Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
Застырец Аркадий Валерьевич родился в 1959 в Свердловске. Закончил филологический факультет Уральского государственного университета. Публиковался в журналах «Урал», «Несовременные записки», «Уральская новь», «Родник» и др. Автор многочисленных книг стихов и переводов. Участник «Антологии современной уральской поэзии» (Фонд «Галерея», Челябинск, 1996). Работает редактором газеты. Живет в Екатеринбурге.
* * * (1999) Стрижи снесли крылами гром В свои невидимые щели, И в предстояньи грозовом Фасады резко посветлели. И ты, лицом к лицу дождя, Легла на сеть моей прилуки, За сердцем ревностно следя В его шатающемся стуке. И всюду небо влажный клин К земле метнуло, глядя в оба, И шевельнулся, тронув небо, Сирени сладкий нафталин. * * * (1999) Да разве ты не знала, а, Далила? - Что стоит дать на йоту слабины, И сразу утвердится в праве сила, Ремни горазда резать из спины? Да разве твой народ сложён иначе? Такой же окрик зреет в тишине Его садов, такую же он прячет Бесправедность на дне или в огне. Повсюду тварь в составе гордых кланов Готова задавить и разодрать, И может, может собственных тиранов Любой язык, не мучаясь, рождать! И ты своё предательское сердце Не вытянешь из подлой кровной зги. Вот ножницы. Вот кудри иноверца. Ты кончила? Давай теперь, стриги! * * * (1999) Ах, деточка, ничто и не преступно, Всего делов - руками развести, Как в зимний день малиновые шторы, А за окном - бессонный валит снег, А в комнате, а в кухоньке, а в спальне Заношен шёлк до тельного тепла, И вся война, и вся натуга-дура Удара, издевательства, мужских Бездарных игрищ с каждой новой кровью Уткнется, виновато лопоча, По-пёсьи носом в нежные колени И песенку попросит, что ли, спеть, И на ночь сказку, страшную - и только. И в этой материнской западне Всё кончится... а лучше - всё начнется: И жизнь, и смех, и лука шелуха... Анатомия (1999) Теплее от руки прижатая страница... Гляжу на позвонки, глубокие, как лица, а сдвинув ткань и снасть - на внутренние мощи, и атомная часть чья целого не проще. Любуюсь на кишки, прямые и кривые,- как звезды, далеки их трассы кольцевые! На лезвие моргнув, глядь - вот оно застыло, горячей крови - уф! - живое мотовило... И как, не знаю, внять, уверовав не ложно, сей мрази, слитой в стать столь страшно и тревожно? Pin up (1999) Ты - в белом платье, в контровом Лукавом свете, Мечтая вспять не ни о чём, А о балете. Твоя талантливая плоть - Не ноги-руки: Ещё способна отколоть Такие штуки!.. Под каждым па - морозный наст И птичьи кости... Пусть балетмейстер-педераст Умрёт от злости, Когда все замыслы его На половине Столь не мужское естество В звезду задвинет, По звёздам выплясав свой путь, По брызгам крови... Так у кого тут козья грудь И зад коровий? * * * (1997) Была цветок, распущенный рукой, одновременно ласковой и твердой - теперь ты вертикалью правишь гордо и вырвала, как жало, мой покой. Твой взгляд легко касается земли, где я простёрт ничком, вцепляясь в корень. О, вечный мёд, сгустившееся море! Не отвергай тритона на мели. Я задыхаюсь нежною мольбою, неправильно растягивая рот, в твоём пределе явственный урод, до смерти мира свергнутый тобою, готовый сердце вырвать соловью за волосок иль капельку твою. * * * (1999) Собаки на земле. Их выцветшая масса - Дыханье, блохи, шерсть, пустые потроха - Как мёртвая, лежит. Наверно, теплотрасса Невидимо идет под ними, и труха Сухого торфа вьёт игрушечные смерчи В проталинах, уже по-летнему сухих, И кажется, что в них чумазый эльф заверчен На собственных двоих, на крылышках косых. Возможно, где-то здесь рождается медведка, Толкая влажный прах, загородивший свет, И чудом, в почву вот-вот воткнутая ветка Вытягивает мёд и млеко в разноцвет. И что ещё вокруг роится и творится, Замучаешься звать, взлетая на метле, В тепле, пыли, грязи - чиста, как голубица, Разнявшая крыла на свистнувшей стреле. * * * (1999) Сильней от холода охота, Когда, ломая носом лёд, В холодном небе Камелота Летит усталый самолёт. И, мрак разваливая мерзкий, Пурпурный вспыхивает глаз, А за штурвалом спит имперский Доднесь непревзойдённый ас. И сон его наполнен воем Подбитых вражеских машин В огне с цигейковым подбоем, В воде с мельканьем рыбьих спин, Худые щёки гладко бриты, Кресты сияют на груди, И, в кожу мертвую залиты, Чернеют руки впереди. Но не пике ему подводит, Не штопор - полную черту, Земля пути не загородит На звезд отъявленном свету, Не жди, сжимая эти строфы В одетых золотом резцах, Обыкновенной катастрофы, Переходящей в мокрый прах! Условий транспортной задачи Тебе никто не повторит. Наверно, женщина - заплачет. Возможно, Бог - заговорит. 1942 (1999) Ни облачка. А всё же облака, Полуночным дождем грозя герою, К полудню возрастут наверняка Над горизонтом призрачной горою, И воин из ангара поведёт, Нацелив рылом в аэрообитель, Серебряный, как перстень, самолёт, Фашистов беспощадный истребитель, И женщина, презрев устав и страх, Рванется по стерильному бетону Вослед моторов яростному стону, С тюльпанами в растерянных руках, Вонзая шпильки в стартовый отсчёт, В защитных стеклах надвое застынет, И ветер от пропеллера к ней хлынет И на прощанье юбку задерёт. * * * (2000) ... скажем просто и прямо, как дело есть, что пишем так, как пишется, не потому, чтобы это было хорошо, полезно и красиво, а что так, видно, было нам доселе на роду написано... Владимир Даль "Если эдак, то так", - надоело во сне повторять. Я надеюсь, что нет у надежды земных предикатов. Значит, знамо не то, что извне нам назначено знать, и бесформульны свет и звучанье речных перекатов. Не скажу, что бессилен предложенный сердцу язык, расставляющий всюду коварные скобки и рамки... Кавардак - не по-русски, тем более, впрочем, кердык. В мастерской по ремонту замков ремонтируют замки. И речные (смотрите в четвёртой от неба строке) происходят от речи, а речи перечащий камень в крайний угол кладётся, чтоб дальше идти налегке, под туманом траву загребая босыми ногами. "Я люблю мою речь" - это ж надо такое срубить! Или лучше сказать, это ж надо такое сморозить! "Я убью мою речь" - веселее, чем подлая прыть - Языком и глазами по воздуху слуха елозить. Я убью мою речь, начиная с упорного рцы, чтобы в лепет начальный скользнуть по снежку и мазуту, где последних созвучий цветные, как день, леденцы исчезают в одну, незаметную небу минуту. * * * (2000) I say, I love thee more than he can do. W. Shakespeare. A Midsummer Night's Dream. Я пишу эти письма на сломе небесной зари, где закат и восток проливаются в страшную чашу и весёлый палач говорит голове: - Говори! И летучие мыши на крыше платочками машут. Я пишу эти письма на склоне великих идей, вровень майя, на камни ломающим светлую гору. Сколько рядом толпится здесь наших-то, то есть людей, то есть ангелов, вверженных Богом в порочную пору! И какой-то мальчишка, какой-то бесстрастный старик распевает, стараясь, как пьяный, но очень серьёзно: "Между прошлым и будущим есть несгораемый миг!" А за окнами - ночь, неподкупно глуха и беззвёздна. Я пишу эти письма бесславно, одно за другим. Пляшет кисть, иероглиф по мокрому ветру кидая, Отчего, я не знаю, но верю, что крепко любим В поднебесном, российском, холодном подполье Китая. И, помянут и цел - ничего, что убит и помят, - я на эту любовь отвечаю, срываясь и мучась. Так на страдном совете во тьме языки говорят, не стремясь облегчить до рассвета решённую участь. * * * (2000) Взметая над зеленью моря золу, Над миром раскинулась синяя сила... Мне снилась моя Оппозиция Злу, И Зло побеждало, но не победило. Голодные волки ступали за мной По мху потаённых до свету решений, И шерсть их воняла холодной весной В течение трёх предпоследних мгновений. И путь уходил в постепенный песок, Сводивший на нет колеи и ухабы. От верной погибели на волосок Спешили на помощь учёные крабы. И мчался мне в голову огненный шар, Подёрнутый белым калением с краю, Но тёмной волной заливая пожар, Я молвил с улыбкою: - Всё отменяю... И вот, по сухому полярному льду, Сдавая, мерзейшая мощь заскользила... Мне снилась моя Оппозиция Злу, И Зло побеждало, но не победило. * * * (2001) На смерть Романа Тягунова Тяжела ль на свету предстоящая тьма, Если - веришь, не веришь? - случится примета: Не схожденье с ума - восхожденье ума Из глубокой зимы в поднебесное лето... И не только зима - перекресток веков У подножия общего нашего ляжет. Языка не развяжет страна дураков - Перекрестит вот разве и миром помажет. Разойдутся пути, если снизу глядеть И глотать над могилой постылую водку... Сверху вниз потечёт колокольная медь, Возвращая надежду всему околотку, Сверху слово за словом обвалится вниз, Отменив бессловесные скорби и страхи, - Лишь по воздуху грохнет морозный карниз, На который ты стал напоследок во прахе. * * * (2002) Близок день, морозный и нервозный, Где позёмки белый суховей И на миг в промоине бесслезной Делят воздух трещины ветвей, И с утра светившая Венера, Мокрая, как камешек в горсти, Тает, точно спичечная сера, В пламени с полудня до шести, И пространство времени пеняет За разброс продуманных высот, Но любовь судьбы не отменяет И надежда форы не даёт. * * * (2002) Напишу-ка я птицу... Синицу Или в небе пустом журавля. В крайнем случае вырву страницу, Если звук перетянет земля. Или вот ещё - ворохом перья И глубокий испуганный глаз Иероглифом тьмы и безверья Поглядят на прощанье на нас... А потом я в лицо тебе дуну, Новый лист на руках разверну, Уроню в него красную руну, Заведу молодую луну И внезапно легко, без нажима, Обнаруженным плоским ключом Отворю разумения мимо В ослепительный воздух пролом. * * * (2003) В день рождения тёмные люди Сквозь высокие заросли шли И на розовом бронзовом блюде Несказанные вещи несли. Окончательно лето вступало В золотые простые права: В изголовье листва начинала, А в ногах завершала трава. Не моей, никакой и незваной, Но, сама по себе хороша, Из тугой темноты бездыханной Во плоти поднималась душа. В день рождения мама объятья Разняла и, оставив отца, Нарядилась в весёлое платье - Из огня и воды, из ларца. И по тёплому белому саду (Одеяло в пустом гамаке...) Побрела за глухую ограду С животом на усталой руке. * * * (2003) Говори, говори... Как во сне - Продолжай себе страстные речи. Ни крючка на весёлой блесне, В фейерверке ни грана картечи. Говори, говори в темноту... Языка незаметна измена: Просто камушки вертит во рту, Или меч над плечом Демосфена. Говори, говори, говори... Лей на чёрную мельницу воду. Все свободны мои снегири, Невзирая на смерть и погоду. Вдох и выдох, нажим и щелчок, Перерыв, перенос - и сначала... Говори, говори, дурачок. Целой книги для записи мало. Говори. Говори, как дыши, Петли гласных на быстрые спицы... Всё равно за тобой ни души - Лишь на холоде слава клубится.