Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
Седов (Фоос) Юрий Фридрихович родился в 1937 в Омской области, село Ново-Любино, в Челябинске с 1945. Публиковался в журналах «Уральская новь», «Урал», «Волга», «Юность», «Аврора», «Смена», «Сибирь». Живет в Челябинске.
* * * Сейчас я есть, потом меня не будет... Там в сумерках стучит цыганский бубен, костёр трещит, конь фыркает, пищит в траве засохшей мышь, неторопливо туман с реки идёт, звезда дрожит, стоит цыганка, долго, сиротливо её зовёт ребенок - этот вид не выдумка: я буду здесь потом, меня привяжут к дереву кнутом, чтоб проучить за мелочь дерзкой кражи, чтоб мать, скосив померкшие глаза, смотрела, как над ворохом поклажи моя рука свисает, как лоза. Я убегу, и примет степь меня. Сон зашумит, как вихрь, как птичья стая. Проснусь от холода в начале дня и пожалею, что мой сон растаял. И загремит часов наручных бубен: я снова здесь, и... вновь меня не будет. От темна до темна... Вставай! Уже уснули соловьи, уже трепещут удочки твои в предчувствии сверкающей добычи, уже роса, разбрызгивая свет, услышала, как день идёт, по-бычьи в сырой траве прокладывая след. Проснись! Уже пропели петухи. Уже берёз недвижные верхи объяты солнцем. Гуси на воде гогочут, разметая пух тумана. И робкий линь застыл вблизи кукана, как перепел в неверной борозде. Очнись! Уже земля раскалена. Поторопись! К закату склонена вершина неба... Что же ты, ей богу! Тень новой ночи, тяжкая, как ртуть, перед тобой упала на дорогу, тоской и счастьем разрывая грудь. * * * Довольно ждать. Напрасный, тяжкий труд. Пустое ожиданье. Миновали десятилетья. Гости не придут. Всю ночь шел дождь, и тополя стонали. Я, замерев у лампы, повторил свои года - и чистая бумага подсказывала мне по мере сил, какая душу нянчила отвага, какие сны внушали жажду быть и ждать от мира солнца и привета. Всё кончилось, но в тонкой щёлке света упрямый дождь не перестанет лить. И вкус былинки на губах сладит, и в почерке судьбы сквозит поблажка: да, жизнь не праздник, ожиданье тяжко, но посмотри сквозь ночь и дождь в зенит! Там беглая опять зажглась звезда! И в сердце замаячила тревога. И робко обозначилась дорога. Не видишь?! Выше. Выше! Вон туда... * * * Поникла вселенная сада. Сквозняк, пустота, тишина. Холодная тень снегопада земле сквозь деревья видна. Ни звука в преддверьи чего-то, чему не открыта душа. По саду гуляет забота: умолкнуть и жить не дыша. Стемнело. И тёмные ветры на юг отнесли листопад. Теперь только голые ветви сквозь редкие звёзды летят. * * * Сквозняк, движение портьеры. Ты здесь, хотя тебя в помине нет, но для памяти и веры - ты здесь: стоишь на середине пространства между небом чёрным и мной. О, если б - дотянуться, приблизиться рывком покорным! Не говори, что божья руца нас держит. Держит нас разлука. Ведь и меня здесь нет... Барьера не одолеть. Парит без звука заворожённая портьера. * * * Объясниться в любви не составит труда. Нужно только не рухнуть под тяжестью снега, на ветру устоять, пережить холода, дотянуть до весны, когда ринутся с неба золотого тепла разливанные реки... Или, может быть, так? - угодить под топор и, предвидя судьбу сквозь уснувшие веки, из случайной руки опуститься в костёр? Чтоб на зов теплоты, на дыханье огня почки разом раскрыть и, лишь миг зеленея, словно слово любви, среди хмурого дня вспыхнуть пламенем счастья: - Не гибну в огне я!.. Страшно только забвенье. Запомни меня! * * * Все в прошлое ушли, и он сошёл в могилу, и в сумерках земли, как золотую жилу, вдруг обнаружил след, ведущий в дымке синей туда, где брезжит свет, как ночью - первый иней. Он бесконечный путь осилил понемногу и сел передохнуть на торную дорогу. Никто не догонял, никто не шёл навстречу, но свет дразнил и звал, звучал сокрытой речью. Казалось, вот он, здесь, шагов за двадцать, рядом, где будет зрима днесь за маяту награда. А свет крепчал и рос, тесня ночную млечность, и до корней волос пронзала бесконечность. Всю жизнь прожгла слеза, как землю - сила злака... И, опустив глаза, он, как дитя, заплакал. * * * Отчего так светло и легко, когда еду в лесу одиночкой? Спицы свищут, и дом далеко. Если глянуть оттуда, я точкой покажусь сам себе, и она исчезает в лесной перспективе. Вот такие пришли времена. Словно надо обжечься в крапиве, чтоб почувствовать: ты - это ты, пусть и точка, пылинка земная... Улетаю, педали вращая, в зной и дрёму лесной духоты. Пропадаю в прибое хмельном, обрываю свою пуповину, окунаюсь лицом в паутину, световым замираю пятном. И не жаль мне, что в гуще людской так болит моё прежнее место, и зияет вчерашней тоской, сердцем вынутым, раной разверстой. * * * Вот и день пролетел, не задев ни единой струны. Ни единой! Лишь качаются кроны дерев и трепещут листвы половиной - той, что к северу обращена, словно знает, как коротко лето. День промчался, и ночи стена оцепила дома до рассвета. Что потеряно? Найдено что? В том ли только беда и заминка, что тебе не ответит никто? Значит, так: восемь строчек, починка старых туфель, случайный звонок, два щипка на гитаре - и это - жизнь?! Тот самый "священный поток"?! Чем же полнится пенная Лета? Снами тела? Молчанием гнёзд? Нотой ветра? Лыжней через поле? Иль тоской по таинственной доле безответно пылающих звёзд?.. * * * К тебе дорога - белый снег, зимы бескрайняя равнина... Заполонила душу льдина, и длится этот мёртвый век. Лишь иногда снежинка в бровь кольнёт, мол, в городе Забвенья живет на улочке Смиренья заложницей зимы - Любовь. Но скудный выкуп - человек, дарами слов одних богатый. Он жадно обнимает снег руками памяти щербатой. И неразумен человек: на каждом шаге замирает и слушает, как мёртвый снег его, как прежде, окликает. * * * Ломает руки, плачет, просит: "Ну же!.." И знает капитан, чего он ждёт, но не спешит, затянет пояс туже и бросит вниз куда-то: "Малый ход!" Привальный брус скрежещет, борт отходит, кипит вода, ложится вбок причал. Прощай, Тобольск! И - марш загрохотал. "Прощание славянки"! Мука сводит всё тело. В горле ком. И на причале тот, кто просил и плакал, плачет вновь - уже в восторге. Хвори и печали нет на земле, а есть одна любовь к прощальным этим звукам. Вечер тает. Кремль на высоком гаснет берегу. Лишь тот, несчастный, радостно рыдает. Я отвернулся. Больно. Не могу. * * * Больные мысли, детский страх, часы, возникшие впотьмах, стучат невнятно и случайно... Зову: - я здесь! я жив! Сюда!.. Но это падала вода, во мне точившаяся тайно. Ночного неба строгий вид. Вот зазвучало вновь, скрипит, бежит, вытягиваясь в нитку. Прошу: оставь меня, уймись!.. Но это - не часы, а жизнь качает ветхую калитку. Короткий сон. Окно. Фонарь. Свет на полу. Дождь-пономарь однообразно, монотонно бубнит о вере и судьбе. И ветер в стёкла веткой клёна скребёт, скрипит: - Ну что тебе?.. * * * Нас было трое. Поросло быльем то время незаметно. Мы жили морем беззаветно степной провинции назло. Прости нас, юная мечта. Один истлел под шум ковыли, другого злачные места весёлым зельем отравили, а я... Мне с именем моим в те дни не полагалась воля перемещений, и за сим вам и моя понятна доля. Друзья былые! Сквозь года мне всё смеются ваши лица, и так в родном ставке вода чиста, что впору утопиться. * * * Пора возвращаться назад, откуда явился без спроса... Там солнце сияло раскосо, и моря тяжёлый накат в лимонном дымился песке, и не было там удивленья, что звёзды двоятся в тоске, в бессильной привычке круженья. И свет там, и выступы гор - всё пело, но тихо, и тело в себе заключало простор и в этом просторе летело. А счастье упрямо росло и, не изливаясь наружу, влекло безмятежную душу приманчиво, нежно, светло. "Туда!" - говорят мне года. Но сердце молчит, словно знает, что там никогда, никогда так низко луна не сияет, не плачет так близко звезда. * * * (2002) Этот ливень вчерашний, как он душу пронзил! Лепет листьев всегдашний, шум и хлопанье крыл голубиных... Как чудо, звукам утренним в лад рухнул ливень оттуда, где года мои спят, мои дни молодые... Рокот пенной воды ослепил мостовые острым блеском слюды. Вот сейчас разразится день безумный, когда светоч глаз превратится в глыбу белого льда, и душа почернеет на измену в ответ... О, сбежать бы скорее из хранилища лет в вешний мир - настоящий, где ослепший навек льётся ливень вчерашний на сегодняшний снег. * * * Не отступайся! - дверь не заперта. Стучись! - тебя услышит расстоянье. Не порывайся - головой с моста. Не обрывай заранее дыханье. Не льни виском к дверному косяку. Не домогайся жалости докучной. Не жди весны, как сон, благополучной, и затяжную не кляни тоску. Стучись! Ещё душа твоя жива, и вкус дождя твои целует губы, и этот стол, испытанный и грубый, локтям диктует нужные слова. Стучись! И ночь сотрёт холодный пот со лба, который снег полночный ранит. Смотри! - звезда, покинув небосвод, зажглась в твоей окоченевшей длани.