Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 15, 2003
НА ПОМИНКАХ ФИННЕГАНА Вышел месяц из тумана На поминках Финнегана; Город Дублин крепко спит. Финнеган в гробу храпит. Смерти нет, ну что вы, право, У Исаака и Исава Вы спросите: смерти нет; Через два часа - рассвет. Кто смеется, кто рыдает, Музыкант слепой играет, Ночь, прищурив глаз слегка, Обнимает старика. На поминках Финнегана Джойс пьет водку из стакана. А над Дублином - туман. На пол падает стакан. Спит писатель. Спит старик. Головой на стол поник. Смерти нет. Страданий нет. Через два часа - рассвет. ДИПТИХ 1 Таков был цезарь, а теперь Один и ест холодный ужин, Сидит в квартире, запер дверь И ест один холодный ужин; Знакомых много, а друзей Свезли в один большой музей, На них сейчас там смотрят люди, Патриции, гетеры, груди, Что выставляют напоказ, На них взирает средний класс. Я человек другой эпохи, И мне остались только крохи, Клио со мною говорит, Горит империя. Горит. 2 И день и ночь шумит Сенат, Кричит, что Цезарь виноват, Уже седеющий историк, На это с грустью смотрит стоик, И улыбается поэт. Поэту до сего нет дела - Он трезв и холоден как лед, Накинув тунику на тело, Домой к историку идет. В стихах правителя не славит, Но говорит: "Имей в виду, Что если Цезаря отравят, Когда меня мой дар оставит - Я в императоры пойду". * * * Бумага все перенесет, Что сердце вынести не может. Поэт напишет и отложит Бумаги лист, и снег пойдет. И он сегодня не уснет, Стучит об лед большая рыба. Он видит небо, звезды, ибо Он ждет кого-то. Долго ждет. Кто прочитает, кто поймет, Кто лавр на голову возложит. Бумага все перенесет, Что сердце вынести не может. * * * Зима. Январь. Начало века. По улице проходит Блок. В толпе не видно человека, То стук копыт, то топот ног. То ветром сорваны афиши, То этот ледяной канал, И голос делается тише, И холод в сердце доконал. И ты идешь, кусая губы, Спустя полвека - вновь зима. Мимо огней ночного клуба, В метель, сводящую с ума. Пиши стихи, ищи исхода. Сходи на нет, замкнись в себе. Стучится в окна непогода. Играет ангел на трубе. * * * Идет ли нищий с тощею сумой, Лежит ли пес голодный под забором, Прохожий, увлеченный разговором, Жмет руку другу, и само собой. Прощается, затем уходит вдаль, Я остаюсь в пределах листопада, Обида, боль, сомнение, печаль, Картинки облетающего сада. И кулаки до боли крепко сжав, Смотрю на них, ни в чем, ни в чем не каясь, От размышлений до смерти устав, На сантиметр смерти не касаясь. * * * Пионерское детство, Галстук красный, как кровь. Ностальгия есть средство Забывать про любовь. Про печаль повторяя Чей-то стих наизусть, Выходи из трамвая На проспектную грусть. Без любви, как без хлеба, Не жалей и не жди. Видишь - синее небо Над обрывом во ржи. * * * Спустилась ночь. Промышленный Акрополь Уже уснул. Он спит и видит сны. И некий Ангел, вытирая копоть С лица, стучит, пугаясь темноты И пустоты. Один в оконной раме. Невидимый никем при свете дня. Мой бедный брат с озябшими крылами, Скажи, чего ты хочешь от меня? * * * Не думать о плохом. От нелюбви и дыма Я весь сошел на нет. И соловьи молчат. Сам превратился в дым без маски или грима, Но песенки слова во мне еще звучат... * * * Зимний день - это маленький ангел, Поседевший, весь в снежной муке, Сотни маленьких крошечных англий У него уместились в руке. Он за шиворот лезет метели, Он отчасти, наверное, бес, В парке старом он сел на качели И под снегом почти что исчез. И остался заснеженный дворик, Где, как в черном и белом кино, Тихий Гамлет и сумрачный Йорик У подъезда уснули давно.