взывал к Богу и не переставал бить себя в грудь до тех пор, пока по гласу Господнему не устанавливалась тишина”.
20 Макиавелли заканчивает свою проповедь, цитируя две последние строки из первого и самого известного сонета Франческо Петрарки из его “Книги песен” (“Canzoniere”), начинающегося словами “Voi ch’ascoltate in rime sparse il suono…” – “Вы, внемлющие в звуках строф моих…”. Последние строки “Esortazione…” напоминают эпилог его “Государя”, который Макиавелли тоже заканчивает цитатой из Петрарки.
“Слово увещательное к покаянию”, или “Esortazione alla penitenza”, на русский язык никогда не переводилось, но и по-итальянски впервые оно было опубликовано очень поздно, через 250 лет после смерти Макиавелли, – в Собрании его сочинений, вышедшем во Флоренции в 1782–1783 гг. Тут оно было напечатано под заголовком “Discorso morale” (“Нравственное рассуждение”). Современное название взято из комментария Джулиано Риччи, внука Макиавелли (сына его младшей дочери Баччины) и собирателя его текстов. Об “Esortazione”, автографом которого он владел, Джулиано пишет следующим образом: “Всякому, кто имеет какое-то представление об обычаях и жизни во Флоренции, известно, насколько распространены здесь общества или братства мирян, которые, собираясь в разных часовнях, устроенных по городу, чтобы петь вечерню, совершать утреню, вместе готовиться к исповеди и к каким-то добрым делам, встречаются в определенное время, а более всего во время Великого поста. Тогда какой-либо из братьев в проповеди призывает остальных к покаянию и к другим добрым делам. Поскольку наш Макиавелли был одним из таких собратьев, на него, как на человека весьма ученого, благочестивого и верующего, неоднократно возлагалась ответственность произносить в одно из воскресений Великого поста какое-либо увещательное к покаянию слово, именно так он составил и это”.
Знаменитый итальянский историк Паскуале Виллари в своей классической трехтомной монографии “Макиавелли и его время” (Милан, 1895–1897), исходя из этого свидетельства Джулиано Риччи, замечает, что Макиавелли написал “Esortazione”, чтобы прочитать его в одном из тех религиозных братств, что существовали в те времена во Флоренции, вложив в него под покровом религиозной слащавости скрытую иронию (vol. II, p. 414). При этом он относит этот текст к числу тех сочинений Макиавелли, что имеют малое или никакого значения. Ничего, кроме шутливой болтовни, не увидел в этом сочинении и Бенедетто Кроче (Conversationi critiche, serie IV, Bari 1951, p. 16).
Иначе оценивает “Esortazione” Роберто Ридольфи в книге “Vita di Niccolo Machiavelli” (Roma, 1954), выдержавшей к настоящему времени семь изданий. С его точки зрения, этот текст, написанный Макиавелли в конце жизни (хотя вообще единого мнения по поводу того, когда “Слово увещательное…” было написано, у специалистов нет до сих пор), говорит о том, что Макиавелли не были чужды серьезные размышления о Боге. “Esortazione” – не шутка, а “pie e tristi pagine”, то есть “благочестивые и печальные страницы”, текст, в котором автор приносит читателю и свое собственное покаяние, почти завещание Макиавелли.
Есть все основания, чтобы согласиться с Р.Ридольфи, поскольку антиклерикалы П.Виллари и Б.Кроче, цель которых заключалась в том, чтобы увидеть в Макиавелли не только антиклерикала, но просто безбожника, не привели никаких доказательств в обоснование своего тезиса и, в сущности, повторили тезис тех многочисленных католических авторов былых времен, которым автор “Государя” казался страшным врагом христианства и чуть ли не дьяволом во плоти. И это понятно. Макиавелли – безжалостный критик духовенства, в духе Боккаччо и его “Декамерона” не устающий напоминать своим читателям о том, что “первое, за что мы должны благодарить церковь и попов, это то, что итальянцы потеряли всякое уважение к религии и стали дурными”.
Однако нельзя не вспомнить и о том, что в тех самых “Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия”, откуда взято процитированное в предыдущей фразе утверждение, есть и такие слова о “нашей религии”, то есть о христианской вере: “Она бы погибла, если бы святой Франциск и святой Доминик не возвратили ее к ее началу. Но они своей нищетой и примером жизни во Христе восстановили ее в сердце людей, где она уже почти совершенно угасла. И такой силой обладали их новые установления, что до сих пор, несмотря на нечестность прелатов и глав нашей религии, она, тем не менее, существует” (III, 1). Тому, кто хорошо помнит “Божественную комедию”, сразу вспомнится, что Данте за два века до Макиавелли то и дело возвращался именно к этой теме. Это Данте говорит о том, что Прекрасная дама по имени Poverta, то есть Нищета, после того как Христос умер на Кресте, millecent’anni e piu (“тысячу и сто с лишним лет”), ибо Франциск родился в 1181 году, ждала без всякой надежды того, кто вновь станет ее возлюбленным. Им оказался сын Пьетро Бернардоне из Ассизи – Франциск.
Поэтому имеет смысл обратить особое внимание на основной тезис “Слова увещательного…”, заключающийся в том, что покаяние – это не просто сокрушение по поводу своего греха, но активное его преодоление. “Но разве… обуздаем мы страсть к лихоимству, подлости и обманам, что совершаются нами против ближнего, если не посредством милостыни, уважительного отношения к нему и добрых дел?!” – восклицает Макиавелли. Эти слова заставляют вспомнить о том, что в “Государе” он говорит о том, что, указывая Своими знамениями людям дорогу, “Бог не все исполняет Сам, дабы не лишить нас свободной воли” (гл. 26). Не об этом ли через четыреста лет после Макиавелли заговорит митрополит Сурожский Антоний, когда скажет, что важно помнить о том, что не только человек верит в Бога, но и Бог верит в человека?
Перевод и комментарий Георгия Чистякова