Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
Аргутина Ирина Марковна родилась в 1963 в Челябинске. Закончила Челябинский государственный университет по специальности «Химия». Публиковалась в журналах «Урал», «Уральская новь», «День и ночь». Автор двух книг: «Свободные скитальцы» (Челябинск,1999) и «Время поить пески» (Издательство Татьяны Лурье, Челябинск, 2001). Работает инженером, живет в Челябинске.
* * * (2001) Плывет и ныряет, ещё не измерен, едва прорисован, предвестник тревоги по рекам артерий, а также и сонной. Бежит холодком. Инородным предметом растерянно бьётся о тонкие стенки - и слышит при этом: "Опять инородцы!" Но доброе сердце ему открывает одну из каморок, и он поселяется там квартирантом. Хозяйке под сорок. Ей так не хватало к сердечным недугам сердечной тревоги - ну, вот и явилась непрошеным другом, уставшим с дороги. И дрожь подступает при ветреном стуке ветвей по окошку, и чай проливают неверные руки на хлебные крошки. И вроде зима подсчитала потери - уходит достойно, но с воем вскрываются реки артерий, а также и сонной. И сердце весну постигает бросками, и мечутся пальцы… Хозяйке под сорок - она и пускает к себе постояльцев. Снова зима (2000) Снова зима в северном полушарии. В сумрачной давке протиснувшись между тучами, утро вползает медленно, утешая ли или неторопливо готовя к худшему. Кофе пахнет запретом и будит память места, имени, пола, рода занятий - выбора нет, и приходится с нею ладить, так что итог предсказуем и неприятен. Взгляд притянув, измученная бумага после вчерашнего тихо внушает ужас то ли по аналогии с белым флагом, то ли с чем-то ещё, но гораздо хуже. Роду занятий давно уготовано место где-то в музее, в залах средневековья, под колпаком затухающего интереса специалистов. Душевное нездоровье неочевидно. Разве что трёх попыток хватит на отрешение и усталость: жив инвалид войны. Ничто не забыто - некому вспомнить: живых почти не осталось. ………………………………………………… Ржавчина осени, жадно разъевшая почву, скрыта под белым покровом невинной скромницы. Снег в сентябре каждый раз выпадает ночью. Держится сутки, не больше. Но долго помнится. Октябрь (2000) Молочный воздух стелется, зыбуч,- с овчинку небо и земля с коврижку, и жмёт слезу из поседевших туч пустых полей детдомовская стрижка. О кто не умирает в октябре! Не навсегда - до следующего раза, до льдистой вспышки света на ребре октаэдром застывшего алмаза… Октава, завершаясь нервным "си", лишает очевидности исхода: не жди, не верь, не бойся, не проси - у ангела нелётная погода; ему сплошная облачность претит - молочный воздух нынче непроезжий. И лишь слеза из тучи долетит, чтоб утонуть в кисельном побережье. Моя река (2001) Река моя - третье колено от Иртыша, большого брата, левой руки Оби. Обь велика, ей можно течь не спеша. А я помолчу, чтобы не нанести обид великим и малым. Но малым от них больней, поскольку больших - видней и большим - видней. Чем меньше река, тем спокойней плескаться в ней, тем явственней дно - и уверенность в завтрашнем дне. Я примеряю малое. Мне - мало. Я ступаю двумя ногами по двум берегам. Столько здесь кровей смешалось - и утекло - что не знаю, каким теперь молиться богам, и не знаю, кого просить и о чём просить,- не прошу никого, кроме малой моей реки: дай умыться в водах твоих - мне и малым сим. Нам не видно спросонья, насколько мы велики. Биография (2002) По рукотворному Стиксу с другими Орфеями плавал, по просьбе Харона горланя "Катюшу". Маялся. Вылез из кожи. Вернулся с трофеями. В рамках эксперимента заглядывал в души ближних и дальних. В одной, с невротическим спазмом, чуть задержался, поскольку описывал клинику. Вышли стихи. Кто читал - говорили: "Прекрасно!" Стало опасно. Уже потянуло на линию смены событий и дат, где вчера и сегодня переливаются в гребне волны пограничной. Так захотелось нырнуть! Молодым и свободным выйти из смены времен - и похвастать добычей! …Там, где на карте не значились скалы и рифы, - встали суровой грядой настоящего времени. Бейся о них, сумасшедший, Великий и Тихий, в пене бросайся и падай на них, как подстреленный…. Камень. Вода. Вытри слезы, смягчи свое сердце - и ничего не останется: камня, воды ли. Стикс протекает не здесь. И, возможно, не в Греции. Нужно идти и идти - а не хочется. Или..? Бог с тобой Стая волков небесных тихо ползёт на юг. Мокрый июль отвесно падает в боль твою. Капли дождливым боем бьются о левый бок, слышится: "Бог с тобою…" (было: "С тобою - Бог!") Всё, что угодно, можно при перемене мест: тянешь ли с подорожной - не отменить отъезд, свет покидая Божий с миром или с борьбой. Всё, что угодно, - можно. Видишь ли, Бог с тобой… Может, и Он растерзан в ночь на сырой июль? Стая волков небесных сыто бредёт на юг. * * * Три года слёз - и будет пресной вода морей. Шахерезада под страхом смерти поэтессой уже становится. Из ада ей не вернуться. Вверх ли, вниз ли метнётся собственною тенью, но не уйдёт - под страхом жизни - её палящего цветенья и душных ароматов рая. Нет, не вернётся, это точно… Но скоро - тысяча вторая. Конец истории. И точка. * * * Что ж не жилось тебе мирно во мне, враг мой любезный? Мы бы с тобой силуэтом в окне, с книжкой и в кресле, где-то, когда-то, в какой-то стране тихо воскресли… Нет же! Полез, куда вход воспрещён местным пророкам. Ладно - увидел, так хоть бы ещё пальцем не трогал, взял бы сначала у тех, кто прощён, пару уроков. Знали другие (вчера казнены как очевидцы): ад - это вроде уральской зимы, где минус тридцать с ветром. А шубы упразднены, и не укрыться… Но, обмороженным краем ушей слушая бездну, можешь услышать и то, что уже неинтересно: "Мирного неба Вашей душе, враг мой любезный!"