Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
Котельников Владимир Николаевич родился в 1953 в Перми. Окончил в 1976 Пермский университет как специалист по теоретической физике. Автор двух книг: «Окна» (Пермь, 1996); «На край земного сна» (Пермь, 2002). Публиковался в журнале «Дружба народов». Живет в Перми.
* * * Светится Луны лицо рябое. Полночь. По объектам сторожа Жертвами возможного разбоя Ходят, как по лезвию ножа. Звёздная загадывает карта Премию одним - за маяту, Выговор другим, другим - инфаркта Рецидив на вверенном посту. Правила растерзанного КЗоТа Даже бригадир не знает, ведь Это слишком лёгкая работа - Бодрствовать, трусить и терпеть. * * * (1995) Зарою свой талант. А. Решетов Что делать бесталанному поэту? Он гривеннику на кармане рад - И зарывает в сотый раз монету, В виду имея суетность наград. Заманчиво, видать, к бумажным грёзам Приверженность храня, в конце концов Нечаянно проснуться новым Крезом В краю непроходимых мудрецов. * * * (1998) Памяти Русича "Пожить бы цеуамудленно и стуого..." Покойного цитируем, увы. Пусть времени прошло ещё немного - Из петли не воротишь головы. Хотелось на арапа прокатиться, Пижоня под питомца пиерид... Кто мог из нас предвидеть, что столица К заочности его приговорит? Классическая строчка есть у Фета: "Вдруг колокол - и все уяснено...", Так и провинциального поэта Сразила мысль о счастье: "Вот оно!" Запамятовал о строфе картавой, Чудесный возраст - 28 лет, И где попало упивался славой Форматом со студенческий билет. С крыла Пегаса - на крыло Амура, Покамест зеленела трын-трава, И мы не знали, что литература Без жертвы человеческой мертва. * * * (2001) Наивен вещий голосок Поэта местного значенья, Мыть осуждённого песок На всю катушку злоключенья. Ах, как хотелось бы ему Блестящей пылью похвалиться - По деревенскому клейму Истосковалась-де столица. И в жирный снег ли, в страдный зной Везет на суд чужого дяди, Пока что в центр областной, Золотоносные тетради. А там - российская беда Взяла, скрутила, поборола... И он сгорает со стыда, Как на костре Савонарола. * * * (1997) Незнакомое окошко. Непредвиденный ночлег. В темноте по чайной ложке Растворимый сыплет снег. На столе бутылка водки И закусочный поднос. С виду ласковый и кроткий, Под столом хозяйский пёс. "Сколько выпито!" - "Немало, Осень жизни на носу". - "Что упало, то пропало". - "Если резать колбасу". Достается пачка фото. Биография ясна. Школа. Техникум. Работа. Мама. Армия. Жена. Всё у нас, у русских, просто. Даже проще букваря: От роддома - до погоста, От соска - до стопаря. Продолжается беседа Про загубленную Русь... Утром, точно, я уеду, Точно, сразу, как проснусь. * * * (1998) Набита трубка, полный кубок выпит, Прорыт канал, верфь сооружена, Нечаянно в полуночный Египет Превращена восточная страна. Кичится властью табельное племя, А царь - чернорабочего черней, Хотя указом назначает время Пиров и собирания камней. Попробуй, Запад, объясни причину: Зачем монарх работал на станках И службу проходил от чина к чину, Пускай в гвардейских, но своих войсках? Да на фиг нам нужна была Европа, Но мы окно пробили на ура, Чтобы проверить на предмет потопа Невероятный замысел Петра. * * * (1998) Удар грохочет за ударом... И, от холодных струй темна, Вздымается над тротуаром Забора ветхого волна. И, точно поражённый роком Корабль с поврежденным дном, Дав крен, в сырую землю боком Бревенчатый уходит дом. И, по свирепству урагана, На шатком мостике крыльца Легко признать за капитана Опохмелённого жильца. * * * (1997) Газон не хуже, чем поляна,- И ты ничуть не поумнел: Не знаешь, где цветы тимьяна, Где лютик здесь и где прострел. На городскую глядя ниву, Под общим именем - трава, Определишь одну крапиву, Иван, не помнящий родства. * * * (1997) Пора смириться с участью бродяги - Оставь едва обжитые места И, перейдя через пустырь бумаги, Сверни поспешно за угол листа. Чтобы не мог читатель усомниться, Ты ветром тем же по миру гоним, И на открытой наугад странице Одной секундой разминулся с ним. * * * Дворик, столик, тополь бритый, Бельевых сплетенье уз, И, хозяйкой позабытый, Парус розовых рейтуз. И, рассадник безобразий, Ссор семейных, пьяных драк, Детских слёз и взрослых связей, Спит пустующий барак. Как и прежде, хмур и скуден Этот заводской приют, Где за гранью жутких буден Всё ещё победу ждут. * * * Хоть показалась ночь совсем короткой - Не согревает быстрая ходьба, На лужах лёд, и ледяной бородкой Оделась водосточная труба. Макает в горсть прохожий сигарету, В карманах мальчик греет кулачки, И, точно прошлогоднюю газету, Сметает дворник снежные клочки. Постукивают женские котурны, Не город, а заштатный городок, Где грустно проверять обязан урны Потерянный хозяевами дог. * * * О чём в подъезде плачет кошка? Вопрос, поставленный ребром, Решаю, глядя за окошко Из опостылевших хором. А там на сырость поролона, Весенней праздности чужда, Взирает белая ворона Из разорённого гнезда. * * * Насколько раньше радовали встречи, Теперь легки недели взаперти, И кажется - бессмысленнее речи На этом свете дара не найти. И если даже, следуя привычке, Склонится над бумагой голова - Ты, словно санитар психиатрички, Лишь связывать пытаешься слова. * * * И стол качается, и шкаф, А лампочка - ещё сильней. Жильё - как тесный батискаф, Готовый кануть в мир теней. Нащупывает пульс рука, Для акванавта - слишком част. И след простыл материка, И тело - истинный балласт. Рефрен больничного листа: За этим парнем нужен глаз. И ни души. И неспроста За дверью лает водолаз. * * * Гудит мотор на вираже Дюралюминиевой пташки, А по асфальтовой меже Ползут железные букашки. Большой заводище вдали К земле припал рогатым змеем, И вьют стальные журавли Повсюду гнёздышки пигмеям. И солнце жарит без конца, Как будто родиной избрало Удел хромого кузнеца В Элладе Среднего Урала. * * * Запорошенных урн огарки, Ограда в серебре канвы, На стрёме у кирпичной арки Сугробы, как морские львы. Да эта улочка, по слухам, Ведёт неведомо куда, Одетая бесплотным пухом Инверсионного следа. И хорошо ничтожным чином, Не обозначенным нигде, К воздушным приобщась пучинам, Пойти по облачной гряде. Морозным счастьем спозаранок, От сытой важности далек, Вокруг к тебе летящих санок, Завьется лёгкий пуделёк. И пропадёшь в стихии птичьей, Возвышенный блюдя устав - Пусть в самом сером из обличий, Но словно руки распластав.