Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
* * * (1997) Устав от зноя и весенней пыли, Забыв о школьном бесконтактном сексе, Я помню, Пушкин, мы тебя дрочили В вонючем классе. А в скрипучем кресле Сидел директор и зверел от страсти К моей соседке - будучи женатым! И из его любвеобильной пасти Слюна стекала. Задние же парты Рубились в карты и делили деньги, Разглядывали модные журналы... И гений-Пушкин безобидной тенью Сновал по классу... Школа миновала. Моя соседка вышла за актёра, Он сделал ей двоих и испарился. Директор бросил долбанную школу, Потом развелся и опять женился, Но на другой. Теперь он - новый русский Со знанием литературных жанров... А жизнь течёт - то широко, то узко, Вонзаясь в берега змеиным жалом. Касательно А.С. и Капитанской Невинной Дочки - завершилась пьеса: Она невинна, Пушкин - на гражданской, а я, само собой, люблю Дантеса... * * * (1998) Начинаю с того, что ищу подходящий мотив, Напеваемый тихо, пока утепляются окна, Протыкаясь ножом для бифштекса. И, ноги скрестив, Я сижу на окне. А кругом - дождевые волокна Заплетаются в косы, вонзаются в крышки зонтов, Раздевают деревья (так женщин порой раздевают После долгой разлуки) и шепчут на сто голосов О прибытии осени. Я, наконец, выбираю Из бесчисленных песен особенно грустную песнь, Нарезаю бумагу, чихая от тряпок и ваты, И вонзаюсь ножом в пустоту, как в чужую болезнь, Как в свою лихорадку. А в комнате, прямо на парте, Где-то между печатной машинкой и рваным носком На страницах формата А5 притаилось дыханье Ненаписанных текстов, оставленных мной на потом, То есть на никогда, то есть на "не достойно вниманья", Захороненных вместе с закатом вчерашнего дня И рябиновой тенью, наполненной бесом бессонниц, Где всё лето висела на ветке тугая петля И шуршала, качая детей, воробьёв и любовниц... * * * (1997) Это не я молчала - это ты Слушал паука в левом углу коридора, Вышивающего воздушные кресты Из крыльев полночных бабочек и другого сора, Скопившегося за много тысяч лет. Это не я молчала, а ты не слышал (Может, и к лучшему) весь этот явный бред, Скопившийся за много тысяч... Ближе, Чем ты теперь - за миллионы верст Тебя не пускали ко мне всё те же версты. Это не я молчала, это... Холст Уже почти довышит. Моё упорство В неверности тебе привело в тупик, Но я не верю, что могло быть лучше. Это не я молчала - почти что крик, Почти что вопль - это ты не слушал! Ты так оглох от бенгальских огней и от Потрескивания свечей на краю стола. Ты так оглох, что я надорвала живот, Доказывая тебе, что я была. * * * Этот воздух, что вряд ли спасёт от удушья, Заштрихованный кодом и датой созданья, Начинает казаться плотнее и гуще Сразу после того, как задержишь дыханье. Этот воздух, готовый для употребленья После вскрытия взыв-или-просто-пакета, Начинает двуполым дышать населеньем, а не наоборот... - зафиксируем это. Посидим здесь ещё? Почитаешь мне Кинга, Чтобы стало страшней от того, что бывает Исключительно в снах и потрёпанных книгах, А не здесь, не сейчас и не после. Кто знает, Если мы ещё тут, значит, держит нас что-то, Но и это продлится недолго, не дольше, Чем последний разбег для финального взлёта. Не спеши, ты поймешь это несколько позже, Что кончается всё просто жестом бессилья, Тем, который мы полушутя отвергали... И когда у людей появляются крылья - Во вселенной становится больше печали. * * * (1998) Не читай Антона Дельвига - ты умрёшь От нежности (ладно - к кому-то, а то - к самому себе). Этот город и без того вымирает, как вошь Вымирает на гильотинированной голове. Ты советуешь мне влюбиться, и лучше сразу в двоих. Это, правда, лучше, тем более, когда один - не ты, И другой - не ты. Ну так что ж, молись за них. Пустота заполняется количеством входящей в неё пустоты. Не люби Рембрандта, Дали, Пикассо и, конечно, тех, Кто повесился ночью на конце водосточной трубы, Размозжил себе голову кирпичом - это грех, Наказуемый при определённых условьях игры. Занеси меня в чёрный список не знавших, как Перейти рубеж от тотальной лжи ко лжи Во спасение - как мог бы сказать любой дурак, Не умеющий лгать. Ты мне руки узлом свяжи, Лучше сзади, - чтоб я не смогла перегрызть Вены или просто ужалить себя во сне, - Ты мне руки свяжи. Чтобы я оценила жизнь И жила, покуда ты не умрёшь во мне. * * * (1998) Этот город поставил точку на мне. Но сначала он дописал меня - Чуть заметной тенью на пыльной стене, Чуть заметным светом неяркого дня... Он меня любил больше всех других, Проходящих вдоль, уходящих вдаль, Он душил меня в облаках тугих, В паутине улиц. Он так страдал, Если я покидала его! Он выл И блевал остатком немой души. Этот город меня до измен любил, До пощёчин липких, до жалкой лжи. Он клеймил меня золотым клеймом, Выжигал глаза, целовал взасос, Омывал меня проливным дождём И пытал, подлец, до кровавых слёз... Но сегодня поставил точку на мне Этот город, что обещал мне мир И его пределы. И на стене Мою тень увидел и быстро смыл. * * * (1998) Он - женщина. Она - его письмо, Заклеенное в матовом конверте, Надписанное почерком не смерти, Но и не жизни - грифель ставит "но". Она - его письмо, где каждый знак Играет свой этюд, согласно теме Противоречий. Время лечит время, Вопль лечит боль. Она - бесшумный шаг, Безумный бег вслед за его рукой, И странный след чернил на покрывале, Она - его творение едва ли, Она - всё то, что выплюнуто тьмой Во тьму. Она не может, кстати, знать, Как обжигает губы край бумаги - Почти её губами, сгусток влаги Стекает на измятую кровать - Почти к её плечам, её груди, Где вена - словно голубая лента... Она - письмо, отправленное кем-то, Которому навряд уже дойти. * * * (1997) Всё это не имеет смысла. Но... Обычно в этом месте ставят точку, Поскольку всё досказано давно, И в меньшей мере - верно, в большей - точно. Но... я опять пытаюсь объяснить Себе самой (другой не стал бы слушать) И упускаю мысль (читайте: нить, Читайте: смысл). Но... кто бы смог нарушить Логическую цепь: звено к звену. Звеня, трезвоня - молча, замолчавши. Всё это не имеет смысла. Ну, Скажи, что я права, - не требуй фальши (Задёрганное слово). Ну, скажи, Что я права,- не требуй рот захлопнуть (Сомкнуть уста), заткнуться. Жизнь прожи... - Не то, что поле... то есть в поле сдохнуть. Всё это не имеет смысла. Что ж, Опять тебе по пальцам перечислить, Что не имеет смысла? Ладно: дождь - Во-первых, во-вторых, наверно, листья - Те, что под осень. В третьих - снегопад, А в остальном (читай без остановки): Твой первый вздох, твой первый шаг, закат, Последний шаг, последний вздох. Концовки Не будет в этом месте оттого, Что мы её перенесли в начало, Что тоже не имеет смысла, но Так прозвучало. * * * (1997) Любить на полу трамвая, стоящего в парке, - не то, что Отдаться под звук патефона - это совсем уже ретро. Заняться любовью в постели - на это способен каждый, А секс на центральной площади - всего лишь вызов властям. Любовь без партнёра на кухне - это от одиночества, А секс на троих, наверное, по-своему героичен. Любовь при включённом свете, любовь за статьёй газетной, С холодной в руке котлетой, с неснятыми сапогами, Под душем в чужой квартире, в сортире Фонда культуры, В приемной мэра, но лучше - любить на полу трамвая. Любовь на полу трамвая с чужим некрасивым мужем, С початой бутылкой водки, с тортом, в жару упревшим, С размазанным макияжем, затерянной босоножкой, Совсем идиотским смехом, но без единой слезы. Любовь на полу трамвая - не задает вопросы, Не строит бессмысленных планов, не строит планов вообще. Люблю на полу трамвая любовь на полу трамвая. Правило охоты на слово (1998) Слово ловится на хитрую приманку (Это вам не мышеловка с сыром, Не мотыль для лупоглазой рыбы, Не солёный камень для оленя ) - Нужно растворить в янтарной пище Изгнанных богов земного мира, Блеск луны в минуту полнолунья, Взгляд распутной женщины. Тогда лишь Слово зачарованно возникнет Жёлтою снежинкой в ночь июня, Высохшим листом в начале мая, Приземлится на кастрюлю с супом, И на край стола, где в пластилине Задремало детство. Осторожно Нужно снять со стула полотенце Или отыскать сачок для ловли Редких бабочек и насекомых И одним движением - не боле - Полонить испуганное слово. И в тот миг, когда оно взлетает Из последних сил увидеть солнце, Нужно взять перо и на бумагу Приколоть его и дать засохнуть. * * * (1997) Научи меня нежности - это всё, чему я ещё могу научиться. Тяжело сознавать, но мужчина - нежнее женщины. Тяжело сознавать, но приходится с этим мириться. Научи меня только этому из всего, что тобой обещано. Говори со мной так, будто я на самом деле - настоящая, А не будто я просто так, мимоходом, попутно, Или, потому что работа требует особого подхода к окружающим, Просто говори, как будто я - не "как будто", А на самом деле. Посади меня на коленки и поправь мне платье. Заставь меня мыть руки на ночь и выбери для меня фруктовое мыло. Отправь меня к чертям собачьим, но не забудь вернуть обратно. И накажи за то, что я без спроса съела варенье, а не за то, что изменила. Выйди из комнаты и слушай, как я во сне повторяю твое дыханье, И можешь даже уйти, если будешь уверен, что я не услышу, И можешь поставить меня в угол, на горох, на камни, Но будь со мной рядом, и не рядом, а - значительно ближе. Научи меня нежности - это всё, что мне нужно, чтобы не быть жестокой, Чтоб не сражаться с призраками и не трахаться с мертвецами, А чтобы полюбить их - себе подобных, легко и много И жить в согласии с подлецами, вот именно - с подлецами. Научи меня нежности. А если не можешь - верни обратно На полку, в библиотеку (мавзолей, гробницу). И потом, вначале ночи, в июле, пока зима отсутствует многократно, научи меня плавать в стерильной своей печали. Урсулинка (1998) Конечно же, всё ещё можно исправить: Переклеить обои и выкрасить пол, Переставить местами весь хлам, переплавить Серебро почерневшее, выбросить сор Из карманов демисезонной одежды, Постирать занавески и окна отмыть, Развести традесканцию. Можно, конечно, Всё исправить, заклеить и перечинить, Накупить кулинарных рецептов, советы Собирать об устройстве домашнего быта И с детьми (обязательно будут!) беседы Проводить о морали в обед у корыта, Растирая пространство хозяйственным мылом, Подпирая лопатками склеенный быт И вздыхая, что так и не выросли крылья, Ну, а может, и к лучшему. Меньше болит.