(информация подготовлена студентами и сотрудниками кафедры журналистики Пермского университета)
Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 15, 2003
Пустоту заказывали? Получите! 25 октября во Дворце Свердлова прошел спектакль по роману В. Пелевина “Чапаев и Пустота” в постановке московской антрепризы “Театр Пелевина”. Пермский зритель увидел спектакль П. Урсула на сцене муниципального Дворца культуры через два года после его шумной премьеры в Московском театре клоунады.
Так уж повелось в последние годы, что театральные события принято делить на просто спектакли, мероприятия или проекты. В первом случае интересно происходящее на сцене само по себе, во втором – зрительский ажиотаж, в третьем – культурные рефлексии. Сценическая версия “Чапаева и Пустоты” – по всем признакам мероприятие.
Обстановку психиатрической больницы режиссер Павел Урсул решил воссоздать буквально: персонажи – в белых больничных пижамах, вместо задника натянута сетка, из-под колосников опускается кровать, она же тачанка, она же броневик. Декорации художника Марии Позднеевой сорвали с пелевинской прозы налет загадочности, не оставляя сомнений в том, что речь ведут все же с больничной койки, а не с мчащегося на подвиги в пустоту броневика. На сцене сразу раскрыты все карты: напрямик обозначенное место действия лишает зрителя всякой интриги. Но ведь сам-то Пелевин виртуозно морочит читателю голову, долго водит его за нос, так что и непонятно: то ли лирический герой кокаина нанюхался, то ли модный автор, то ли тот, в чьих руках книжка. Понятно, что читающая часть публики утвердилась во мнении, что у сценического действа с первоисточником общего мало.
Магия пелевинского текста в спектакле исчезла, пелевинская банальность вышла на первый план. То, что при чтении казалось легким стебом, при перенесении на сцену превратилось в плоские и грубые шутки. Написано у Пелевина, что все женщины – суки, потому что они суккубы, и ладно. Но когда из этой сентенции пытаются, выражаясь эстрадным языком, сделать смехоточку, или когда Чапаев превращает слово “монада” в матерную анаграмму, становится неловко. Уже к концу первого акта “Чапаев…” рассыпался грудой хохмочек, догоняющих лишь ту часть зрителей, которая с театральной культурой знакома куда хуже, чем с культурой потребления наркотиков. Что же, на них, да еще на тех, кто “не читал”, и рассчитан спектакль? На тех, кто просто пришел на модное имя, послушать со сцены квазифилософские пассажи, анекдоты про Чапаева и просветленные беседы бандитов, объевшихся грибов-галлюциногенов?
… По версии режиссера-постановщика, спектакль этот “о том, что происходит в душе человека, когда он убил”. Но причем здесь Пелевин? От него-то уж точно на сцене осталась лишь всеобъемлющая пустота. И. Печищев
В этот же вечер в областной библиотеке им. Горького прошла презентация второго выпуска пермского литературно-художественного альманаха “Кама”. Составитель – директор Горьковской библиотеки, член СП А. Старовойтов. Редактор – писатель Д. Ризов. Тираж 1000 экз.
В сборник вошли произведения участников Пермского книжного форума (сентябрь 2001) из Перми, Екатеринбурга и Москвы. В выступлениях на презентации прозвучала мысль о том, что “Кама” стала продолжательницей традиции пермских литературных альманахов, последнюю крупную отметину в которой до сего времени оставили “Огни Прикамья”, где, впрочем, по словам Д. Ризова царила “сталинская унылость”, почему альманах и был закрыт – печатать стало некого. Дабы укрепиться в надежде, что “Каме” эта участь не грозит, авторы нового проекта тут же в очередной раз публично открестились от происков лукавого авангардизма, графоманствующего под крышей фонда “Юрятин”. После чего и, не глядя в альманах, читатель должен бы догадаться, что его страницы призваны стать оплотом “подлинной” литературы – по всей видимости, в духе “Нашего современника” и “Литературной России”. Так и есть: среди участников “Камы” — постоянные авторы этих изданий: легенда поэзии “семидесятых” Юрий Кузнецов (Москва) и его пермский литературный воспитанник Игорь Тюленев. Явление в обозначенном ряду имен Д. Ризова, А. Старовойтова, В. Широкова, В. Богомолова, Л. Ладейщиковой, Ю. Конецкого удивления не вызывает – все они давнишние товарищи по “цеху”. Пожалуй, несколько неожиданно в этом кругу прозвучало имя московской поэтессы, когда-то пермячки, Анны Бердичевской. Впрочем, ее публикация, безусловно, расширила творческий диапазон альманаха, подняв по мере сил уровень его литературной вменяемости, казалось, безнадежно опущенный “обнаженками” А. Старовойтова (“Кама” № 1), как бы это сказать поделикатнее, ниже колен. Заметное оживление в номер внесли авангардная по духу философская фантазия художника С. Ковалева и фрагменты прозы А. Иванова, признанной пермским литературным открытием года. В скором времени она будет опубликована сразу двумя столичными издательствами (сошлемся на реплику Л. Юзефовича в “Независимой газете” от 25 декабря: “На форуме молодых писателей в Липках я руководил мастер-классом. Надеюсь, в этом году выйдут книги двух талантливых молодых ребят, которые у меня занимались /…/ я бы рекомендовал два романа молодого музейного работника, моего земляка из Перми Алексея Иванова –- один выйдет в “Вагриусе”, он называется “Учитель глобус пропил” (возможно, название будет изменено!). Второй его исторический, огромный роман под названием “Чердынь – княгиня гор” выйдет в издательстве “Пальмира”). А. Сидякина, Н. Тупоногова
5 ноября в Доме учителя состоялся юбилейный творческий вечер-презентация новой книги стихов “отца пермской фотографии” фотохудожника Виктора Чувызгалова, отметившего свое семидесятилетие. Вечер открыл председатель пермского отделения Союза фотохудожников России, ученик Чувызгалова, Владислав Бороздин. С поздравлениями, как полагается, выступили официальные лица (со стороны департамента культуры, областной библиотеки им. Горького и пр.) и друзья юбиляра, а среди них – Виктор Соснин, выпускник ВГИКа, соратник режиссера Ю. Любимова, бывший фотокорреспондент газеты “Молодая гвардия”. Сюрпризом на вечере стала запоздавшая к открытию, доставленная прямиком из издательства “24 экспресс”, книга поэзии и фотографий Виктора Чувызгалова с нежным и лиричным названием “Белый снег”. Составителями сборника выступили В. Бороздин и поэт В. Дрожащих, он же автор вступительного слова: “И сегодня его фотография зовет нас к вершинам человечности, любви, творчества, и продолжается творческая миссия мастера – прокладывать свой путь с невыразимо чистого листа по белому, белому снегу”. Е. Гаспер
18 ноября в театре “У моста”, на презентации мемориального знака в память о киномеханике Владимире Самойловиче состоялся первый в Перми публичный показ фильма Лени Рифеншталь “Олимпия”. Выбор фильма, по словам устроителей вечера (фонд “Юрятин”), не случаен: важно было попытаться воссоздать атмосферу, которая отличала киносеансы в бывшем клубе Госторговли – иллюзорная реальность свободы под прессингом официальной идеологии. Замысел рискованный – в том смысле, что запретных имен и тем к сегодняшнему дню, вроде бы, не осталось. Но кое-что из ушедшей эпохи на этот вечер вернуть удалось. Пригласительные билеты, в которые оказались вклеены те самые, выцветшие синенькие кинобилетики копеечным номиналом. И, как тогда, отнюдь не переполненный зал (на киносеансы в “госторговлю” шли, в основном, ценители). Как тогда, после показа фильма завязалась дискуссия: “Да, имя Рифеншталь, пожалуй, единственное до сих пор с оттенком запретности. Но стоило ли на этом вечере демонстрировать хоть первосортную, но агитку? Ведь сам Владимир Самойлович выбирал фильмы, лишенные духа тоталитаризма” (киновед Ю. Баталина) – “Конечно, стоило, хотя бы для того, чтобы еще раз задуматься, сколь обаятельна и опасна, страшна, может оказаться связь этих двух извечных любовников – власти и искусства!” (кинорежиссер П. Печенкин). И, опять же, как тогда, в киноклубе Самойловича, в зале было много молодежи. “Такое чувство, что мы опоздали родиться, и все лучшее, интересное уже произошло до нас…”, – поделились впечатлениями студенты-второкурсники. А после вечера еще долго толпились во дворике театра, возле освещенного софитами кинопроектора, вдруг разглядев рядом с ним, на стене, тень человека. Н. Тупоногова
19 ноября в Малом зале Пермского театра драмы состоялась презентация нового сборника прозы председателя Пермского отделения СП России Татьяны Соколовой “Другой трамвай”. Книга скромная, неброская, внешне похожая на школьную тетрадь. По словам самой Т. Соколовой, “проза – это воля природы”, и эта воля влечет трамвай повседневности к “зеленому древу жизни”. По рельсам традиций реализма, привычно подрагивая на стыках удач и неурядиц, притормаживая в паузах философских раздумий, открывая двери навстречу читательскому сотворчеству. А. Пикулева, О. Децык
В конце ноября в Малом зале библиотеки им. А.С. Пушкина открылась фотовыставка “Великие мгновения глазами очевидцев. Берлин в фотографиях”, которая представила работы 9 немецких фотографов агентства “ОСТКРОЙЦ-Берлин”. Агентство было основано в 1990 году, вскоре после падения берлинской стены и объединило фотографов Восточной и Западной Германии. 38 работ, выставленных в Перми, изобразили Берлин в переходном состоянии начала 90-х годов.
Воссоединение Берлина позволило в полной мере осознать масштаб культурной катастрофы, которую перенес город за годы существования “двух Германий”. Именно после объединения в смысловой и стилевой архитектурной неразберихе открылись пропасти антропологического хаоса. Отвыкшие друг от друга люди и здания замерли на фотографиях, не в силах объяснить слишком резко возникшую географическую близость чуждых мировоззренческих систем.
Впечатлили своей “случайной” режиссурой работы Уте Малер, технократичностью и жестким урбанизмом снимки Харфа Циммермана. Каждый фотограф имеет собственный почерк, но при этом всех их объединяет честность и внимание к деталям. Способность показывать не только внешний лоск, но и “рейтузы” города: грязные, совсем не европейского вида переулки, бомжи, облезлая штукатурка. Берлин в фотографиях ранен, рад и движется. Таким он пробыл в Перми до 15 декабря. А. Рипатти
Традиция “квартирщиков” 60–80-х продолжается. 30 ноября на квартире у художницы Лены Синн состоялся авторский концерт Виктора Вершинина, известного в пермской неформальной музыкальной среде как Викча. В атмосфере комфорта и раскованности, на фоне работ художницы, автор артистично и обаятельно, то и дело иронизируя над собственными сентенциями, исполнил композиции, в которых соединились мотивы регги, романса, фолка и рок-н-ролла. Что касается публичных выступлений, Викча появляется на них в качестве исполнителя крайне редко, и то благодаря активному сподвижничеству Григория Данского. (Д. Ермаков)
В конце ноября в Выставочном зале Дома художника завершилась выставка работ Константина Собакина. Один из самых загадочных авторов среди пермских художников-реалистов. Зимние пейзажи К. Собакина под внешней простотой скрывают заманчивое ожидание святочного праздника, маскарада, жутковатого и таинственного превращения. Словно бы между холстом и краской пропечатана страничка из гоголевской прозы – она и рассказывает о чем-то своем сквозь крыши и сугробы. А. Калинина
3 декабря в Арт-Клубе гостиницы “Урал” состоялась премьера телефильма “Пермь масонская”, третья серия из цикла “Тайны города Перми” (режиссер Виктор Наймушин, автор сценария и продюсер Варвара Кальпиди, саундтрек к фильму – Владимир Чиганов, группа “Враг Врага”). Телевизионная версия одной из мистических страниц пермской истории (речь об основании города – не то чтобы силой небесной, но выходит, что во имя ее) на основе документального расследования пермского подполковника милиции С. Артемова. После премьеры, а особенно после показа фильма по каналу “Авто-ТВ”, масонский след стал обнаруживаться повсеместно – теперь многое стало понятно как в привычных, так и весьма подозрительных явлениях пермской реальности: и почему медведь на гербе не бурый, как ему положено быть, а полярный, серебристый т.е., и претензии Перми на особую роль в развитии мировой культуры. Страница прочитана, пасьянс сошелся, тайные знаки выведены на поверхность. Почти ритуальное фланирование по Компросу писателя Роберта Белова обрело еще один смысл – масон! Что касается актерских типажей, они на самом деле в фильме подобраны удачно. Седой и неискоренимый, как призрак, Роберт Белов изобразил Ивана Черкасова, выпускника Кембриджа, вице-адмирала в отставке. Историк-культуролог и поэт Вячеслав Раков, чей завораживающий взгляд способен за полуметровую длину пройти средневековую толщу времен – в роли Ивана Панаева, главы пермской масонской ложи, приятеля Державина и Карамзина. Поэт Антон Колобянин, сыгравший мецената-миллионщика и капитана Преображенского полка Григория Походяшина, сбросив профанную ухмылку повседневности, перевоплотился в строгую аллегорию аскезы.
В целом же, отбрасывая свои тайны, Пермь продолжает ими же обрастать. В начале декабря в городе появились первые экземпляры изданного в “Эксмо” романа Леонида Юзефовича “Казароза” – детектив о таинственном убийстве в пермском клубе эсперантистов (1920 г.), плотно закрученный в пружину лингво-культурологических мотиваций новейшего времени. Автор – не только писатель-филолог (окончивший, кстати, ПГУ), но и профессиональный историк, поэтому исторический фон в романе производит впечатление более убедительное по сравнению, например, с Акуниным. Но темп повествования уступает стремительному экшену приключений Фандорина и тем самым не дает возможности отвлечься от очень неприятной на ощупь шершавой бумаги – это минус. Впрочем, ничтожный по сравнению с тем огромным для нас плюсом, что действие происходит в Перми, пост-колчаковской и современной, узнаваемой в своих милых и кошмарных подробностях. Оперный театр, Покровская, Кунгурский проспект, часовня Св. Стефана Великопермского, зоопарк на месте архиерейского кладбища (“Место было хорошее, обжитое, с видом на Каму и заречные дали, и при этом почти в центре города. Свечников тогда решил, что Казароза должна лежать именно здесь, но, к счастью, в губисполкоме с ним не согласились. Получить разрешение не удалось, а не то все эти львы, медведи, обезьяны, кролики, обступившие нарисованную Яковлевым крошечную женщину, десятилетиями совокуплялись бы и гадили у нее над головой”.). Козий загон, дачи в Курье… К тонким призракам Перми поднебесной, поднявшейся дыханием любви над тяжелым месивом несчастливого, каторжного края, прибавилось еще одно светлое облачко – легкий голос певицы Зинаиды Шеншевой-Казарозы. (“Отныне он знал, где находится этот маленький домик, над какой рекой лился этот розовый свет”). А. Калинина
Неделю, с 5 декабря, в галерее “Марис” длилась выставка керамики Натальи Корчемкиной и Инны Роговой “Кот и Ко”. В компании котов – рыбы и птицы. Птицы Корчемкиной и рыбы Роговой. Невероятно обаятельные, характерные, умные (в плане соединения живописно-пластического, игрового и мистического начал) и без малейшего намека на ремесленничество – эти керамические скульптурки всякий раз пробуждают два сугубо эстетических чувства – рефлексию и вожделение. Кроме того, очевиден и терапевтический эффект: глядя на эти работы, попросту забываешь о тягостных метаниях на предмет “актуального” искусства в Перми – где взять, когда его нет, а если вдруг появится, то что в нем толку? А. Калинина
9 декабря в Выставочном зале Союза художников фонд “Юрятин” открыл выставку, посвященную памятникам Перми в устной истории города – “Страна пирамид”. Идея фонда – представить пермскую городскую скульптуру в контрастах восприятия – оказалась созвучна творческому замыслу фотохудожника Юрия Чернышева. Таким образом, экспозиция выстроена по принципу взаимного комментирования: собранные фондом “Юрятин” устные рассказы, легенды, байки о памятниках (размещенные на постерах, с удобством для прочтения) имитировали веселое многоголосие толпы, которое перемешалось с картавым оканьем мультяшных Лениных, Пушкиных, Горьких, борцов революции etc в комиксах Ю. Чернышева из серии “Мемориальный вирус”. Их персонажи – обсиженные голубями символы большой истории – обзавелись в пространстве экспозиционных объектов своей жизнью, своими радостями: начали соседствовать, ходить друг к другу в гости, выпивать при случае. Чему и оказывались свидетелями посетители выставки, попадая в атмосферу карнавала, стихийной пародии, разрушающей штампы привычного восприятия привычных вещей. Не случайно тематической доминантой экспозиции стал памятник, монумент (когда-то – пирамида) – воплощение на века утвержденного статуса. Как здесь ни вспомнить поэта, застывшего с главою непокорной в немыслимом цилиндре у местного клуба УВД: и он памятники воспевал… И только соберешься припомнить обычное: “Ну, как дела, брат Пушкин?”, а он уже разбежался семейкой больших и маленьких, толстых и худеньких Пушкиных-Кукушкиных (фотообъект “Пушкинская осень”). У каждого ведь, как известно, – свой. Но, что в действительности придает пермскому Пушкину единство и целостность – это то, что о нем говорят исключительно с любовью: неформалы (пишущие на постаменте “Сашка, мы тебя любим”), художники (рассказывающие, будто памятник Пушкину благоволит продаже картин)… О памятнике Скорбящей (фотообъект “Лунный свет”) говорят, если не с любовью, так с уважением: она благословляет невест на материнство, плачет в ночь на 22 июня… А вот Ленин с Горьким возле исторического корпуса университета (фотообъект “Грачи прилетели”) – вроде, свои парни, но ненадежные: у этих вымаливать хорошую оценку перед экзаменом – особая наука. По студенческой традиции, нужно влезть к ним на колени и поцеловать каждого (если только одного – другой приревнует и обязательно снимет пару баллов за ответ)…
Фрагменты серии “Мемориальный вирус” в сопровождении устных историй были показаны фондом “Юрятин” на традиционной выставке “Арт-Пермь”–2003, прошедшей с 17 по 26 января в павильоне “Пермской ярмарки”, и стали на ней, по мнению культурного обозревателя газеты “Новый компаньон”, единственным, заслуживающим упоминания, явлением “современного” арта (“множа и коллажируя существующие в Перми памятники монументальной пропаганды, Чернышев таких издевательских зиккуратов нагородил, что даже Неизвестному, помноженному на Церетели, тошно сделается”).
Кстати, о самой “Арт-Пермь”–2003, пятой по счету. В первые годы большая пермская выставка стала сенсацией на Урале: по результатам, успех салона превзошел все ожидания. Тогда на нее съехались екатеринбуржцы, питерцы, ее престиж был высоко поднят и экспозициями русского зарубежного искусства. Посещаемость по будним дням превышала тысячу человек. По мнению экспертов, успеху способствовала и демократичность выбранного места – торговая ярмарка – благодаря чему границы между доступным и элитарным были размыты и стали поддерживаться, как во всем цивилизованном мире, за счет высоты бренда и стоимости в у.е. К прошлому году эти границы стали уже почти незаметны по причине того, что столбики от них оказались изрядно подукрашены в стиле народного промысла и дешевого китча: зону “профессионального” искусства плотным кольцом окружили павильончики с прекрасными в своем жанре камнями, кружевами и берестой. Нынче уже смешалось все, что могло – и в головах, и на холстах произошла всеобщая рыночная лояльность и дружба народов. Глиняные свистульки вперемешку с концептуальными постерами, первоклассная керамика и сварные металлоконструкции между вышитыми платочками и портретами губернатора. Кульминацией веселого торга стал аукцион, на котором последний идеалист Степан Л., крепко держась за микрофон и сопротивляясь неслабому натиску со стороны оглушенных и доведенных до отчаяния конкурентов, на протяжении двух дней озвучивал свою попытку продать “шедевр мировой художественной культуры дивный осенний пейзаж, написанный тремя художниками в три руки одновременно на ваших глазах, за двадцать минут выплеснутый на холст экстаз мятущихся мыслей, оргазм чувств, уважаемые дамы и господа, все в центр зала три мастера, две художественные школы, русская и швейцарская, с автографами на обороте…” за сто пятьдесят евро. Покупателя, конечно, не нашлось, подставного заранее не пригласили, а вот Степана с шедевром чуть не подвергли акту вандализма. Но надо отдать ему должное: шутовские репризы на подиуме посередь зала, во-первых, как нельзя более адекватно отражали суть происходящего, а во-вторых, эта смешная акция оказалась на редкость непродажна. А. Калинина
25 декабря после длительного ремонта открылась Пермская художественная галерея.
При этом зрителям отрылись фрески, обнаруженные под штукатуркой во время реставрации “русского зала” галереи (в прошлом – Свято-Преображенский кафедральный собор Перми). Продолжительный ремонт и реконструкция выставочных помещений свидетельствуют о том, что художественный музей не собирается покидать стены культового здания, по крайней мере, в ближайшие годы. Тех, кто успел родиться во времена счастливого неведения (что зоопарк у нас на кладбище, а галерея в церкви) эта информация огорчает лишь тем, что самостоятельного музея современного искусства в ближайшие годы тоже, по всей видимости, не ждать. Впрочем, само наличие современного искусства в Перми сегодня под вопросом – к примеру, что таковым считать? – но речь не об этом. Воспитанные в поклонении разрушенным церквям, полочным кинолентам, закрытым книжным и музейным фондам, они (мы, я) берегут в себе остатки сладко щемящего чувства – личного права на скрытую истину… В общих же пределах пермского текста именно здание галереи, в напряженном сращении религиозных, историко-культурных и эстетических смыслов – “колодец столетий”, как сказал поэт, отнюдь не замеченный в масонской ложе – обозначило собой место мистического исхода. Таких мест в Перми, как утверждают знатоки города, немного – может быть, даже одно такое.
А накануне – 24 декабря – в залах галереи состоялся торжественный прием по случаю 80-летия музея и церемония вручения губернаторских премий в области культуры и искусства. Среди лауреатов областной премии в 2002 году поэт Анатолий Гребнев (он же лауреат российской литературной премии им. А. Фета), художник Юрий Лапшин, журналист Владимир Михайлюк, режиссер театра-студии “КОД” Марина Оленева (за постановку пьесы “Чайка”), художественный руководитель театра кукол Игорь Тернавский. Художнику Анатолию Филимонову за живописный цикл “Пермь 100 лет назад” премия присуждена посмертно. А.Калинина
8 января в Выставочном зале библиотеки им. А.С. Пушкина, в продолжение “Литературных сред в доме Смышляева” прошел “Рождественский вечер с Ниной Горлановой”.
Повода обнаружилось сразу два: день рождения писательницы, который она отмечала в конце прошлого года, и нынешнее Рождество. Так уж все переплелось: рождественские стихи, поздравления с днем рождения, снующий ангел с подарками для гостей вечера от организаторов (фонд “Юрятин” вместе с “Пушкинкой”), подарки от самой Горлановой – ее картины, одну из которых она нарисовала прямо в зале, и рассказы, рассказы, непрерывный полуторачасовой моток повествований. Нина Викторовна была великолепна, и в ход, как всегда, пошло все: знакомые уж не только всей Перми, но и всей Европе горлановские соседи-алкоголики, московские толстые журналы, Чехов и Достоевский, оторванные пуговицы, неиспользованные презервативы, конференция в Германии, путешествие за премией в плацкарте и т.д. и т.п. – все уместно и все кстати. Где-то в середине, пожалуй, излишне гимнически зазвучала тема Москвы, но прошло – и далее, своим чередом – о сострадательной функции искусства, о Рождестве, о “Новом мире”, о прототипах, о телеграммах Путину, о его ответах, о том, как из всего пишутся рассказы… С поздравлениями первая вышла поэтесса Нина Русанова, культовая фигура пермских поэтических вечеров, и в славословии постепенно дошла до того, что “Нина Викторовна человек уже почти поднебесный, а высокомерия себе никогда не позволяет”. Нина Викторовна тем временем молча рисовала очередную рыбку, но, услышав про небеса, с легким оттенком паники в голосе принялась возражать. После выступали еще и еще, друзья, читатели-филологи и просто читатели, из чего вновь стало понятно, что Горланова писательница популярная, любимая почти всеми и даже некоторыми из своих прототипов. Поэт Семен Ваксман как-то очень естественно и непафосно поднял регистр теплых слов в адрес юбилярши, прочтя хорошие стихи. Философ Наби Балаев пришел на вечер с букетом нежных цветов.
А еще на этом рождественском вечере, который и вправду получился светлым и веселым, произошло нечто, что, к сожалению, оценить оказалось возможным только постфактум. На этом вечере мы в последний раз видели Диму Банникова.
16 января поэт Дмитрий Банников погиб в автокатастрофе на трассе под Березниками.
Мы выйдем из зимы,
Как путники из чащи –
Её остатком тьмы,
Подавленно молчащим.
Мы встанем на шоссе
И взглянем ошалело:
Она колола всех
И нас не пожалела.
Из нас шарфы растут,
И шапки – волосами,
И ауры простуд
Под нашими носами.
Из серой Хохломы,
Голубоватой Гжели –
Мы вышли из зимы.
Мы в марте. Неужели?
Под солнечным рублем,
Бездонным и бездомным,
Стоим лимонным днем
И ничего не помним.
Так вот, пришел черед
Все пуговицы сдвинуть,
Сочтя до четырех,
Отрезать пуповину
И вытряхнуть на снег
Капустные листочки,
И поспешить к Весне
В последнем свитерочке,
В попутке задремать
На кресле, как в кровати.
…Водитель, словно мать,
Нажмет обогреватель…
Теперь понятно, о чем этот текст, написанный за два года до того, как все случилось. Их и погибло четверо.
Дима Банников прожил свои тридцать с небольшим лет чисто и, как кажется со стороны, очень осмысленно, не погубив и не растратив в бессилии ни жизни, ни таланта. И ушел так же чисто, подготовив, проговорив заранее свой уход, свой светлый исход. Побеспокоившись заранее о тех, кто остался: не волнуйтесь, там хорошо, там весна, там тепло и солнечно. Что больше этого можно сказать поэзией, и чему еще могут служить ее пророчества?
Мы с Димой Банниковым были почти одногодки, но всегда оставались на Вы. Нас никогда не пересекала жизнь, в том смысле, что мы не только не наследили в судьбах друг друга, но даже ни разу не поболтали просто так, по-дружески. Но это как раз тот случай, когда отсутствие общения ничего не значит. В нем не было необходимости, потому что была взаимная самодостаточность: по крайней мере, мне всегда казалось, что рядом, со стороны Димы, параллельно движется очень хорошая, правильная, благодарная жизнь, которая своим “автономным теплом”, как подытожил Наби Балаев эти слова, покупая очередной букет цветов – на этот раз для Банникова, – поддерживала ощущение собственной цельности.
Мы общались только по литературным делам. Я время от времени предлагала Диме участие в журналах, поэтических вечерах – он легко и с удовольствием соглашался. Последняя моя просьба к нему была дать фото для намечающейся публикации в екатеринбургском альманахе. И заодно пригласила его на тот самый рождественский вечер с Ниной Горлановой, 8 января. Дима ответил, что фотокарточку привезет, а на встречу прийти не сможет, потому что днем уезжает в командировку. На следующее утро я забрала оставленные им фотки, а вечером он все-таки пришел. Мероприятие было в разгаре, вдруг открылась дверь, и на пороге появился Дима. Я, конечно, заулыбалась: заходи! Но это оказалось проблематично, поскольку на пороге уже спал замученный студент, зал битком, и вообще войти было невозможно – тогда Дима кивком спросил, можно ли обойти снаружи. Обошел, постоял в конце зала, послушал и ушел, немного не дождавшись окончания вечера. Командировку его, видимо, отложили.
Для альманаха Дима оставил две фотокарточки. На одной он вышел не очень удачно, в темных очках – но это понятно зачем: летом, на юге, солнце. А вторая фотография совершенно чудесная. Те, кто помнит Диму Банникова, представьте: радостный, летний, легкий, улыбающийся, под дырявым зонтиком, за прилавком с громоздящимися спелыми фруктами – в удивительном соответствии себе и своим стихам, полным того же сочного преизбытка – горы винограда, яблоки, апельсины. Круглые, теплые и живые, как атомы, к которым обращена его “эпикурейская” молитва: “О, атомы мои, прошу, не рассыпайтесь!”. Не рассыпались – перекатились в слово “благодарность”, но не рассыпались, нет. А. Сидякина
(Информация подготовлена студентами и сотрудниками кафедры журналистики Пермского университета.)