(Рассказ)
Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 15, 2003
Майя совсем не понимает по-русски.
Андрей не знает фарси.
Чтобы хоть как-то понять друг друга, они объясняются жестами, каким-то невнятным мычанием, состоящим из странной смеси русского, фарси и узбекского – Андрей когда-то работал в Навои, на горно-металлургическом, и с того времени помнил несколько фраз из “базарного” словаря. Это раньше ему что узбекский, что фарси – один черт, всё один кишлак – “Кызыл Кетмень”.
И только когда увидел, что Майя почти его не понимает, что-то в нем заскрежетало и заскрипело, и многое стало думаться…
Прошло всего несколько дней с начала отпуска – Андрей приехал на Тузкуль вместе со всей семьей. Разместились у тетки Вали: та была не против, более того, сама давно приглашала племянника отдохнуть от российских холодов на южном солнце, поплескаться в знаменитом соленом озере, тем паче, что по деньгам это было вполне приемлимо – цены здесь явно не Ялт и не Сочей, своих отпускных Андрею хватило бы и на поездку туда-обратно, и на себя, и на Ольгу, и на Миху…
Первые дни отпуск так и проходил – с удовольствием жарились они на пляже, жадно поглощали фантастически дешевые (и невероятно сладкие) абрикосы и вишню, потом, полные истомы, остывали в тени теткиного сада, а сам Андрей, вольготно развалившись на айване, налегал на местное пиво и пойманных здесь же в озере чебачков. Никто не обращал внимания на невнятное бормотание в городе о том, что в горах, дескать, неспокойно – сейчас везде неспокойно…
Все началось внезапно. Шли с пляжа, уже почти подошли к дому, Миха скакал на какой-то очередной найденной палочке, Ольга утомленно шагала рядом, опираясь на плечо мужа, как вдруг вдалеке что-то ухнуло, какой-то разрыв, что ли, и так же негромко что-то затрещало, там, на окраине городка. Они остановились, Миха от неожиданности споткнулся о свою палочку, не удержался на ногах, упал и захныкал, и тут же из переулка появилась тетка Валя в своих всегдашних красных шлепанцах. Тетка тяжело переваливалась на толстых неуклюжих ногах, махала им пухлыми руками и, стараясь преодолеть одышку, кричала: “К немцам давайте, к немцам!”.
“Немцами” тетка называла австрийцев – небольшое торговое представительство в отдельном коттедже, на той же улице, где они и жили, неподалеку, наверное, единственное в городе место обитания иностранцев. Что-то там они, эти австрийцы, покупали, куда-то продавали, и там, возле невысокого изящного заборчика, каждый день прохаживался и, обливаясь потом от влажной жары, страшно скучал высокий белокурый охранник в белой же рубашке – “истинный ариец”, как, усмехнувшись, окрестила его Ольга, оглядев эту местную достопримечательность в первый день приезда.
И почему-то сразу стало ясно, что если тетка так перепугана, если что-то ухает и трещит на окраине городка, действительно лучше держаться поближе к европейцам, а не возвращаться в дом… И в подтверждение этих мыслей, тотчас же, в самом конце улицы, в плывущем летнем мареве появился крохотный, словно игрушечный, БТР, от которого исходили еле заметные сизые облачка отработанного горючего. На броне его смутно виднелись несколько зеленоватых фигурок – оловянных солдатиков из Михиной коллекции…
Ольга сориентировалась раньше всех и сразу потащила Андрея и Миху к представительству, быстро приговаривая себе под нос: “Да что ж вы такие неповоротливые!”. Наконец-таки и Андрей пришел в себя, подхватил сына на руки и тоже бегом, бегом к зданию за изящным заборчиком. Белокурый охранник ошалело смотрел вдаль, на происходящее, на медленно приближающийся БТР, потом на перепуганные лица Андрея и Ольги и, когда они оказались совсем рядом, неуверенно прошептал, почти неслышно: “Man darf nicht… Darf nicht…”.
“Да что ты там лопочешь, роднуля? – крикнула Ольга, напирая. – Не видишь сам, что ли, что творится?” – и несколько раз судорожно ткнула указательным пальцем в приближающийся БТР. Охранник еще раз посмотрел в направлении Ольгиных тычков, зачем-то судорожно оглянулся по сторонам, все же пропустил Ольгу и Андрея с ребенком на руках в здание коттеджа, а затем быстро запер дрогнувшими руками калитку, а за ней и дверь самого представительства.
Войдя, Ольга во внезапном изнеможении опустилась прямо на пол холла, прижав к себе Миху. Андрей осторожно выглянул в окно, желая продолжить наблюдение за происходящим, а всклокоченный “ариец” подбежал к стоящему на небольшом круглом столике телефону и стал быстро-быстро лопотать в него по-немецки.
В суете оказалось, что о тетке-то и позабыли, и куда она подевалось было неясно. Вот первый БТР прогрохотал по улице мимо окон, и хорошо было видно, что за ним едет другой, а еще дальше – третий, и на всех сидят бравые, загорелые и бородатые молодцы в защитной форме и с зелеными повязками на головах, что держат они в руках хорошие, явно американские автоматические винтовки, а над каждым БТРом эдак гордо реет ярко-зеленый флаг…
“Духи…” – выдохнул Андрей и тоже осел на пол, рядом с женой… “Вот так попали, – лихорадочно пронеслось у него в голове. – Что же теперь делать?” Ясно, на местных ментов надежды никакой – их уже и след простыл. Свои, русские, тоже отсюда не близко, да и вряд ли они придут на помощь, даже если и с баз в Таджикистане… После всей этой лажи с развалом Союза всем друг на друга наплевать, у России и без них проблем немеряно – не Америка, чай, которая за каждого своего заложника любому пасть рвет… Как там у Жукова-маршала? – “бабы новых нарожают”? А вот еще: документы-то и деньги, доллары, которые меняли здесь на местные манаты в доме у тетки остались – вроде бы близок локоть, а кто рискнет выйти на улицу сейчас, когда по городу гоняют на своих брониках эти непонятно откуда взявшиеся зеленые молодчики, “неистребимые воины Аллаха”? Разве что ночью? А оставят ли их самих здесь до ночи эти перепуганные австрийцы? И не вломятся ли до того времени “духи” и сюда? Черт знает, что теперь делать…
– Ольга! – повернулся он к жене. – Ты же по-английски болтаешь! Поговори с этим, что он там решил со своими. И что нам теперь делать, спроси!
Охранник действительно уже закончил “гур-гур-гур” по телефону, стал серьезным и сосредоточенным, сел на табуретку рядом с круглым столиком, положил перед собой вынутый из кобуры пистолет, достал из пачки сигарету и закурил, внимательно вглядываясь в выдыхаемые струйки дыма.
Андрей снова приник к окну, а Ольга подошла к арийцу-австрийцу и, с трудом припоминая англо-институтские обороты, выдавила из себя:
– Would you be so kind… to tell us… what did you decide… I mean, concerning these problems?
Охранник несколько исподлобья взглянул на Ольгу, выдул из себя очередной клуб сизого дыма, и произнес:
– Stay here for the time being. It’s a break-through of modjaheds, so we’re going to wait for help from American forces.
После чего встал, подошел к окну, остановился рядом с Андреем и стал так же внимательно наблюдать за происходящим на улице.
– Thank you… – запоздало ответила Ольга, поняв только по тону австрийца, что пока их отсюда никто не гонит, да еще вроде “американс” “хэлп” … Значит, помогут… Только откуда? Из Пакистана? Турции? И – помогут только лишь австрийцам, или и их не оставят? Нет, не должны, не могут же они их здесь бросить… Вот ведь напасть-то какая, нежданно-негаданно…
– Что там? – спросил Андрей вполголоса.
– Американцев ждут …
– Американцев, – усмехнулся Андрей и больше ничего не добавил.
Прямо перед окном представительства остановился очередной БТР, и напротив них оказался сидящий на броне “дух”, совсем смуглый, то ли негр, то ли араб. Он даже из-за темных линз своих очков углядел стоящих за окном Андрея и охранника, улыбнулся белозубой улыбкой, вытянул по направлению к ним правую руку и сначала вытянул указательный палец, а потом согнул его, имитируя нажатие на спусковой крючок, и вдобавок произнес что-то вроде “пуф!”, как можно было догадаться по его артикуляции.
– Вот гад, – почти не разжимая губ, процедил Андрей.
До вечера просидели в том небольшом холле, в котором и оказались с самого начала. Выяснилось, что в представительстве, кроме охранника, почти никого и нет. Спустилась как-то сверху блондинка лет тридцати пяти, с каким-то стертым лицом, искоса поглядела на них, напуганных и примолкших, и снова ушла к себе, да еще было слышно, как там же, наверху, говорил низким баритоном мужчина явно предпенсионного возраста. Охранник все время оставался внизу, Ольга и Миха так и остались сидеть прямо на полу, ничего, было тепло, а Андрей никак не мог оторваться от окна – смотрел, что происходит в городе.
В представительство пока никто не лез, но было видно, что вошедшие заняли город полностью, и никого и ничего не боятся – последний вползший в город БТР так и остался стоять на перекрестке, почти напротив австрийцев, на нем вольготно развалились, видимо, свободные от своих военных обязанностей “духи”, другие, с оружием в руках, стремительные, энергичные, патрулировали улицы. Временами где-то вдалеке сухо щелкали отдельные выстрелы, но это так, мелочи, в остальном было достаточно спокойно. В окрестные дома никто не ломился, ни тебе пожаров, ни погромов – складывалось ощущение, что “духи” пришли к себе домой. Оборонных укреплений на улицах они не сооружали – а что это значит? А это значит, что действительно помощи ждать особенно не от кого… Только вот от австрийцев-американцев… И драпать!
И Андрей решил, что, как только стемнеет, он попробует пробраться в дом тетки, забрать документы, деньги да и что-нибудь из вещей, что можно будет взять с собой…
Ближе к вечеру охранник (как выяснила Ольга, его звали Штефан) предложил им импортные галеты в блестящей упаковке и бутылку тепловатой минеральной воды без газа. Штефан опять поговорил по телефону со своими (правда, на этот раз уже по мобильному – стало ясно, что городская сеть была отключена), после чего бросил Ольге несколько фраз по-английски, а она, хоть и с трудом, но перевела Андрею, что австрийцы ждут американцев не раньше завтрашнего вечера, а пока им можно оставаться здесь. Миха притих и был совершенно спокоен, полностью погрузился в игру “Тетрис”, которая так удачно оказалась у Андрея в кармане – взяли с собой на пляж, но на озере до этой игрушки никому и дела не было. Пригодилась. Своим в Ревду пока решили не звонить – чего зря людей будоражить. И так, наверное, по “Новостям” все услышат, а что другого они могут сказать? Все пока муторно и неясно. Выяснить же у Штефана, не появится ли кто другой раньше американцев, кто же все-таки эти “духи” и что говорит по всему этому поводу Россия, оказалось невозможным – он только пожимал плечами и отвечал, глядя сквозь них: “Weiss nicht… Don`t know”.
Выйти из представительства было несложно, и Андрей объяснил Ольге, что, как только Штефан поднимется наверх на ночь, она быстро закроет за ним дверь, а когда он вернется от тетки назад, то тихонько стукнет в окно. Так и сделали. После того, как Штефан зевнул, сказал всем что-то типа “аuf wiedersehen” и поднялся наверх, к остальной своей шатии-братии, Андрей скинул шлепанцы, тихо открыл входную дверь и выскользнул на улицу.
Странное ощущение – оказаться в духоте южного вечера после прохлады австрийского коттеджа. Лоб и виски Андрея тотчас же покрылись испариной, ощущение это показалось ему сейчас неприятным. Он постоял немного в тени здания, внимательно оглядывая улицу и край стоящего на перекрестке БТРа, а потом, легко перемахнув заборчик, быстро побежал в сторону теткиного дома.
Улицы Дукента показались ему сегодня необычно пустыми и гулкими: не было слышно ни обычной магнитофонной музыки, ни человеческих голосов, ни даже собачьего лая – тихо было в городе сегодня.
БТР остался сзади, и, глянув на него из своего нового укрытия в просвете между домами, Андрей с удивлением обратил внимание на то, что один из сидящих на броне “духов” читал книгу карманного формата. На нескольких “высотках” (немногочисленных четырехэтажных домов Дукента) вошедшие в город уже укрепили мощные ртутные прожектора, и сейчас по улицам вовсю гуляли яркие лучи – видно, что несмотря на всю свою уверенность (артиллерии и авиации, видать, совсем не боялись, интересно, почему?), “духи” вовсе не собирались почивать на лаврах, меры предосторожности они все же приняли. Патрулей, вроде, на улицах видно не было, хотя кто знает, где они притаились…
Андрей старался добраться до теткиного дома, не выходя из тени жался к дувалам, подолгу выжидал пока белые лучи прожекторов отойдут на максимально удаленное от него расстояние. В очередной раз вспомнил о своей “теории относительности”, или, вернее, “теории изменения пространства”, которую изобрел, трясясь в переполненном поутру автобусе: метровое расстояние до двери преодолевалось в час пик за несколько минут, хотя в пустом автобусе это не заняло бы и пары секунд. Сейчас он находился почти в таком же положении…
Наконец-таки последний участок улицы был благополучно пройден, и Андрей, проскользнув в оставшуюся открытой калитку, ввалился в прихожку старого деревянного дома, в котором они и остановились всего несколько дней назад.
Двери в Дукенте не запирались – эта местная достопримечательность крайне удивила Ольгу: дома они всегда закрывались на все засовы. Андрей вспомнил свои годы пребывания в Средней Азии и только посмеялся над ней.
В прихожке он остановился, тихохонько закрыл за собой дверь и стал ждать, когда глаза привыкнут к темноте, еще более густой, чем на улице – ясно, что свет включать сейчас нельзя. Как бы тетку еще не напугать… Хотя дома ли она? И что с ней? Впереди проступили очертания стоящего в глубине комнаты холодильника “Памир”, значит, надо продвигаться дальше. Перед тем, как зайти в комнату, Андрей тихо позвал, так, на всякий случай:
– Тетка!.. Валя!..
Тишина. Андрей подождал еще немного и позвал чуть громче:
– Тетка!..
И опять в ответ – ни слова, ни шороха… Тетки дома не было… Андрей вошел в “свою” комнату, совсем темную, догадался: окна остались зашторены, так, как их и задернули ранним утром, чтобы раскаленное солнце не входило в комнату без приглашения и не мешало отпускникам спать. Подошел к ближайшему окну, чуть-чуть отодвинул занавеску – теперь в комнате ориентироваться стало легче. Все вещи лежали на своих местах так же, как и раньше, и, значит, в комнату к ним никто не заходил. Андрей быстро прошел к старому полированному шифоньеру, открыл чуть скрипнувшую дверцу, нащупал свою куртку, вынул ее и проверил, лежат ли во внутреннем кармане его паспорт и бумажник, после чего кинул куртку на кровать. Потом опустился возле кровати на колени, осторожно достал из-под нее чемодан, оттуда – Ольгину косметичку, оттуда – ее паспорт и метрику Михи. Документы – тоже во внутренний карман куртки. С этим все… Что же взять из вещей? Наверное, джинсовую курточку для Михи… Совсем новая… Очки свои солнцезащитные утром оставил, забыл взять с собой на пляж, вот, лежат на столе … Да черт с ними и со всем остальным – с чемоданом сейчас по улице не попрешься, да и американцев потом не попросишь: “Не заскочите ли на минуточку за нашими вещами?”. Оставлять – значит оставлять… Что-то можно надеть на себя… Джинсы… Свитер Ольгин… Сверху – свою куртку… Кроссовки вот натянуть надо, а Михины – засунуть в карманы… Еще Ольгина косметичка – с ума сойдет, если не взять… Что еще? Нож на столе, восточный пакиз, с широким лезвием и удобной резной рукояткой… Сало вчера пилил… Надо взять – мало ли что? Нож в кожаном чехольчике засунул за ремень. Все, вроде бы… Андрей еще раз окинул взглядом комнату и, почувствовав, что какая-то дикая тоска, которой не было даже когда они сидели в представительстве, начинает шевелить своими мокрыми лапками где-то в мозжечке, вышел в прихожую.
Осторожно приоткрыл дверь и поглядел на улицу. Она казалась такой же спокойной, как и несколько минут назад, даже более того – небывало спокойной, все-таки Дукент – городок почти курортный, отдыхающие здесь водились и по вечерам, не торопясь, шагали по нешироким улочкам, возвращаясь в снимаемые деревянные коттеджи или глиняные дома. Чуть вдалеке падающим метеоритом промелькнул луч прожектора, Андрей сделал шаг и наступил на что-то мягкое…
Нет, он сразу понял, что это такое – всего-навсего старый теткин красный шлепанец, но именно потому, что он вот так вот одиноко валялся здесь во дворе, Андрею почему-то стало не по себе…
Где же тетка? Может, у кого из соседей… Нехорошо, конечно, бежать и не узнать, что сталось с приютившим их здесь человеком, родным, между прочим человеком, а что делать? Делать что, а?
Андрей сглотнул внезапно появившийся комок в горле и пошел дальше…
Но на этот раз не успел он и шагу сделать на улицу, как услышал оклик, метрах в двадцати от себя:
– Isto!
И, даже не оглянувшись, Андрей стремглав пустился бежать в сторону, противоположную этому холодному оклику на чужом языке, а значит, и в сторону от того места, где осталась его семья…
И сразу тот же голос закричал:
– Isto, donatba! – и защелкали выстрелы, захлестали совсем рядом…
А Андрей бежал, бежал, что было сил – сердце рвалось из груди, ноги бежали быстрее, чем он даже сам хотел, вот перемахнул за первую же попавшуюся низкую ограду, вот метнулся в сторону, выронил Михину курточку…
Тук-тук-тук… Пусто и страшно стучали вдали выстрелы, отдаваясь в ушах глупым эхо, кто-то вроде бы побежал вслед за ним – вдали слышался гулкий топот… Или это кровь так стучала у него в ушах?
Вот темный переулок, узкий, только протиснуться между дувалами, почему-то теряется равновесие, правое предплечье чиркает по стене, стена уходит в сторону, чьи-то перепуганные глаза, тьма, тьма, тьма…
Почему так тихо и спокойно? Широкие, матово-зеленые листья перед глазами… Это инжир? Или тутовник? Слегка поташнивает, голова кружится, но не настолько, чтобы было совсем уж противно и невмоготу… А воздух прохладный, и ясное небо, и паучок быстро перебирает лапками по своей паутинке, спускаясь вниз… Где он? Лежит на спине, на чем-то твердом. На айване? Том, прежнем, айване?… В доме у тетки?.. Мысли переваливаются по черепной коробке с трудом, словно гальки, подхваченные потоком горного ручейка, сая, почему-то после сна онемела рука… Ах да… “Духи”… Конечно же… Путешествие в теткин дом за вещами… Окрик, бег… Стрельба… Где же он, черт возьми?
Андрей попытался приподняться и не смог… Почему? Что за дурацкий стеганый халат на нем? Чей это чапан? У него такого отродясь не бывало… Правая рука слушалась плохо, но, перевернувшись на левый бок (усилие, от которого потемнело в глазах), Андрей все же приподнялся… Чапан распахнулся на груди – он не был надет, просто накинут… Ах вот в чем дело… Правое предплечье перевязано светлой тряпицей… На ней – небольшое темно- красное пятно… Все-таки ранили?… Кто же его нашел, снял куртку и свитер, перевязал рану? По-видимому, не “духи” – если бы они нашли его, наверняка б добили или, по крайней мере, связали и за раной не поухаживали бы… Или? Андрей в изнеможении откинулся на спину, плечо заныло.
– Chi tu?
Что это? Откуда этот негромкий голос? Детский? Андрей повернул голову и увидел… Девочка? Местная девчонка… Пестрое платьице, смуглое лицо… Глаза голубые, это же надо! Глядит на незнакомца без страха, спокойно. Возникла легкая пауза, во время которой они некоторое время внимательно смотрели друг на друга. А где же взрослые?
– Взрослые здесь есть? – приподнялся он. А что еще он мог спросить у девчонки?
– Chi? – улыбнулась она. – Nefamdam…
– По-русски не говоришь… – сказал Андрей вполголоса, скорее, самому себе… – Как же это будет… – постарался вспомнить он годы, проведенные в Узбекистане. Правда, работал он там на предприятии, где в основном были русские, городские узбеки также предпочитали говорить по-русски, но все же несколько слов он освоил – разговаривал на базаре или вот в села, кишлаки, приходилось иногда ездить… Наиболее употребляемые слова наверняка еще остались в памяти, только вот как их оттуда вызвать? Из самых дальних уголков… Да еще когда голова так кружится…
– Uzbekcha… bilasanmi?.. – наконец выдавил он из себя.
Девочка, видимо, поняла, улыбнулась и отрицательно мотнула головой.
– Ne, nomefamam… – потом тоже наморщила лоб, по-видимому, тоже что-то вспоминая и после небольшой паузы выдавила из себя: – Azmas… medonam… ne, bilaman… Ganda… Yomon…
– Вот черт! – выдохнул Андрей и откинулся на спину… По-узбекски тоже вроде как не фурычит… – Взрослые… – он снова приподнялся, стараясь здоровой левой рукой показать величину роста какого-то очень взрослого человека…
– Взрослые, – повторил он, – katta… bormi?…
– Ne, man yag hast, – кажется, поняв, ответила девочка… Только что вот она ответила? Уловив в глазах Андрея недоумение, она тоже подняла руку, загнула на ладони все пальцы, оставив только указательный… – Man yag hast, famedami?
– Одна, вроде… – догадался Андрей… – Вот это лажа…
– Ki shumo? – в свою очередь спросила девочка. – Chiba uno tuya koftan? Chiba parondan? – Андрей быстро замотал головой, не понимая ни слова. – Nafamedami? – снова улыбнулась девочка. – Nomitonchi? Nomi shumo chihast? Man – Mohruh. Mohruh, famedami? – она приложила свою узкую ладошку к груди.
Андрей уловил смутно знакомое man, произвел в уме какие-то сложные вычисления, потом также приложил левую ладонь к груди и ответил:
– Я Андрей… Андрей man. Вот ведь, прямо индейцы какие-то, – улыбнулся он.
– Nodyr? – засияла девчонка. – Shumo rastanam nodyr mard hast.
– Cмеешься все время… – несмотря на идиотизм ситуации, Андрей тоже не мог скрыть своей улыбки. – Как бишь тебя зовут? Kim san? – снова вставил он вспомнившееся узбекское слово.
– Mohruh, Mohruh man. Shumo Nodyr, man Mohruh hast, – девочка продолжала улыбаться и быстро-быстро болтать на своем языке – все происходящее явно ее забавлялo…
Андрей только и смог, что уловить обилие звуков “м” в ее имени, и сказал:
– Что-то сложновато вроде для меня, да? Мах… мух??? Ладно, будешь Майей. Майя, да? Ты – Майя? – Андрей указал на нее пальцем, отчего девчонка расхохоталась во весь голос. – Вот ведь… пуст.
– Мая, мая, – повторяла девочка…
Так вроде и познакомились. Вскоре Андрею стало понятно, что он попал в ее дом раненым, что “духи” его не нашли, пробежали мимо, что Майя оказала ему посильную помощь – дотащила до айвана, сняла куртку, перевязала, как смогла. Сколько времени прошло – было неясно, по-видимому, всего ночь… Значит, вечером надо срочно возвращаться в представительство – ведь охранник Штефан сказал, что американцы приедут не раньше сегодняшнего вечера… лучше бы, конечно, постараться вернуться пораньше… а как раньше? О том, что пережила Ольга за сегодняшнюю ночь, Андрей даже думать боялся. Оставалось только надеяться на ее веру в то, что он не пропал, что его не убили, что сегодня, да, именно сегодня вечером он вернется. У Майи выяснить толком так и не удалось – понимали они друг друга с трудом – кто вошел в город, зачем вошел… Видно было, что сама она вовсе не напугана происходящим, хотя живет здесь одна, вроде где-то поблизости у нее есть брат, aka, как она говорила – слово тоже оказалось похожим на узбекское, но где он и чем занимается, и как вообще живет здесь одна, выяснить не удалось. Но живет одна – это факт. Перспектива встретиться с братцем вообще-то Андрею вовсе не улыбалась – мало ли он кто, может, один из этих. “Да и фиг с ним”, – думал он, справляясь с головной болью. “Авось, пронесет. Главное дело – добраться уж как-нибудь до австрийцев, а там – поминай, как звали!”
До вечера он провалялся на айване, время от времени перебрасываясь с Майей отдельными репликами неясного происхождения, и думая, каким образом добраться теперь до представительства. Оказалось, что во время побега он где-то посеял и нож, и Ольгину косметичку. Куртка и свитер оказались испорчены – все в крови, с разорванным рукавом. После первого разговора Майя сразу же принесла Андрею его вещи, но он только взял из карманов то, что может понадобиться, деньги и документы, сунул их в карман джинсов, а саму одежду безо всякого сожаления бросил на пол, все, не нужна.
Что с самой рукой, тоже было неясно: может, прострелили насквозь, может, и кость задета – кто знает… Рана ныла страшно, по понятной только ей причине отпуская лишь временами, а большей частью заставляя изо всех сил сжать зубы. Андрей сам перевязал себя, по-новому, тряпицей из того же обрывка материи, только туже, после того, как просидел полчаса пялясь на рану, и не зная, чем продезинфицировать. На все попытки объяснить Майе, что такое йод, она непонятливо таращилась, хихикала, наблюдая за жестами и движениями Андрея, и только время от времени бросала: “Nomefamam, Nodyr”. Так Андрей понял, что это означает: не понимаю…
Андрей маялся от вынужденного безделья, от неизвестности, от боли, от того, что так глупо оказался в ненужном месте и в неподходящее время…
В какой-то момент его до безумия стало раздражать все на свете: и палящее солнце, и его патовое положение, и эта безмозглая девчонка, ни слова не говорящая по-русски… Он закрыл глаза, с силой сжал веки, весь превратился в какой-то комок-ежик, в котором иголки растут вовнутрь, так и пролежал долго-долго – может, час, может, два или три…
Чуть позже полудня Майя принесла ему еды: небольшую местную лепешку и сухой урюк без косточек. Запивать все это пришлось теплой водой, и, несмотря на всю скудность своей трапезы, Андрей был доволен тем, что подкрепился хоть таким образом – есть хотелось нещадно. Когда прошли приступы отчаяния и голода, Андрей постарался сосредоточиться на своем вечернем мероприятии, для чего осторожно подошел к дувалу, там, где находилась калитка, в которую он и ввалился, приник к щели и посмотрел наружу. Видны были только глиняные стены, точь-в-точь, как и те, за которыми он скрывался. Выйти в переулок Андрей не рискнул, а решил аккуратно подняться на крышу дома, в котором нашел прибежище, и осмотреть окрестности сверху.
К большому сожалению, сверху тоже видно было не ахти, тем не менее стало примерно понятно, куда направляться: слева блестела полоска озера, значит, их дом находился где-то справа от пляжа… Значит, там, чуть ниже по улице, – представительство. А вот там, на перекрестке, отчетливо виден БТР с зеленым знаменем… Там не пройти… А куда переулок выходит с другой стороны? Неясно… Двинуть туда, что ли? А что одеть вместо испорченной куртки?
– Майя! – позвал он негромко.
После чуть ли ни часа жестикуляции и мычания Андрею все же удалось объяснить, что вместо куртки, которую он оставит здесь, ему неплохо было бы получить что-нибудь взамен… Идти в чапане было неудобно – во-первых, в таком наряде он сильно бросался в глаза со своей славянской рожей, во-вторых, действительно просто неудобно, физически. Чапан широкий и длинный, куда в нем? Можно было, конечно же, пойти так, в неглиже, в принципе, сейчас совсем не холодно, но в этом случае Андрей опасался, что в темноте его голый торс будет хорошо заметен. Внезапно Майя поняла, что от нее требовалось, скрылась в темноте дома и через пару минут вытащила старую выгоревшую, советских времен гимнастерку. Как понял Андрей, брата, слишком часто в ее быстрой речи мелькало слово “aka”. Гимнастерка Андрея устроила полностью.
Днем он неожиданно для себя заснул, разморенный жарой, а когда проснулся, увидел, что уже начало смеркаться. Он потянулся, недовольно вспомнив, что раненая рука по-прежнему болит, и проходить эта боль не собирается, потом подошел к ржавому умывальнику, прибитому к краю крыльца, нажал на язычок, с трудом набрал в ладонь теплой воды, плеснул ее себе в лицо, исхитрившись, утерся локтем и принялся осторожно, стараясь не потревожить раненую руку, натягивать гимнастерку. Майя стояла рядом и внимательно, наклонив голову, смотрела на все ухищрения, к которым прибегал Андрей. Помогать ему на этот раз она почему-то не стала, а сам он не попросил: хотелось одеться самому.
– Ну что, стрекоза, – сказал он, когда с долгой и мучительной процедурой одевания было покончено, – давай прощаться, что ли?
Майя все так же молча глядела на Андрея своими голубыми глазищами
– Пока, – Андрей помахал рукой. – Спасибо за все. Спасла, можно сказать. Что еще? Все вроде. Пока.
– Yoraton hudo, Nodyr, – ответила девочка, в первый раз за этот день не улыбаясь.
Андрей подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, и вышел в переулок.
Налево или направо? Он секунду помедлил и отправился в сторону, противоположную той, откуда он (опираясь на выводы, сделанные на крыше) прибежал. Все дальше в сторону от дома тетки, от семьи, от австрийцев. Но, как ясно всем, короткий путь – не самый лучший. И нормальные герои пускай идут в обход.
Темные узкие улицы Дукента. Перебежками, перебежками, от дувала к дувалу, от кустарника к кустарнику… Тук-тук-тук, стучит сердце, колотится, словно вылетевшая деталь в быстро вращающемся барабане непонятно кем сконструированного двигателя… Добраться до представительства оказалось проще, чем он предполагал – как в том мультике про какого-то глупого зайца, “и никого не встретил”! По-прежнему в городе было тихо, но не так, как вчера, – то ли птицы распелись, то ли где-то негромко включили музыку: если постараться успокоить сердце, то можно услышать негромкий такой шелестящий фон…Или это звук прибоя доносится с озера? Вот и последнее укрытие, куст живой изгороди, осталась всего одна перебежка, впереди уже виден милый взгляду австрийский заборчик, сердце стучит еще сильнее – но уже от дикой, несказанной радости. Несколько быстрых шагов бегом, стукнуть в окно, быстро вовнутрь, к своим, Ольге, Михе, к ненаглядным австро-американским гарантам безопасности!
Андрей сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, приводя дыхание в норму, а потом выпрямился и побежал, опять лихо (но уже с неким трудом – рука все-таки давала о себе знать) перепрыгнул через заборчик, быстро приник к окну. Тук-тук-тук – это уже стук в окно.
И – тишина.
Самые ужасные выражения, которые Андрей когда-либо слышал и помнил, завертелись у него на языке. Тут память сработала оперативно – не то что в случае с узбекским. Еще раз стукнул, громче. Уснули, что ли? Договаривались же с Ольгой, что вернувшись, он стукнет в это вот окно. Не должна она спать – все-таки муж пропал, не хухры-мухры… Но уже ледяные руки нехорошего предчувствия стали сдавливать его сердце, выжимать, словно мокрое полотенце, выворачивать наизнанку. Тук-тук-тук… Тишина… Андрей пригнулся и одним рывком переместился к двери. Надавил на ручку, и… Нет, не открылась дверь. Андрей застыл, согнувшись в три погибели. Что ж такое? “Духи” вламывались? Забаррикадировались? Или… уехали? Без него? Не может быть… Андрей осторожно, не разгибая спины и на цыпочках, подобрался к окну с торцевой стороны здания и заглянул вовнутрь. То ли ночь стала более светлой, то ли окна представительства были широки, но Андрей сразу увидел, что ни “духов”, ни Штефана, ни своих в холле не было… Никого там не было.
Андрей выпрямился и так пристально стал вглядываться в пустоту холла, все еще готовый к неожиданностям, к нападению, к черт знает чему, что заболели глаза… Но нет, никого в холле не видать. В здании царила тишина, в темноте было пронзительно пусто, только на столе, за которым вчера сидел Штефан, одиноко белел листок бумаги.
О том, что это может быть “просто листок” Андрей даже не думал – он седьмым, тридцатым чувством знал, что это предназначено ему. Только как пробраться вовнутрь, в запертый дом? Андрей быстро двинулся вдоль стены, в безумной надежде найти хоть какую-то брешь, в которую он смог бы проникнуть, и – может, один из многочисленных Богов, которые время от времени посматривают на нашу планету, взглянул сейчас на него, или это было сделано специально для него Ольгой – почему бы нет? – форточка в одном из окон осталась открытой, можно запрыгнуть на подоконничек, подтянуться, и несмотря на резко засаднившее плечо, оказаться в застоявшемся от отсутствия сквозняка пряно-импортном аромате представительства.
Как только ноги его почувствовали под собой паркет пола, уже через долю секунды Андрей оказался у стола, и в руках его была заветная записка.
Почерк был Ольгин, это он увидел сразу же, только вот неожиданно для него самого кляксами буквы поплыли перед глазами, и никак он не мог заставить этих предателей выполнить свою обычную работу и прочитать написанные простыми черными чернилами простые параллельные строки.
“Бум-бум-бум”, – стучали в голове, словно в горном ручье-сае мелкие камешки-гальки, “бум-бум-бум”, словно вся кровь отлила неизвестно куда, только холод горной воды струился по лицу…
“Андрюша, – было написано на бумаге. – Если ты читаешь это, значит, ты жив и все с тобой нормально. Я верю, что это так. Тогда слушай внимательно – американцы приехали сегодня ночью, джип с военными и бронированный автобус, в котором поедем мы, штатские. Я пыталась их уговорить дождаться тебя, но они наотрез отказались, сказали – оставайтесь тогда сами, ждите. Я решила, что мы должны поехать с ними. Уверена, ты понимаешь почему. Я попросила, и Штефан оставил тебе свой телефон, он в ящике стола, на котором лежит моя записка, по нему ты можешь прозвониться туда, где мы будем теперь, и мы что-нибудь придумаем, а мы тебя будем ждать, целуем тебя, плачем, верю, что ты поймешь меня и позвонишь нам. Ольга”, а под словами – длинный ряд цифр, номер телефона…
Андрей закрыл глаза, медленно и как-то грузно осел на пол, машинально открыл ящик стола и нащупал там пластиковый корпус мобильного телефона Штефана.
Некоторое время он сидел на полу, стараясь унять грохот речного потока в ушах. Сколько времени он оставался в таком вот положении, было неясно, но как только звон и грохот камнепада притихли, внезапно слышащие уши Андрея уловили неясный шорох со стороны главного входа и приглушенную речь на ненавистно-незнакомом языке, а насторожившиеся глаза – быстро промелькнувшие тени, на благо ему предательски высвеченные лунным светом там же, у входа. Кто крался к входу дома, можно было догадаться сразу, вопрос только в одном: именно его заметили и выследили, или “духи” просто подбирались к представительству, чтобы помародерствовать… В любом случае ясно: ситуация явно не предполагает положительного разрешения, и надо принимать срочные меры, чтобы выбраться из здания по возможности скорее. Для начала – рекогносцировка. Сколько их, где они – выскочить в “свою” форточку для того, чтобы оказаться нос к носу с вооруженным до зубов бандитом!.. Ха-ха два раза, только этого еще и не хватало для полного счастья. Тут уже не убежишь, не надейся.
Андрей сунул Ольгину записку в карман и, опасаясь показаться на глаза тем, кто шуршал у входа, быстро прополз к крайнему окну, откуда вчера утром вместе со Штефаном смотрел на входящих в город чужаков. Последняя надежда – телефон – был крепко сжат в руке. Вот оно, окно. Осторожно выглянуть. Около входа, стараясь не производить лишнего шума, топтались два смуглых парня в защитной форме. Вернее, один из них стоял спиной к двери и осматривал улицу, автомат им был взят наизготовку, а второй (автомат у него болтался за спиной) пытался аккуратно открыть дверь. Андрей в одно мгновение перекатился к другому окну – за ним никого. Дальше, к третьему, к следующему… Видимо, только эти двое и пришли, и все. Значит – надо быстро вылезать в то самое окно, в которое и влез, и – деру! А куда? Вот ведь черт, действительно, куда? Куда? Куда? Но – ладно, ладно, это потом, потом, а сейчас главная задача – выбраться из дома.
Секунду помедлив, Андрей отодвинул шпингалет, освободил оконную раму, перекинул ноги через подоконник, спрыгнул на землю и тихонько прикрыл окно за собой – мало ли что, через какое-то время эти уйдут, и в незаметно открытое окно можно будет спокойненько вернуться к австрийцам, а не корячиться с форточкой, как сейчас.
Андрей отполз к тому самому кусту живой изгороди, за которым прятался перед тем, как проникнуть в представительство, но уже не побежал сломя голову, сам не зная куда, а решил немного понаблюдать за тем, что будут делать “духи”. Заодно можно и помыслить, куда направиться теперь, где можно надежно спрятаться. Таких мест немного. К тетке в дом? Наверное, можно попробовать… Или к чертям уходить из города и попробовать укрыться где-нибудь на окраине, в любом старом доме? Но не засветится ли он по дороге? И что будет жрать, один-одинешенек, толком никого здесь не зная, и – что самое главное, не зная языка, эдакая белая ворона? Нет, лучше всего к тетке, только осторожно-осторожно.
А тем временем те двое, в защитной форме, все-таки открыли дверь, первый вошел вовнутрь, никого не боясь, зажег свет, и видно его стало достаточно хорошо. Тот, который стоял на стреме, так и остался у дверей, напряженно вглядываясь в темноту вокруг себя, второй перебросил автомат на грудь и бегом прошел по всему представительству, заглянул во все комнаты, поднялся наверх, потом быстро спустился, подбежал к входу, что-то сказал своему товарищу, тот в ответ кивнул утвердительно, тогда первый отстегнул от поясного ремня маленькую портативную рацию и шустро-шустро стал говорить в нее. Андрей так заинтересовался происходящим, что чуть не забыл о том, что собирался уходить отсюда к тетке.
И лишь когда буквально через несколько секунд после окончания разговора “первого” увидел, что к дому подъезжает зеленый джип, из которого вышли еще несколько “духов”, в том числе и пожилой, лет шестидесяти, в зеленой чалме на голове, наверное, какой-то начальник, Андрей опомнился и понял, что представительство превращают в некий командный пункт и надо уходить отсюда поскорее.
И пригнувшись, прижимаясь к осточертевшим дувалам, побежал он по известному ему уже маршруту к теткиному дому, моля Бога, чтобы не нарваться снова на “духов” и (что казалось еще ужаснее) не выронить и не потерять телефонную трубку.
Прошло не так много времени, прежде чем Андрей понял, что пригибаясь и прячась в тени дувалов он смотрится более подозрительно, чем если осторожно, но все же не скрываясь, идти по улицам. Выглядел он уже достаточно по-местному в своей старой гимнастерке, и, хотя мог вызывать подозрения, как: а) русский, и б) молодой, но ведь есть тут и свои такие, пускай немного? Патрулей в городе почти нет, в городе относительно спокойно: пока не было слышно ни криков, ни выстрелов, ну разве исключая те, что были произведены по нему самому, хотя… Разве этого мало?.. ладно, прямо через посты идти не надо, ежу ясно, а вот огородами, да к Котовскому…
Так, обойдя всего несколько зданий, он и вышел напрямую к теткиному дому… Нет, не придется ему хорониться у тетки… Прямо перед ее домом стоял небольшой джип, или газик, или что-то еще в этом роде, точный близнец того, который подъехал сейчас к австрийцам, а из дверей джипа высовывались чьи-то запыленные сапоги и приклад винтовки. На автомобильной антенне трепетал зеленый лоскуток, и стало предельно, до вновь пришедшего в сердце ледяного холода, ясно, что и к тетке лучше не заходить… Не стоит. Андрей даже ни на мгновение не остановился, чтобы никто ничего не заподозрил, а пошел себе дальше, словно и в мыслях у него не было заходить в этот дом. А куда теперь? Или просто свернуть в какой-нибудь переулок и позвонить оттуда по Штефановской трубке? Наверное, тоже не самое мудрое решение: не ровен час, кто заметит, а это уже будет не просто подозрение – по военному времени точное палево. Поди объясни, откуда у тебя мобильный телефон и кому ты что передавал – никто и спрашивать не станет…Постой, а если попробовать вернуться к этой голубоглазке? Как там он ее окрестил? Майя, что ли? Точно, надо постараться найти ее, а там спокойненько созвониться со своими, и ждать, ждать, и никуда не соваться, и нигде больше не прятаться, не нарываться. Неужели она не поможет ему? Должна помочь, девчонка-то вроде нормальная… Глупая разве что, туземка несчастная…
Только вот не появился ли у нее кто из взрослых, брат там или кто другой?.. Значит, надо постараться зайти к ней незаметно, и если что не так… Ох, как сейчас все “не так” – ни в представительстве не удалось спрятаться, ни у тетки… Неужели и у Майи его ожидает такая же участь? И что тогда? А что тогда… Тогда вот и придется думать о новом убежище и прятаться, словно зайцу. Где сейчас Ольга и Мишка?
Что с теткой? Что с раненой рукой, неплохо бы врачу показаться… А сумеет ли он вообще вырваться отсюда?.. Нет ответов. И Андрей медленно побрел назад, туда, откуда пришел, в надежде, что зрительной памяти его удастся зацепиться за какой-нибудь виденный им ориентир, и среди сотни одинаковых дувалов он все же найдет тот, который укрыл его сегодня ночью. Не спросишь же у первого встречного на чистом фарси: “Не скажешь ли, друг, где здесь живет одинокая голубоглазая девочка, которую я зову Майей и которая не понимает по-русски? Я у нее ночевал вчера…”.
Но, видимо, слишком благоволил Бог к Андрею в эти дни, помогая уйти от моджахедов и отведя посланную пулю чуть в сторону, потому что решил обратить свое внимание к кому-то другому, ибо после долгих хождений по району он так и не смог найти домик, где жила Майя – да и как его отличить от сотни других, точно таких же? Только чудо могло помочь ему, а чуда не произошло. Андрей так утомился ходить вдоль совершенно одинаковых глиняных стен, прятать лицо от немногочисленных встречных, что в конечном итоге, увидев, как ему показалось, особенно нежилой дом с окнами, заколоченными досками, зашел в подъезд, поднялся на самый последний этаж да там и остался, около самого выхода на чердак. Сел прямо на пол, достал из кармана мятую бумажку с номером телефона, повертел мобильник Штефана в руках, понажимал на разные кнопки, после нажатия на одну из них, красненькую в верхнем правом углу, зеленый экранчик зажегся, потом негнущимися пальцами набрал номер.
В трубке что-то побулькало, попищало, но ни гудка вызова, ни какого-либо объясняющего текста не последовало. Андрей еще раз набрал нужный номер, прислонился головой к стене и, продолжая держать трубку у уха, закрыл глаза. Он и не заметил, как задремал, просто отключился, в несколько мгновений провалившись в небытие, а откуда-то издали до его затемняющегося сознания доносились бульканье и писк – его материализованные попытки связаться с уехавшей от него на зеленых американских авто жизнью…
Ничего не снилось Андрею в этом быстро пролетевшем сне, и когда он, замерзнув от утренней свежести, открыл глаза, ничего не осталось у него в воспоминаниях, только мерзко ныло раненое плечо да смертельно затекла шея от того, что всю ночь проспал в неудобном положении, сидя. Андрей долгим непроснувшимся мутным взглядом смотрел перед собой, с трудом осознавая свое положение и пытаясь вспомнить все события прошедшей ночи.
Телефон так и остался лежать в его ладони, только маленький экранчик погас, а когда Андрей попытался несколько раз нажать на красную кнопку, он так и не вспыхнул. Андрей несколько раз повторил ту же процедуру, но телефон так и не включился. “Наверное, села батарейка”, – мрачно подумал Андрей, и радости эта мысль к его нынешнему настроению не добавила. Он медленно поднялся, неохотно размял затекшее за ночь тело, поскреб медленно, но верно, зарастающий подбородок и стал спускаться вниз, на улицу. Перед выходом из подъезда он осторожно выглянул на улицу, чтобы убедиться, что никого из “духов” поблизости нет, и только перешел улицу, как увидел… Нет, не может быть! Боги вернулись! Прямо перед ним, опустив глаза вниз, быстрым шагом шла Майя.
– Майя! – позвал он негромко.
Майя услышала его сразу же, подняла голову и, в мгновение ока перебежав улицу, оказалась рядом с ним, как обычно светясь своей потрясающей улыбкой, и быстро-быстро забормотала на своем.
– Да подожди! – попытался остановить ее Андрей. – Подожди, не тарахти! Мне надо поскорее спрятаться у тебя, понимаешь? Nomefamami? – вспомнил он слово, которое она твердила вчера целый день напролет.
Майя так поразилась, услышав от Андрея слово на своем языке, что тут же примолкла, оторопело не сводя с него восхищенно сияющих глаз.
– Ibi, shumo tochiki gap mezonami? – только и выдохнула она.
– Значит, слушай, – воспользовался возникшей паузой Андрей и, опять вытащив из своего арсенала все вспомянутые узбекские слова, новые из фарси и уже использованные в общении с Майей жесты, попытался дать ей понять, что ему нужно снова вернуться к ней в дом. И Майя поняла его, утвердительно мотнула головой, взяла за руку и сказала:
– Ha, raftem.
И они пошли по улице, в дом Майи, который оказался совсем рядом – рукой подать, да чего там, весь городок был невелик, только надо хорошо знать его старые кривые улочки.
Но неужели теперь он только и будет заниматься изучением географии осточертевшего ему Дукента, не зная, как вырваться из него, и не имея возможности связаться со своими?..
А вот объяснить Майе, как найти новую батарейку для сотового телефона да еще нужной марки или, в крайнем случае, зарядное устройство, – оказалось задачей непосильной. Добраться же до какого другого телефона или переговорного пункта, чтобы позвонить своим, было так же невозможно.
По словам Майи, “духи”, или “fidokorho”, как она их называла, все уже устроили по-своему, закрыли государственные учреждения, везде расставили свои посты, своих людей – а на почте уж точно. К большому удивлению Андрея, некоторые слова – “почта”, “базар”, “милиция” Майя все же понимала, а вот такие же простые, как “школа”, “магазин”, “телефон”, – нет… Да что там, телефона в ее доме и в помине не было, телевизора и радио тоже, обычный старый азиатский дом с глиняными стенами, каких в Дукенте навалом…
Зашли они в дом спокойно – никто из соседей не появился в узком Майином переулочке, и, вроде бы, Майя не очень-то и боялась вести его к себе. Может, он просто психует, и никому до него нету дела, и он совершенно спокойно может выйти из городка да и отправиться на поиски своих? Но что-то внутри говорило Андрею, что нет, так быть не может, просто так он отсюда не уйдет – свежи в памяти документальные фильмы и сюжеты из информационных программ времен чеченских войн, и эти одним миром с “чехами” мазаны, под зелеными знаменами, они везде одинаковы – в плен, в заложники, уши прочь, а потом – пулю в лоб…
В школу Майя не ходила – почему, Андрею тоже понять не удалось. Майя что-то говорила ему о себе, но он почти ничего не понял. “Mard”, – говорила она, имея в виду какого-то мужчину (еще одно слово в словарь), а вот еще знакомое: “аka, aka” – наиболее часто повторяла Майя, вроде бы что-то о брате лопотала она, показывая, что он куда-то ушел и вроде бы собирался вернуться, и она его ждала. Не хотелось встречаться с неизвестным ему, Андрею, майиным братцем, тем паче, что о “духах” Майя отзывалась совершенно спокойно: “nags” – “хорошо”, ответила она ему медленно, когда он спросил ее о “фидокоро”, а потом прибавляла много-много неизвестных слов так быстро, что даже когда Андрей просил ее говорить помедленнее, все равно тараторила, как угорелая. В общем, ни черта она ни в чем не разбиралась, и многого от этой голубоглазки ждать было нечего.
Все время Андрей думал о вариантах освобождения из этого своеобразного плена, а было этих вариантов не так уж и много. Все уже передумывалось по сто раз, и все же: можно попробовать по-партизански выходить из окружения. Очень рискованно, не зная ни языка, ни местности, ни знакомых. Найти тетку, чтобы помогла со знакомыми… Пока не нашел. Все-таки попросить Майю помочь ему? Да, как же, поймет она, глупыха голубоглазая, чего он от нее хочет…
Замкнутый круг.
Хорошо, опять поесть принесла. Все та же лепешка, на этот раз с сушеным виноградом, изюмом, да, как говорится, на безрыбье… И еще: что делать с рукой и каким образом обратиться к врачу – вот еще одна проблема, от которой у Андрея голова пухла… Раненая рука сильно болела, область боли расширялась – это можно было понять, если нажать возле раны, – значит, воспаление… Иногда даже отнималось все плечо, но ни болеутоляющих, ни антибиотиков у Майи не было… Снова принесла она ему чистую белую тряпицу, перевязал руку осторожно сам, старую, окровавленную тряпочку выкинул, матерясь тихо-тихо и потихоньку начиная звереть от мысли о возможном заражении.
Что переживает сейчас и о чем думает Ольга? Прошло уже два дня, а он все еще в неизвестности, ни он ничего о них не знает, ни она о нем… Вот уж попал в переплет так попал…
Так и валялся Андрей на айване, обращая на Майины хождения по двору все меньше внимания и все больше погружаясь в сомнамбулическую трясину, не находя силы воли, чтобы вырваться из своего плена, выйти из дома, пойти по улицам, найти кого-то, кто бы мог помочь. Почему-то злился на американцев, хотя при чем тут американцы, еще больше – на Ольгу, хотя и тут можно было ее понять – у нее на руках оставался сын, а он все-таки здоровый мужик и мог бы о себе позаботиться…
И телефон вот ему оставили, а телефон не работает… и стал простым куском пластмассы, от которого толку, как от любого другого дерьма…
И снова тихо накатывалась душная южная ночь, и он лежал на полу, распростертый навзничь, на этот раз не смыкая глаз, смотря в темное азиатское небо и дыша влажным и горячим южным воздухом. И вот она – ночная мертвая тишина, все курортные звуки пропали с того самого рокового дня, ни музыки, ни голосов отдыхающих, только редко-редко лай собак да нет-нет выстрелы… Да, и выстрелы стали слышны – не так уж все спокойно, как казалось с самого начала… Иногда раздавался шелест шин или лязг гусениц – “духи” перемещались, ослепительная игла их прожектора все так же гуляла по улицам центра городка, проскочить мимо можно было только чудом. Что же, оставалось только лежать и ждать, находиться на иждивении у глупой местной девчонки, с содроганием ожидать гангрены или того, что вот-вот кто-то проведает о том, что он лежит тут раненый, и к нему вломятся “духи”, а он не будет даже в силах им сопротивляться… Всю ночь Андрей промаялся в жутком бреду, по-настоящему даже и не сомкнув глаз, – перед ним мелькали в неопределенном порядке и затем исчезали лица белесого Штефана, нервно курящего сигарету, и тетки Вали, все так же машущей руками и кричащей: “К немцам давайте! К немцам!”, исподлобья глядящей на него Майи, а потом вдруг той блондинки из австрийского офиса, которую и видел-то он мимолетом, когда она спускалась с верхнего этажа, “духа” на БТРе, который улыбался и навел на них палец, а вот Ольгу и Миху, как ни хотел он представить, – никак не мог, и от этого ему становилось так жутко, что впору сжать зубы, чтобы не закричать…
Наверное, он застонал в этом своем бреду, потому что неожиданно почувствовал у себя на лбу какую-то мокрую тряпку, и услышал, как тонкий детский голосок шепчет ему, что-то успокаивающее… Колыбельную?
– Mush mush mush, svet tatakush… Kara dadachi bachi takush…
Пауза, тишина, а потом – снова “mush mush mush”, и спокойнее стало, и рана вроде ноет меньше, и даже казалось, что пришел спасительный и спокойный сон, сейчас он спит, а когда проснется – снова все будет нормально и рядом окажутся и Ольга, и сын…
Ближе к утру чуть повеяло прохладой. Когда Майя ушла – Андрей не заметил, она исчезла так же незаметно, как и появилась, а к самому утру у него все сильнее окрепло решение плюнуть на опасность и уйти отсюда, утечь из города, бежать, искать места, где могут быть русские, а там русские помогут, обязательно помогут!
У него остались доллары – за них можно было договориться с кем-нибудь из местных, постараться найти кого-то, кто бы внушал доверие, а там…
Андрей, поглощенный своими мыслями, почти не услышал, как скрипнула дверь, а даже если бы и услышал, то общая расслабленность не дала ему сигнала насторожиться – Майя постоянно уходила и приходила, и он перестал уже дергаться от этого скрипа.
А вот когда ему прямо в грудь уперлось твердое дуло автоматической винтовки, он моментально похолодел и вспомнил, что да, вроде минуту назад калитка скрипнула, наверняка кто-то вошел, а он даже и не глянул – Майя ли это или нет. Все страхи этих дней вернулись в его тело, изможденное от раны, отсутствия ночного сна и постоянно растущих беспокойств. И вот он, этот стальной ствол, прижатый к груди, и, наверное, это – все, после этого уже все…
Пауза. Тук-тук-тук – стук сердца где-то далеко-далеко.
Странно, но уже через несколько мгновений отхлынул от сердца мерзкий сводящий зубы в оскомину холод, стало просто и спокойно, и не хотелось даже поднимать глаза, чтобы посмотреть, кто же это так сильно придавил его стволом винтовки и, судя по всему, внимательно изучает его…
И вот откуда-то издалека до Андрея долетел голос, мужской, хриплый, и он услышал слова, на которые уже знал ответ:
– Chi tu?
Ох, не хотелось отвечать, но голос был тверд, и еще сильнее вдавил в его грудь ствол винтовки, так, что казалось, продырявит его насквозь… И Андрей, еле шевеля языком, вымолвил, сказал на чужом языке, все еще оставаясь сознанием где-то далеко-далеко:
– Mard…
– Вижу, что мард, – неожиданно по-русски усмехнулся голос. –Nomitonchi? – снова перешел он на фарси.
– Nodyr, – неожиданно для себя ответил Андрей после очередной паузы, приходя в сознание только после того, как снова почувствовал боль в груди.
– Nodyr… Мусульманин?
– Ne… Нет…
– Христианин, значит? – голос почти не имел акцента, но все же было понятно, что говорит нерусский.
– Нет…
– А что так? Нодыр – да не мусульманин… Русский – а не христианин. Кто же ты?
Пауза.
– Bоевал? – снова прохрипел голос.
– Нет.
– А почему ранен?
– Случайно задели…
– Случайно ничего не бывает. Hamin baruesh – все от неверия твоего, mard Nodyr… Веровал бы – и уберег бы тебя Господь. Может быть… Много лет я живу в мире, где стреляют и в меня стреляют, и не в меня стреляют, все пули Господа летят в разные цели, и знаешь – хоть бы царапнуло…
– И что, все верующие бессмертны? – усмехнулся Андрей, поражаясь своей внезапной смелости.
Голос тоже усмехнулся, но ответил.
– Да нет, многие уже на том свете. Так и есть на то воля Божья – ему ой как требуются смелые воины, и опытные строители, и талантливые поэты… Ты часом не поэт, Нодыр?
Ничего не ответил Андрей, и тогда голос продолжил:
–Где Мохрух?
– Майя?
– Кто?
– Девочка?
– Ну да. Сестра моя. Где она?
– Не знаю. Она мне помогла… Накормила… Не знаю, где теперь.
– Ладно, выясним… А где ты на фарси болтать научился? Ты же неместный, а? Я тут всех знаю.
– В отпуск приехал… Фарси… Не знаю… Майя научила…
– Ишь ты, – снова усмехнулся голос. – Способный… Ранен тяжело?
– Не знаю…
– Да…– голос вроде задумался. – Может, укол тебе сделать? Или молитву прочитай, неверующий. Молитву какую знаешь?
– Ne, – еле выдохнул Андрей.
Этот допрос отнимал у него много сил, и на каждый новый вопрос отвечать было все труднее… Молитв он не знал, в глазах у него темнело, а голос никак не показывал своего лица, только чуть слабее стал давить винтовкой на грудь… Андрей закрыл глаза, то ли проваливаясь в обморок, то ли вбирая грудью пулю – непонятное это было ощущение, ох непонятное, никаких лиц или картинок перед глазами не мелькало, наоборот, прорываясь сквозь гул и грохот в ушах, чей-то голос быстро выговаривал незнакомо-знакомые слова молитвы: “Subhonalloh, аlhamru lilloh, аllohu akbar va illoha, vahdahulla sharikallah, lahulmulka va lahulhamdu iyuhiy va iyumiytu va huva, hayiyulla yomiytu biyadihil hayri va huva a`la kulli may`in kodiyr”…
И снова открыл глаза Андрей и вновь увидел перед глазами белое от жары небо, и все также лежал он на том же самом айване, только рука болела не так сильно, можно сказать, совсем не болела, предплечье туго перетянуто новым бинтом, рядом стояла какая-то жестянка с мазью, по внешнему виду чем-то напоминающая мазь Вишневского, только без его тошнотворного аромата, одно присутствие которого вызывало нагноение… В голове странно шумело, тихо и умиротворяюще, и какой-то сладкий привкус царствовал во рту, до того приторный, что хотелось прополоскать рот.
Сколько времени прошло на этот раз, он уже не мог и представить. Все, что произошло за те суматошные дни, когда в город вошли моджахеды, казалось скрытым за белесой дымкой южного неба, и даже мысль о том, что жена и сын находятся где-то далеко-далеко не казалось такой жуткой… Наверняка американцы неплохо пристроили их, а он… ну что он. Он жив, а это говорит о том, что рано или поздно он выпутается из этой истории. Ведь исчезло то видение, которое придавило его автоматом, и ничего, он еще жив, а если бы тогда он не побежал бы в ночи, не получил бы ненужную Господу пулю… И не так уж страшны эти, пускай у них свой Бог, свои правила – у всех они разные… А что у него?…
– Kora chito? – раздался знакомый голубоглазый голос откуда то из пересечения земли и неба.
– Nags, – отвечает Андрей и долго-долго думает о чем-то, пытаясь сосредоточиться… – Слушай, – внезапно вспоминает он. – А что это такое ты мне пела тогда, ну когда мне ночью плохо было? Что-то такое – mush, mush… Колыбельная какая-то? Про мышку?
– Ha – отвечает Майя и рассказывает ему историю – смешную и страшную. Действительно колыбельная. И действительно про мышку. История жутковатая, и хотя Андрею сейчас совсем не страшно и он даже улыбается, все же содержание самой колыбельной для него темно и смутно. Зачем Мышке Большой – брать нож и убивать своего сына? Просто за то, что он не хочет спать ночью? Майя тоже улыбается, вот такая вот, мол, история. Ей самой это рассказывал отец, причем рассказывал тоже перед сном, когда она баловалась и не хотела спать. И он также просил Мышку выключить свет и взять нож, и…
Вот здесь история и кончается. А я вот думаю, каким образом она могла бы завершиться. Итак: А-310 приземлился вовремя, в 19.30 по московскому времени. Андрей бросил недокуренную сигарету в урну, бросил слишком слабо, и порыв ветра не дал окурку долететь до места своего упокоения и понес его дальше по заснеженной дорожке разбрызгивать огненные искорки… Андрей сплюнул, натянул ушанку посильнее и направился в тепло зала ожидания, чтобы среди прилетевших из Дели скорее увидеть своих, Ольгу и Мишку… Много же времени прошло с того момента, как зеленые БТРы вошли в Дукент… Много чего пришлось испытать, оказаться в общине бичей-мусорщиков, уходя из городка, и с чабанами задружиться за пятьдесят баксов, и быть нещадно ими битым и ограбленным все за те же американские бумажки, потом были другие приключения, чуть не утонул в местной солончаковой речке, пять дней не ел ничего, кроме какой-то мясистой травы, которой потом рвало жутко, затем все же добрался до другого городка, где “духов” не было, зато был телефон, но дозвониться до своих он не смог, потому что бумажка с номером совершенно расползлась, а по памяти – ну кто надеется на память? Плыли перед глазами какие-то цифры и проявились только когда он оказался в Ташкенте, в военном госпитале… А тогда уже звонить по тому телефону было без толку, пришлось обращаться в американское посольство, те долго выясняли его личность, как будто он сам социально опасный элемент, преследующий спасшихся от него жену и ребенка, потом также долго и нудно связывались они со своим представительством в Пешаваре, а Ольги с сыном там уже и не было, далее америкосы не спеша обзванивали все другие азиатские посольства, потом с трудом нашел своих уже в Дели, потому что всех граждан России, попросивших убежища или оказавшихся с американцами, как вот Ольга и Миша, отправили туда, в Индию, хотя предварительно долго-долго мурыжили, по, как всегда, непонятным американским причинам – политического убежища вроде не предлагали…
А теперь вот уже зима, и Андрей приехал в Москву, потому что ждать у себя в Ревде он больше уже не мог, и вот теперь стоял в толпе предбанника зала прилетов, с внутренней дрожью, и с каким-то отупением в голове.
И вот пошли, пошли пассажиры, утомленные после долгого перелета, затерроризированные российской таможней, жадной до доходов прибывающих из-за границы, пускай и из нищей Индии, пошли смуглые индусы, похожие на цыган, в чалмах, сикхи в тюрбанах, афганцы в рубахах до пят, европейцы с чемоданчиками, челноки с огромными матерчатыми сумками, и только его родных не было, не было даже видно их сквозь тонированное стекло, не видно у транспортерных лент… Андрей два раза выбегал покурить на мороз, не сводя глаз с выходивших из аэропорта, но никак, никак не появлялись те, кого он ждал столько времени… Но вот, выбросив очередной окурок и выдохнув морозный воздух пополам с дымом, Андрей совсем уже отчаявшийся и не знающий даже, что думать, рванул снова в здание, а из него появились Ольга в незнакомом бежевом полушубке, а рядом с ней – Мишка в красной ветровке, то же не своей.
– Оля! – крикнул Андрей и побежал навстречу, а они остановились в самом центре прохода, раздражая встречающих и выходящих своим ступором.
Подбежал, подхватил Мишку на руки, обнял Ольгу… От стремительности порыва с головы Андрея слетела ушанка, покатилась по тротуару, собирая на свой ворс мокрые снежинки… А Ольга замерла, не сводя глаз с почти уже зажившей раны на том самом месте, где у ее мужа когда-то была ушная раковина… И только когда жена заплакала, Андрей догадался, на что она смотрела, и погладил жесткой ладонью по светло-золотистому темени…
– Ostosta, – прошептал он на незнакомом языке, – не плачь! Ну!.. Ну же… Mush mush mush, svet tatakush… Kara dadachi bachi takush…
А есть и другой вариант.
Горячее небо Дукента, еле слышный прибой… В городе все спокойно, воины Аллаха уже давно ушли вперед, стоят на границе Узбекистана, местные органы самоуправления налаживают жизнь по новым правилам. В доме Мохрух ее брат, ака Сардар, решил сделать ремонт – сколько можно жить в нищете, ведь Мохрух скоро замуж. Ну, скоро-нескоро, а все же, пока есть деньги и время, надо дом отремонтировать – почитай, со смерти родителей без ремонта стоит, крыша совсем плохая. А тут еще и Нодыр поможет. Вот он ходит по двору, как всегда что-то налаживает, вроде, пытается приделать шланг для полива к большому баку. Ходит по-прежнему в его старой гимнастерке и затертом чапане, улыбается, что-то про себя напевает, а Мохрух сидит на полуразобранной крыше и мечтательно смотрит в небо. Рассказывала, что где-то далеко у Нодыра осталась семья, никто не знает где. Мохрух попросила его, Сардара, помочь, и пришлось сходить в местную милицию, те пытались связаться с пакистанцами, а пакистанцы только и смогли сказать, что все иностранцы, которые уехали из Дукента, отправились прямиком к себе в Австрию, а больше никто ничего и не знал – телефонная связь была очень плохая, много чего испортилось за все годы военных действий и разрухи… А Нодыр так никуда и не ушел, остался с ними, потихоньку научился болтать на фарси, соблюдает и asr, и peshin, и bomdod, и shom с khuftan’ом, помогает по хозяйству, так к нему и привыкли … Только, наверное, зря тогда он сделал ему этот обезболивающий укол…
– Maya, isim bet, – говорит внезапно Нодыр. – Gap mezonam: mush mush mush, svet tatakush…
И Майя продолжает, все так же смотря в небо и улыбаясь во весь рот:
– Kara dadachi bachi takush…