Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 13, 2002
* * * Владимиру Боже Как с Богом, побеседовал с Боже. Година незаметно на душе Установилась по календарю. Повеселел и даже вот острю. Махну, пожалуй, я в свое село. Зеленой травки захотел зело, Сходить к дружкам, схороненным в лесу, Хорошей водкой выплакать слезу, Немного поворчать по старшинству: Ишь, разлеглись, а бабы жгут ботву, Взбивают грядки, пробуют pедис... А жизнь прошла, хоть понову родись. * * * Олегу Хомякову Прокуковали четыре Сверху лесные часы. Ласточки лихо чертили Молнии, пели овсы. Вроде гранатовой щетки Мрела деревня внизу. Знаки, повсюдны и четки, Предполагали грозу. Одаль бежала машина, Следом собачкой - дымок... Сдерживал слезы мужчина, Но почему-то не смог. * * * Салиму Фатыхову Салям тебе мое, Салим, С ильменских берегов Миасса! Вот всей семьей грибы солим, Их по кустам напрело масса. Еще мальчишечьи следы Не стерло время - до Европы Веселым высверком слюды Былые золотятся тропы. И тургоякская вода, Ужасно мнучая пpи ветре, Не совершенней, чем всегда, Но обжигательней в привете. Еще какой-то "собакид" В земле остался неоткрытым. А помнишь староверский скит И песню иволги со взрыдом. Глазеет взлёток из гнезда, Он миром потрясен глубоко... Гори, гори твоя звезда, Моя не гасни, ради Бога! * * * Закрыл глаза, стал невидимкой, Уплыл спокойно в никуда. Последний вздох янтарной дымкой Исчез с радара навсегда. Прилег, чтоб не мешаться, сбоку С устатку вроде прикорнуть. Ан без души, поскольку Богу Ее обязан был вернуть. * * * С замутненным разумом река Билась о скалу на повороте. Исходила пеной... Сосны вроде В панике обстали берега. Был у нас в деревне дурачок, Косиножкой дергался в припадке. В омут звал, как та вода в распадке, Кабошон агатовый - зрачок. * * * Ели и пили, как лошади, Стоя - а то на ходу. Маршировали на площади Раза четыре в году. Гимном, как будто молитвою, Правили души, при том Самую, может, великую Глупость пороли гуртом. А поперечных увечили Коль не кнутом, так мечом... Кончилось все - делать нечего, Вспомнить зато есть о чем. * * * Старик, склеротик, одуванчик, Былую растерявший прыть. Ему б улечься на диванчик, Вретищем босоту прикрыть. Ему, наверно, одиноко Там, где ни ночи и ни дня. Его всевидящее око, Как телевизор у меня. Всегда одна и та ж программа, Поднадоевшая давно: Плодятся, жрут, не имут срама, Тьфу! - не народец, а говно. * * * Торчу в постылом Мухосранске. Гудит за шторой белый рой. Своим теплом делюсь по-братски С двоюродною медсестрой. Она приходит после смены, На бис пьет водку и в матрас Ревет по поводу измены: Мол, в первый и в последний раз! В плену у дикого циклона Не то, что у чеченца, но Душа к стихийной страсти склонна И... деньги кончились давно. Буран. Заказана дорога. Снежинки больше, чем репьи... Пылятся на столе у Бога Все челобитные мои. ГОРОД Пейзаж типовой и неброский: Ларек, светофор, кинозал... Похожий на классика Бродский немало таких описал. Воспел Соколов... без проформы Асфальт и бетон уважал. Вот город. Стою у платформы. Приехал, как не уезжал. * * * "Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон..." Поэты больше не пророки. Такого дара лишены Не столько за свои пороки, А сколько за грехи страны. Святая Русь! - рекли соборно Теперь заборные слова. Москва охальная, как порно, Всему худому голова. Поэты, разживясь портвейном, Бренчат на лирах вразнобой В беспамятстве благоговейном, Вполне довольные собой. Все больше тьмы, все меньше света В крутых пределах горних сфер... Похоже, требует поэта К последней жертве Люцифер. * * * Деревня меня не узнала, А, может быть, сделала вид. Где низко саманка стояла, Высоко лесина стоит. Беззубая улица: редок Кирпичный барак "на двоих" Времен удалых пятилеток И маятных странствий моих. Ни крыш под пластами, ни тока Ручных журавлей у ворот... Страна поступила жестоко - Объехала божий народ. Обула, как лоха, в галоши, Подбила сыграть в лохотрон... Косят лиходейские pожи На невидаль с разных сторон. Прощай, уходящая в небыль, Стань выдумкой правде назло, Деревня, в которой я не был, Которой и быть не могло. * * * "Не забуду марксистские лекции!" - Так бы выколол тушью на лбу. Часовой в состояньи эрекции. Вождь сушеный в стеклянном гробу. Марширует, пыля, комсомолия. Где-то я топочу налегке. Путеводит звезда, будто молния, Грубо скомканная в кулаке... Так мы жили бесправые - правые В том, что жизнь эта нашей была. Ну, а вы, телепузики бравые, У чьего суетитесь стола? Как их кличут, господ ваших: лидеры, Шефы, боссы - поднесь паханы? Мы их знаем в лицо, мы их видели, Промышлявших судьбою страны. Не к тому я, что прошлое - праздники, Настоящее - будние дни. Просто пьесы у нас с вами разные, А вот роли, как видно, одни. * * * Без всякой задней мысли Вдруг оглянусь назад: Бадьи на коромысле Сережками висят. Как бы обняв за плечи Подружек, из ворот Выходит мать навстречу, А не наоборот. Теленок за оградкой, Кизяк уложен в клеть... Вот все, что я с оглядкой Успел запечатлеть. * * * Нашел занятие - болеет, Прилежно, даже с огоньком. Он не рычит, но и не блеет, Болеет больно, но молчком. Такая, знаете, натура - Хоть на боку, абы вперед. А смерть? Она всего лишь дура, Когда бы не наоборот.