Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 12, 2002
В Перми готовится к печати уникальная книга под названием “Маргиналы”. Автор – Анна Сидякина, кандидат филологических наук, лауреат премии “Малый букер” за 2000 год в составе фонда “Юрятин”. Книга посвящена истории пермского и частично свердловского литературного андеграунда. Основой для теоретической части книги послужила кандидатская диссертация автора, впрочем, очищенная от всякой научной мутотени. Главный же формат четырехсотстраничного тома – это устные свидетельства/рассказы участников тех событий. Эти свидетельства А.Сидякина намерена опубликовать в жанре Oral’s History. Ею было опрошено более 40 человек. Некоторые из них проживают теперь не только за пределами Урала, но и России. Книга будет оснащена (именно так!) более чем тремястами фотографиями того времени – благо, что у пермского художественного “подполья” были свои фотолетописцы, такие как Андрей Безукладников или Юрий Чернышев, ныне фотохудожники европейского уровня. Отдельная глава книги называется “Музы”, где будет рассказано о представителях прекрасного пола, вдохновлявших тех или иных поэтов/писателей/художников на творческие свершения и своим “эротическим дизайном” скрашивавших унылые психофизиологические “интерьеры” времен застоя. Будущий читатель сможет также ознакомиться с хронологией событий, зафиксировавшей необязательные “вехи” литературной истории пермской богемы. Комбинация стоп-кадров сухой хронологии и живой динамики устных свидетельств – по замыслу автора – поможет воссоздать ту сугубо необъективную, крайне тенденциозную, психологически неаргументированную, а стало быть – точную (!) панораму того времени/пространства. В рамках книги будет опубликовано и несколько самостоятельных приложений. Ну, например, антология поэтических текстов, написанных “теми авторами в те времена”, или, скажем, воспоминания некоторых московских поэтов, волею судеб связанных с уральской литературной тусовкой…
Книга “Маргиналы” – феноменальный труд и, безусловно/очевидно, – единственная в современной русской культуре попытка дешифровать и продемонстрировать те процессы, которые бурлили в свое время в одной из русских провинций, чтобы в итоге инкапсулироваться, а потом и сойти на нет не по своей, разумеется, воле.
Книга “Маргиналы” – это живые лики погибшей литературы. И данный культурологический нонсенс через некоторое время будет-таки воплощен в жесткой полиграфической копии, что само по себе изумительно и невероятно.
Публикация в “УН” состоит из фрагмента хронологии и двух выбранных наугад Oral’s History. Думаю, что этого достаточно, чтобы поиметь представление о книге в общих чертах.
Мне как автору того времени и того места… Странно это звучит: “как автор…” Прямо кентавр какой-то по имени “Какавтор”. Так вот, будучи “какавтором” пермского, прости господи, андеграунда, т.е. тем, о ком в “Маргиналах” сказано много лестных, а также прямо противоположных слов, мне вроде бы не след распинаться тут в превосходных оценках этой книги, но, тем не менее, я это уже, как можно было заметить, сделал. Неизбежно следует вывод: значит, книга того стоит. Скажете – нелогично? Ну что ж, логика всегда была нам – по барабану.
Мы все наделены умением – не забывать. Осталось приобрести привычку – помнить. Помнить – значит вырезать на монтажном столе своей памяти фрагменты настоящего, заменяя их кадрами прошлого с целью увидеть их в будущем. Занятие, конечно же, насколько опасное, настолько же и бессмысленное. Но именно бессмыслица только и способна рождать новые смыслы. Впрочем, жизнь человеческая – всего лишь гостевой тур из бессмысленности в смысл, а потом – обратно.
Виталий Кальпиди
Анна Сидякина
Эта хронология жизни пермского литературно-художественного подполья 1970-80-х, в том виде, в каком она существует в настоящий момент, выглядит несколько прямолинейной. Она держится на жестких опорах “событийного ряда” – фактов в большей или меньшей степени осмысленных и развернутых в цепочки взаимодействий, которыми оказалась пронизана неплотная и разнородная художественная среда закрытого провинциального города.
Вообще: существовал ли в Перми андеграунд – вопрос может оказаться не бесспорным, если учесть, что самые яркие публичные акции пермского неофициального искусства прошли под флагом комсомола. Возможность пригласить в Пермь Франциско Инфантэ Арана и Кирилла Ковальджи в начале восьмидесятых возникла в связи с проведением обкомовского молодежного семинара. На загородной базе отдыха в незапамятном году корифей актуального искусства демонстрировал яркие артефакты из “Музея оптических метафор”, а молодые пермяки свое технологическое ноу-хау – слайд-поэму “В тени Кадриорга” – выразительный сплав поэзии, музыки и визуальной абстракции. В нашей хронике эти визиты отмечены как первый опыт профессиональных взаимоотношений пермских свободных художников с московскими коллегами. Или – другой пример, из ранних перестроечных лет – один из приездов в Пермь легендарного Парщикова тоже намечался в рамках деятельности пригоркомовского МТО, которое, правда, в решающий момент отказалось-таки от своих намерений, в результате чего выступление поэта плавно переместилось из ДК в подвальную мастерскую художника Остапенко. Куда и набилась толпа желающих послушать знаменитого метафориста. Кому сегодня нужны эти подробности? И стоит ли запинаться о конъюнктуру давно минувших лет, тем более что и сама терминология – андеграунд, авангардизм – уже переместилась на полку с этнографическими раритетами. Скрытая интрига повседневности заранее в выигрыше по сравнению с любым событийным антуражем, чем бы он ни запечатлелся в истории – нелепой опечаткой в циркулярном списке (“это какая еще инфанта приезжает?”) или приватным выхлопом чьей-то давнишней памяти (“…который, кстати, путал азербайджанский портвейн с мадерой…”). Так стоит ли? Да, и еще раз да – оглянуться, хотя бы для того, чтобы получить удовольствие. Не от созерцания темных подвалов с плавающими в них работами андеграундных мастеров. От творческого азарта, чистой, пылающей радости первооткрывателей, стремившихся к тому, чего не может быть. И оно было: были непринужденные люди, творившие без оглядки, были и те, кто в общении с неподцензурным искусством черпали вдохновение к собственной судьбе: авторы, тексты, читатели – тесный социум друзей и единомышленников, параллельная жизнь “другой” культуры. И что было ещё, так это авторская воля, свободная, по слову поэта, не от, а для, влекущая к открытому и отчетливому утверждению творческого жеста.
Об итогах пермского андеграунда говорят (или, наоборот, умалчивают) имена его участников и очевидцев. Поэты Виталий Кальпиди, Владислав Дрожащих, художники Вячеслав Смирнов, Вячеслав Остапенко, Вадим Капридов, фотографы Андрей Безукладников и Юрий Чернышев, скульптор-керамист Мацумаро, режиссер-документалист Павел Печенкин. Здесь же: поэты Владимир Лаврентьев, Юрий Беликов, Юрий Асланьян, Анатолий Субботин, Елена Медведева, Дима Долматов, Антон Колобянин, Сергей Стаканов. Прозаики Нина Горланова, Владимир Киршин, Марина Крашенинникова, Владимир Сарапулов. Писатели-фантасты Вячеслав Букур, Вячеслав Запольских, Михаил Шаламов. Музыканты Ханс Унру, Игорь Копницев, Валерий Грунер, Евгений Матвеев, Вячеслав Полунин, Олег Новоселов. Фотографы Владислав Бороздин, Сергей Копышко, Владимир Бабушкин, Сергей Постаногов. Культурологи Владимир Абашев, Вячеслав Раков. “Проводники” культурной информации Владимир Самойлович, Борис Филин.… Подруги и любимые – Наталья Чеканова, Наталья Куницына, Варвара Субботина, Татьяна Долматова, Наталья Армишева, Наталья Шолохова, Наталья Копылова, Татьяна Гончарова, Ирина Максимова… Актеры и режиссеры – Борис Мильграм, Евгений Глядинский, Илья Городинский, Владимир Сорокин, Лев Катаев, Юрий Шемелин.… Барды – Николай Шабунин, Олег Филичкин, Владимир Кириллов. Друзья и собеседники – Сергей Финочко, Сергей Куклин, Леонид Куколев…… И снова художники – Валерий Жехов, Ирина Лаврова, Леонид Лемехов, Анатолий Филимонов, Валерий Подкуйко…… Где-то вдалеке: Шура Баранов, Эдик Сухов, Саша Попов…… Уже еле различимые в общей памяти Виктор Мошегов, Константин Масалкин.… Ставшие своими свердловчане – Евгений Касимов, Андрей Козлов, Аркадий Бурштейн, Сандро Мокша, Андрей Санников, Андрей Матвеев, Вячеслав Курицын, Леонид Ваксман, Андрей Вох, Геннадий Перевалов, Евгений Ройзман, Роман Тягунов…… Москвичи – Алексей Парщиков, Кирилл Ковальджи, Франциско Инфантэ, Александр Митта, Евгений Бунимович, Владимир Салимон, Александр Еременко, Петр Вегин, Андрей Вознесенский.…..
Итак, в центре хроникального повествования – альтернативная поэтическая жизнь Перми 1970-80-х, именно поэтому оно и начинается с характеристики филологической среды Пермского университета, который стал “инкубационной пробиркой” новой поэзии, представленной в Перми прежде всего именами В. Кальпиди, В. Дрожащих и Ю. Беликова. Здесь же – различного рода творческие пересечения: акциональное направление изобразительного искусства, периферийные зоны поэтической альтернативы, взаимоотношения с пермским отделением СП, с московскими и уральскими художественными кругами и т. д. За рамками хроники остаются события личной жизни.
Отчасти источниками летописи стали периодическая печать и другие официальные документы. В основном же последовательность событий основана на свидетельствах очевидцев. Краткие фрагменты их устных рассказов, вошедшие в хронику иллюстративно, призваны прокомментировать сухой фактаж с позиции личностного восприятия. Но в несравнимо большей степени рельеф повседневности ощутим в “полнометражных” устных воспоминаниях, свод которых постепенно разрастается в субъективную энциклопедию местной художественной жизни, являющую сотни имен и подробностей литературного быта, развернутую типологию творческого поведения, спонтанные речевые зарисовки и живые интонации.
Публикуемые в дополнение к хронике мемуары – это записанные на диктофон беседы с участниками пермского андеграунда. Их речевая специфика объясняется нашим стремлением как можно более точно, при минимальной авторской и редакторской правке, сохранить фактуру устного повествования.
История поэтического андеграунда Перми: хроника событий
(публикуется в сокращении)
Возникновение литературных новаций в поэзии Перми связано с филфаком университета: здесь в конце 1960-х гг. учились прозаики Н. Горланова, А. Королев, Л. Юзефович, а с 1972 по 1980 гг. – поэты В. Дрожащих, В. Кальпиди и Ю. Беликов. Литературная жизнь филфака концентрировалась вокруг факультетской настенной газеты “Горьковец”, ставшей средоточием творческой атмосферы для нескольких поколений пермских филологов. Исполненные юношеского бунтарства и прямолинейности жесты “Горьковца” подвергались репрессивной критике со стороны партийных органов факультета.
Ярким событием в жизни университетских поэтов стало поэтическое объединение “Времири”. Слово В. Хлебникова в названии группы обозначило новое русло эстетического поиска: от голословных деклараций к сложному, углубленному символу и насыщенной ассоциативности. В этой связи особенно важным оказалось восприятие творческого опыта А. Вознесенского и Ю. Кузнецова. Поэзия А. Вознесенского, резко модернизировавшая ракурс восприятия современности, стала ближайшим ориентиром формального поиска, а сам Вознесенский – персонифицированным центром литературной жизни, притягательным для сотен поэтических неофитов. Попытки выразить глубинные состояния бытия, определяющие ход событий вне зависимости от исторической конъюнктуры, актуализировали в контексте поэтических предпочтений молодых авторов имя Ю. Кузнецова.
Тяга к пространству общекультурной традиции обусловила сложное единство двух автономных и отчасти оппозиционных друг другу “структур” пермского поэтического авангарда: с одной стороны – дружеские круги В. Кальпиди и В. Дрожащих (В. Лаврентьев, В. Субботина, Е. Медведева, Р. Спалей, В. Абашев, В. Раков, И. Максимова, С. Минин, С. Вяткина и др.), обитавшие в атмосфере интенсивных эстетических рефлексий, с другой – Ю. Беликов и “времири” (А. Субботин, Ю. Асланьян, В. Запольских, А. Попов, М. Крашенинникова, А. Ширинкин, М. Шаламов, Н. Вечтомов), для которых в большей степени оказался характерен социально-романтический пафос.
1974
На филфак ПГУ поступает Виталий Кальпиди. Знакомство В. Дрожащих и В. Кальпиди, первые поэтические выступления.
С. Финочко (выпускник филфака ПГУ 1977 г., в 1975 – редактор филологической стенгазеты “Горьковец”): “Вот брожение /на филфаке/: “КАЛЬПИДИ приезжает – из Челябинска!” А дело в том, что было пара человек из Челябинска, которые его знали: Наташа Турик – первая жена Славки Полунина. И вот, говорят, там такая личность есть: нигилист – Базаров или ранний Маяковский…… И что стихи пишет. А у нас ведь, если стихи пишет – это ЧЕЛОВЕК! /…/ Девочки некий ажиотаж создали, притом не забывай, что на филфаке любой парень – это уже заметный человек. Это раз. Во-вторых, парень, который пишет стихи, в-третьих, он еще что-то из себя представляет, такой борец за идею, очень резкий человек и т.д. /…/ Ну, приехал. Славка с ним сразу же очень сошелся, сдружился – Дрожащих. /…/ Потом уже мне Виталик очень импонировать стал. Я понял, что он человек абсолютно…… неправды не любит. Если он не захочет кому-то подать руки – он не подаст. Другой скривится, но подаст. А этот – нет”. (Интервью, 06.11.01. АЛК . АЛК – Архив лаборатории литературного краеведения ПГУ.)
В. Дрожащих: “И где-то в конце декабря мы на базе знакомств вокруг стенгазеты филфаковской организовали группу, которая выступила в школе какой-то гайвинской – и там мы познакомились с Виталиком – в то время заметно было влияние раннего Маяковского, /…/ в этой экспрессии какие-то фокусы глобальные, непроработанные, эмоциональные – все это хорошо очень воспринималось и среди десятиклассников. Итог вечеру подвела преподавательница, которая сказала, что “мы и не знали, что стихи вообще такие бывают”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК).
1975
В. Кальпиди после первого семестра отчисляется из университета.
В. Дрожащих: “Короче говоря, за длинный язык его исключили. /…/ Он делал замечания преподавателям (в лице Скитовой, например)”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК).
С. Финочко: “Я не в курсе, потому что я вообще в то время не любил всякие сплетни, в то время вообще их как-то болезненно воспринимал. /…/ А филфак – это рассадник сплетен. Я вот что по поводу него думаю: что он сам, видимо, во многом виноват в том, что ему пришлось уйти. Потому что он вел себя на семинарах так – ну, я же говорю, этот молодой выпендреж и нигилизм – что невольно он… /…/ Ну мне передавали такие вещи, что у Ганиной – по фольклору, – вообще знаменитой своей строгостью, он говорил: а мне вообще, типа того, что ваш предмет не интересен. /…/ Если, конечно, такое было”. (Интервью, 06.11.01. АЛК).
В. Дрожащих – редактор факультетской стенгазеты “Горьковец”. На филфак поступают Ю. Беликов, Ю. Асланьян, А. Субботин.
А. Субботин: “Я сейчас просто скажу о том, как я впервые увидел Владислава Дрожащих. Он был старше нас курсами – если я не ошибаюсь, он учился на 4-м, а мы где-то на 2-м. А может быть, даже и на 1-м. Ну, я уже слышал о нем – среди филологов творческие люди быстро становились известными. И как-то в той же “восьмерке” [общежитие филфака]… в какой-то аудитории Слава выступал, читал Вознесенского – “Мерилин Монро” /…/ Вот – он читал, но лично мы не были знакомы. (Интервью, 31.10.01. АЛК).
1976
Апрель. Первая поездка молодых поэтов (В. Кальпиди с В. Дрожащих и Ю. Беликова) в Москву.
Ю. Беликов: “Однажды мы с моим другом, поэтом Толей Култышевым, /…/ поехали к Вознесенскому. Тогда вообще была мания ездить к Вознесенскому. Поехали мы… Он жил в высотном доме на Котельнической. /…/ А я еще никогда в лифте не ездил. И я говорю Толе: пойдем пешком. Идем мы, идем, и вдруг – на одной из лестничных площадок встречаем Дрожащих и Кальпиди. Основное наше знакомство произошло там”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК).
1977
Первая публикация Виталия Кальпиди: два стихотворения в заводской газете “Машиностроитель”, 4 марта 1977.
П. Владыкин: “Было напечатано его стихотворение впервые, когда ему было 19 лет, он пришел в газету – я его принимал…… /…/ Была такая система (вы знаете, наверное) – на оборонных заводах проверяли всю подноготную. И у Виталия было с КГБ неладно. Какие-то…… Он, может, что-то о комсомоле однажды что-то неосторожное сказал, что комсомол надо реформировать…… А это значит, ты тут же теряешь свое место учебы, теряешь… что там еще…… Он мне все это рассказывал, но я-то не думал, что так тщательно следят за студентами, за бывшими студентами (он же был исключен, по-моему, из университета). Вот, за безобидные слова. /…/ А я его взял, зная это, ведь и комсомольцы, и беспартийные работали в газете. А, однако, нет – видимо, крючок был крепкий, и потом мне начали говорить: его нельзя принимать, вот, высказывания такие о комсомоле, идеологически невыдержанный……
Его устроили поначалу корректором. Это у нас была ставка еще такая…… Т. е. он оформлялся в типографию, а на самом деле, был литературным работником. /…/ Я ему дал задание, как водится, написать – тема какая-то, общезаводская, строительство, что ли, не помню сейчас. Он написал. И я спрашиваю: “Ну что, еще в каких жанрах работаете, Виталий?” – “Ну стихи”. Несколько стихотворений принес, и мне показались они зрелыми. /…/ “А в “Пермском университете”, – спрашиваю, – публиковались?” – “Нет, – говорит, – ничего”.
В основном-то я помню перипетии трудоустройства…… Ну он порывист был, как сейчас. Он, я вам скажу, ничуть не изменился”. (Интервью, 19.07.01. АЛК)
В. Кальпиди проработал в редакции “Машиностроителя” неполный месяц, но после вмешательства КГБ вынужден был оставить место. Кроме двух стихотворений, в одном из номеров газеты опубликованы графические зарисовки Кальпиди – шаржи философско-атеистической тематики.
ПГУ. Студенческая весна: филфаковская постановка пьесы Горького “На дне”. Пьеса перелицована под антураж студенческого общежития. Действующие лица и исполнители: Сатин – С. Финочко, Рабфаковец Клещ – Ю. Беликов, Актер – В. Дрожащих.
С. Финочко: “Я придумал поставить “На дне”, взял эту свою книгу из тридцатитомника…… /…/ И – стали выдумывать. Я просто читаю пьесу – все ржут. Мы “восьмерку” – в ночлежку. Я говорю: “Ребята, ну смотрите: кому, как не нам, поставить эту пьесу?” “На дне” Горького – ночлежный дом – с чего начинался наш университет? Это сам бог велел! И начали, буквально по тексту, а там у Горького что ни фраза, то – золото. Великий писатель!” (Интервью, 06.11.01. АЛК).
Ю. Беликов: “Бельский [декан], который смотрел этот наш спектакль, он хохотал вместе с присутствующими в зале. А потом, через два месяца, вдруг диаметрально изменил свою позицию. И я застал клочок разговора, когда зашел в общежитие, где шло обсуждение: “Особенно мне не понравился Беликов в красной рубахе. Ну что это за символ забитого пролетария?!” (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК).
С. Финочко: “Дело шумное было, на парткомах всяких говорили: “А ведь сколько идеологических недоработок у нас – вот, в университете антисоветскую пьесу “На дне” поставили…” Вдумайся только! Антисоветская пьеса!”. (Интервью, 06.11.01. АЛК).
После скандала с постановкой пьесы “На дне” упраздняется деятельность филологического творческого кружка.
По инициативе Ю. Беликова на филфаке образуется неформальная поэтическая группа “Времири”. Участники: Ю. Беликов, Ю. Асланьян, А. Субботин, М. Шаламов, В. Запольских, М. Крашенинникова, А. Ширинкин, А. Попов. “Времири” выступают с поэтическими концертами в университете, пединституте, продолжают выпускать стенгазету “Горьковец” (редактор Ю. Беликов).
Ю. Беликов: “Ну и, естественно, все наши романтические откровения стали достоянием парткома. Я помню периоды, когда просто “Горьковец” снимался, закатывался в рулон, и – несли Веселухиной. Она возглавляла порторганизацию на факультете. Или просто вот сегодня мы повесили “Горьковец” в 8-м общежитии на стену, а завтра в нем зияли дыры. Одно стихотворение, скажем, мое – было просто вырезано…”. (Интервью с Ю. Беликовым, 06.03.97. АЛК).
В подвале жилого дома по адресу ул. Героев Хасана, 10, в мастерской художника Валерия Жехова, по инициативе начинающего журналиста Павла Печенкина, самого Валерия Жехова и молодого литератора Федора Плотникова образуется неформальное творческое объединение “Эскиз”.
В. Жехов: “Мы когда пришли, /…/ здесь был страшный погром, было все затоплено, было очень страшно. Что могли – подремонтировали”. (Интервью, 11.09.98. АЛК).
А. Новодворский: “Где ресторан “Сибирь”, там арка – со стороны улицы Героев Хасана. Вот мы под эту арочку заходили – и последний подъезд – тут подвал. Два окошечка подвальные, железная дверь. Валера там работал, на токарном станке что-то вырезал. А я – через загородку – живописью занимался”. (Интервью, 25.08.98. АЛК).
П. Печенкин: “… …вышли на крыльцо галереи, был солнечный весенний день, куча народу. И мы почему-то остались: Валера Жехов, Таня Черепанова, я, еще кто-то… И мы как-то так: а почему бы нам не встретиться, почему бы нам не заняться, не сделать какой-нибудь клуб, сделать среду? Валера предложил свой подвал. И вот там мы начали собираться. Активисты были: я, Валера Жехов, Федя Плотников, Игорь Тюленев, Леня Куколев, Белобородов Володя, Таня Черепанова…”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
И. Тюленев: “У Валеры было прекрасно. Беседовали, спорили. Очень много было идей у Паши Печенкина…… Читали стихи. Федя Плотников очень хорошо знал поэзию – Пастернака цитировал с любой строки”. (Интервью, 12.01.98. АЛК).
В. Белобородов: “Решили: надо бы сделать какую-то программу. Я помню: каждый решил, что нужно выступить сначала поодиночке перед всеми, а потом создать рабочую программу”. (Интервью, 11.02.98. АЛК).
М. Колегов: “…как в котельной – клубы дыма, и в облаке дыма художники, поэты…… Всё спорили, что-то доказывали, глаза на многое открывали друг другу – буквально всё гудело. Тема искусства была центральная, связующая”. (Интервью, 15.12.98. АЛК).
Н. Печенкина: “… …было много встреч, знакомств, тусовок, как бы сейчас сказали, /…/ т.е. мы ведь все были активными, все вышли из комсомола, мы были частью того времени. /…/ Это было интересно – обмен какими-то идеями, обсуждение…… Но там…… Люди были разные, не было сложившегося круга, постоянно приходили какие-то люди”. (Интервью, 27.11.01. АЛК)
Насыщенная и регулярная деятельность “Эскиза”, тем не менее, отчасти устраняла ощущение оторванности от общекультурных процессов. В силу интереса к универсальным проблемам искусства, специфика объединения выражалась прежде всего в акционально-изобразительных видах творчества. Ставка делалась на смысловую перезагрузку традиционных, общепринятых форм. Театральный капустник превращался в хеппенинг, изображение цветка в резном орнаменте ресторанного зала – в символ Благовещения. Невозможность “прямого” жеста тренировала художественную изощренность и способность к диалогу-сотворчеству, провоцировала скрытую глубину смысла, формировала пространство молчаливого высказывания. В отличие от аналитической установки концептуализма, пермские авторы, также занятые проблемами функционирования искусства и обнаружившие в современности тенденцию “отслаивания идеи от материала”, восприняли ее в качестве тактического приема для достижения обобщающих, синтезирующих целей.
В поле интересов “Эскиза” находились и не принимающие в нем непосредственного участия молодые профессиональные художники, “размывающие” границы соцреалистических канонов, – Л. Лемехов, А. Филимонов, И. Лаврова и др. В это же время П. Печенкин знакомится с художниками В. Ханом (Мацумаро) и В. Смирновым, которые, будучи интенсивными “возбудителями” творческого воображения “эскизовцев”, присоединятся к сформированной общности чуть позже – в 1979-80 гг., уже “за пределами” мастерской В. Жехова.
П. Печенкин: “На одной из выставок – по-моему, это была чуть ли не первая выставка молодых художников…… Я прихожу и вижу композицию: кирпич, с одной стороны красный, с другой – желтый, вымазан эмалью, обожжен. Посередине кирпича – какая-то ерунда. Так, совершенно беспредметно и очень эмоционально. “Виктор Хан” – подпись”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
В. Хан: “это были первоклассные работы: два серебристых, глазурью покрытых объекта – “кирпичи”. Это были вообще первые объекты, которые я показал, ему – понравились”. (Интервью, 12.03.97. АЛК).
В областной газете “Молодая гвардия” появляется первая заметка П. Печенкина – о художнике А. Филимонове:
Печенкин П. Путь к совершенству // Молодая гвардия. 1977. 1 июля.
1978
Очередная поездка в Москву (Ю. Беликов, Ю. Асланьян, М. Запольских, М. Шаламов), в результате которой состоялось знакомство Ю. Беликова с поэтом П. Вегиным.
Ю.Б.: “Я просто достал телефон, позвонил Вегину и говорю, что вот мы – ребята из Перми – хотим с вами встретиться. Вегин оказался очень демократичным человеком. /…/ Я помню, мы встретились – Асланьян и я (вдвоем тогда) с Вегиным в ЦДЛе, в буфете. Мы читали ему стихи, я читал “Венчание на царство в чусовских лесах”. Он восхитился и сказал: “Мы это стихотворение обязательно напечатаем”. Тогда его напечатать не удалось, уже позднее оно увидело свет…”. (Интервью, 06.03.97. АЛК).
В газете “Молодая гвардия” продолжают публиковаться заметки П. Печенкина о молодых пермских художниках:
Печенкин П. Образ, техника, гармония. // МГ. 1978. 17 мая (об И. Лавровой).
Печенкин П. Советская школа графики. // МГ. 1978. 10 сент. (о работе пермских художников на “челюскинских дачах”).
1979
Январь. Клуб “Эскиз” учреждает одноименную рубрику в газете “Молодая гвардия”.
24 января – первое появление странички “Эскиз” в областной газете “Молодая гвардия”. В номере опубликованы стихи С. Тюрина, В. Минченко, Ф. Плотникова, Ю. Изместьева, Т. Геркуз. В художественном разделе – статья И. Федотовой о творчестве художницы Галины Хоменко “От Руси Древней до “Космоса”, а также карикатуры Леонида Лемехова и фотография Виктора Чувызгалова.
С учреждением рубрики в областной комсомольской газете “Эскиз” получил перспективу деятельности в новом масштабе. Первые выпуски еще отличались идеологической и художественной нормативностью, но представленное в них разнообразие материалов подготовило почву для дальнейшего закрепления в официальной структуре посредством организации при “Молодой гвардии” областного литературно-художественного объединения, что и произошло в конце 1980 г.
Рубрика “Эскиз” продолжает существовать в газете до 1988 г.
Март. Первые встречи участников клуба “Эскиз” с молодежью города.
“На встрече со студентами политехнического института были показаны графические работы Вячеслава Смирнова, состоялось обсуждение, художник ответил на вопросы. После перерыва вечер продолжился поэтическим отделением. Это не первое мероприятие “Эскиза”, такое же было организовано со студентами пединститута. 24 марта во Дворце культуры завода им. Ленина состоится встреча “Эскиза” с молодежью Мотовилихи”. (Игорева Н. “Эскиз” собирает друзей. //МГ. 1979. 18 марта).
Летом участники “Эскиза” (П. Печенкин, В. Жехов, Ф. Плотников, И. Тюленев, А. Новодворский, В. Белобородов, Л. Куколев, В. Кириллов и др.) провели коллективную акцию “Ночь на Ивана Купала”.
П. Печенкин: “Я и Володя Белобородов написали сценарий – “Ночь на Ивана Купала”. Это был период увлечения язычеством. Я тогда открыл для себя двухтомник Афанасьева – к нему был свободный доступ. Для тех времен это была довольно вредная книга: два тома, пятьсот страниц – самое подробное описание всей дохристианской Руси, идеологии, обрядов… Там очень много эротики, т .е. – фантастика, вообще. И написали мы, используя факты, идеологию этой книжки, сценарий. Задумано было так: было несколько мест действия, которые собирались в конечном итоге в один центр”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
В. Белобородов: “Там было все: были круги огненные, которые мы катали с горы, были белые одеяния, были лешие, домовые…… Причем, все было разработано так, что участники, появляясь на очередной поляне, неожиданно сталкивались с новым действием, т. е. для каждого был сюрприз, каждый знал только свою роль. Все было рассчитано на целую ночь, и закончили мы так: плот горящий, плывущий по реке…” (Интервью, 11.02.98. АЛК).
1980
В. Дрожащих устраивается корреспондентом в штат областной газеты “Молодая гвардия”.
П. Печенкин знакомится с участниками фотостудии “Пермь” (В. Бороздин, А. Долматов, П. Агафонов и др.), осваивает технологию слайд-фильмов, которые демонстрируются на конкурсах дискотечных программ, проводит (совместно с художником Л. Лемеховым) в Москве первый показ пермского дома моделей.
П. Печенкин: “Когда я делал слайд-фильмы, у меня было до восьми проекторов. Все это проецировалось одновременно, т. е. была такая цветовая каша, которая была еще положена на музыку, звучавшую в 80-м году. Тогда мы сделали с Лешей Нечаевым фильм на три экрана. На каждый экран было по два диапроектора. Назывался он “Величание”, что ли… Такая слайд-композиция с использованием музыки Баха, Вивальди и т. д., классической популярной музыки, с философским подтекстом о вечности красоты, искусства, женщины – свойственно было это подростковому сознанию”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
Знакомство П. Печенкина с В. Дрожащих и В. Кальпиди.
П. Печенкин: “Это было результатом встречи в “Молодой гвардии” – Слава Дрожащих пришел туда работать. У Славы другом давнишним был Виталий Кальпиди. /…/ Я Славины стихи тогда не воспринимал. Когда /…/ Слава свои стихи принес, показал, у меня было такое ощущение, что… Да, да: что рядом со мной вдруг остановился самосвал с булыжниками и вывалил это все рядом со мной… И сказали: вот поэзия! – а не цветы, любовь, девушка и прочее, не баня там русская, из которой голым в снег, как писал Коля Бурашников, а – вот. Я так крякнул и сказал: нет, это не поэзия, конечно. Но получилось таким образом, что на дискотечном конкурсе Слава увидел мой фильм “Метаморфозы”. Это был совершенный авангард по форме, но там был какой-то элемент драматургии, /…/ и в этом была очевидная слабость его как авангарда, а до классического он “не дотягивал”. Там /…/ все возникало из “ничего” – из каких-то беспредметных глыб, из цилиндров, пирамид, кубов, сочетаний этих предметов, из масок людей… Сначала это была маска, которую художники рисуют, потом без кожи, /…/ т.е. мышцы, потом это был просто лысый череп, потом появлялось лицо Гомера. В конце появлялось нечто, напоминающее утробу женскую… Все переливалось из одного в другое под музыку… Чеслава Немена – был такой популярный поляк, слушали тогда.
И вот он [Слава] посмотрел этот фильм, и на одной из встреч мы решили: а давай попробуем соединить стихи и это все. Давай, что получится? Опять идея синтеза. Никто из “почвенников” на это не был готов. /…/ А тут – более-менее практичный, западный ум, который ориентирован на активное осмысление… Я сам прагматик, организатор. В общем, на этом мы и сошлись, потому что они предложили конкретную вещь, которую я сам предлагал всем, но не находил отклика.…
Я согласился, и вот тут мы познакомились с Виталием Кальпиди.
Первую встречу я запомнил. Виталий по общению напоминал “колокол”. Раньше в деревне, в центре, на столбах стоял “колокол” – радио одно на всю деревню. Его нельзя было отключить. В 6 часов – Гимн Советского Союза, в 12 – Гимн Советского Союза – и всё. Вся информация – из него, вся интерпретация всех событий – из него: других вариантов нет. Вот Виталий – как колокол. Нет других интерпретаций, нет – он один. А я, /…/ как бы я тоже был достаточно самостоятельным человеком. Кое-что читал, у меня была довольно стройная философская система. Я почему занимался философией: было интересно, как всё это устроено, кто я в мире, что такое мир, и зачем я появился вообще, и что такое человечество…… Я для себя это решил, вывел ответы. /…/ Довольно стройная философская схема, которая была подкреплена /…/ кусочками из Гегеля, Канта, Маркса, Бергсона и т.д. (что было тогда доступно, естественно), /…/ слепил из них свой карточный домик, как и все, за исключением самых великих /…/.
И тут вдруг заходит в подвал… Мы со Славой ждем: сейчас придет Виталий… Он минут на 15-20 опоздал, а у меня был такой настрой: давайте работать, создавать план… Это было в подвале Центра народного творчества, 81-й год. Это было осенью, по-моему. /…/ И вот он заходит, и мы с ним сразу же, едва познакомившись, сразу сцепились о философии Хайдеггера. Причем Хайдеггера я не читал. Он, наверное, что-то читал где-то. Это – как я Канта (ну Кант был более доступен, чем Хайдеггер, критика была более разработана, к тому же меня культурологические вопросы интересовали ). // Я ему Кантом, а он мне Хайдеггером или Гуссерлем, которого я тоже не читал, естественно – не было источников. А он еще подкреплял какими-то завитками из Бергсона. А! И как только он вспомнил Бергсона, я ему – сразу же кидать Бергсона, у меня было законспектировано два или три тома, я его хорошо, более-менее, знал. А он меня Юнгом крыть и т. д., и Фрейдом, о котором я тоже только слышал, только критику читал, оригиналов не читал. Но, как потом оказалось, он тоже оригиналов не читал. В общем, атмосфера такая эмоциональная была. Но в конечном итоге, у нас хватило разума завязать всё это и приступить к делу. И из этого получилась слайд-поэма “В тени Кадриорга”. /…/ И по мере того, как я, найдя в себе колоссальное умение поиска компромиссов, совершенно не понимая, будучи далеким от такой поэзии, – я сумел каким-то образом <все> объединить. Это было просто невероятно. Этого не может быть, и это случилось. /…/” (Интервью, 15.11.96. АЛК).
Первые публикации в “Молодой гвардии” В. Дрожащих (стихотворение) и В. Кальпиди (прозаическая миниатюра и эссе).
Ноябрь. Творческое объединение “Эскиз” перебазируется в помещение редакции “Молодой гвардии”. 2 ноября – первая встреча участников поэтической секции преобразованного “Эскиза”.
На встрече присутствовали 15 молодых поэтов из Перми и области, чьи стихи печатались на страницах газеты. Был выбран совет, составлен план работы объединения. Особо – в преддверии 100-летнего юбилея А. Блока – был выделен вопрос о гражданской позиции поэта. В разговоре участвовали руководитель литературного кружка при Пермском отделении СП и редакции МГ Анатолий Гребнев и поэт, член СП РСФСР Михаил Смородинов.
За “круглым столом” МГ состоялось обсуждение проблем по созданию творческого молодежного объединения. В разговоре приняли участие М. Смородинов, А. Гребнев, С. Тюрин (военнослужащий), С. Малышев (редактор газеты “Металлург”), И. Тюленев (механик завода “Камкабель”), В. Возженников (учитель истории из села Постаноги Нытвенского района), Е. Соснина (зав. библиотекой г. Лысьва), П.Печенкин (литературный сотрудник газеты “Ленинец”, ППИ), В. Абанькин (сотрудник ПГУ). П. Печенкин предложил название для следующей, декабрьской встречи: “Главная тема”, на которой будут обсуждаться стихи членов объединения, в редакции “МГ” состоится выставка работ Вячеслава Смирнова, обсуждение творчества художника.
Содержательной спецификой нового “Эскиза” стало то, что к нему примкнула подлинная поэтическая альтернатива – университетские авторы, и прежде всего – В. Дрожащих и В. Кальпиди. Встреча двух агрессивных творческих реактивов (поэзия пермской “новой волны” и визуальные эксперименты, занимавшие П. Печенкина) стала доминирующим фактором динамики неофициального искусства Перми начала 80-х.
Декабрь. В помещении редакции “МГ” открыта выставка художника В. Смирнова.
Обсуждение выставки состоялось в рамках второго заседания клуба “Эскиз”, под общим названием “Главная тема”. Кроме того, на встрече обсуждались стихи В. Возженникова (“его тема – Россия, родная земля”).
12 декабря в Художественной галерее состоялась встреча пермских студентов с художниками В. Ханом и Л. Лемеховым.
Встреча со скульптором-керамистом В. Ханом и главным художником Пермского дома моделей Л. Лемеховым прошла в рамках “Студенческого дня искусств”. Виктор Хан к этому времени уже участник областных, всесоюзных и международных выставок. (“Студенческий день искусств” // МГ. 1980. 12 декабря).
17 декабря прошла первая встреча поэтической секции творческого объединения “Эскиз” со студентами Пермского университета.
В общежитии ПГУ собрались завсегдатаи творческого кружка филфака, будущие юристы, физики. Свои стихи читали И. Тюленев – участник последнего Всесоюзного семинара молодых писателей и Н.Бурашников – студент Литературного института им. Горького.
По итогам года пермский скульптор-керамист Виктор Хан стал лауреатом Биеннале-80 во Франции.
“Весной его керамика была представлена на конкурсном просмотре работ для участия в международных выставках. Работы … были направлены на Биеннале-80 в город Валлорис (Франция), где находится центр керамистов, основанный Пабло Пикассо, и в Италию, на традиционный Биеннале керамистов в городе Фаэнца. Из Валлориса пришло известие: Виктор стал лауреатом этого представительного Биеннале керамистов”. (Печенкин П. Лауреат выставки во Франции. // МГ. 1981. 11 января).
1981
Знакомство молодых пермских поэтов с публикацией И. Жданова и А. Еременко в альманахе “День поэзии” (1980).
В. Дрожащих: “На “библиографию” указал мне Абашев. Где-то мы встретились, он говорит: там интересная публикация была – посмотри”. /…/ И не помню, какой это… 82 или 81 год был, мы познакомились с этой публикацией в “Горьковке” (библиотеке) – с Виталием Кальпиди. Он прочитал, как всегда запальчиво среагировал: “Ну это все лажа”. А я говорю: “Пройдет некоторое время – ты так же будешь писать. Он обиделся”. (Интервью, 22.11.96. АЛК).
П. Печенкин обосновывается в подвале ОНМЦ (Областной научно-методический центр народного творчества, ул. Куйбышева, 33), где в рамках созданной им студии “Поиск” продолжает заниматься производством слайд-фильмов на основе разработанной им технологии “жидких слайдов”.
П. Печенкин: “Жидкие” слайды? Это замечательная вещь…… Я этим специально занимался. /…/ У меня даже сохранилась тетрадка с рецептами слайда по фильму “Метаморфозы”. Допустим: раствор соляной кислоты и цинк. Туда можно было капать, допустим, красный глицерин… Это производило разные совершенно эффекты. Более концентрированная серная кислота – более бурное кипение. Потом цинк начал превращаться в соляной раствор и т. д. Кислота становилась менее концентрированной – реакция затухала, динамика прекращалась, пузырьки шли поменьше уже… Это все было рассчитано по времени: концентрация кислоты, количество бляшек цинка, которые туда бросались. Все проверялось опытным путем. Сотни раз повторенный опыт, который уже был выучен мной наизусть. /…/
Вот круг, вырезанный из двух пластин оргстекла. Между ними заключен третий круг, тонкий, в котором вырезались сквозные канавки различной конфигурации, /…/ – все это складывалось, склеивалось бокситкой, получался круг из трех составляющих, с запаянными туда бороздками. Потом просверливались дырочки, и туда закапывался глицерин подкрашенный. Глицерин хорошо подкрашивается любой тушью…… Самое главное, нужно было найти наклон этих бороздочек, толщину диаметра сверла, опять же чтобы скорость двигателя была два оборота в минуту. На проекторе стоял двигатель. Этот круг крутился. А глицерин густой достаточно. И вот момент, когда глицерин заполнял очередную пустоту – это место, где шла проекция. На экране происходили вещи чудовищные, /…/ превращалось все друг в друга. К тому же, когда двигатель крутился, лампочка этого проектора была у меня выведена на реостат. На реостате все это можно было уменьшить, можно было встречное движение сделать с помощью этой мешанины…”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
Н. Печенкина: “Люди сидели и смотрели на экран – что там Паша капал разными чернилами…… /…/ То, что там происходило, на экране, – мне казалось, что это по крайней мере было нечто совершенно не похожее на то, что происходило за окном, в той жизни, совершенно дурацкой, курьезной какой-то, потому что это было за рамками. И само по себе это было уже хорошо. Я не знаю, что Паша вкладывал в эти свои слайд-фильмы, но, по крайней мере, смотреть на экран было интересно. /…/ Все эти краски, они, соприкасаясь с поверхностью, приобретали невообразимые формы, т.е. это был процесс неуправляемый. /…/ И это, конечно, было своего рода протестом против этого соцреализма, который тогда просто оскомину всем набил совершенно”. (Интервью, 27.11.01. АЛК).
Февраль. Очередное заседание “Эскиза” в редакции “МГ”.
На этот раз в редакции представлена выставка работ художника А. Новодворского. Обсуждались стихи Александра Кленова (Пермь) и Юрия Калашникова (Добрянка). На встречу пришли сотрудники молодежной редакции Пермского ТВ, с намерением сделать сюжет о встрече для “Прикамья Вечернего”. Сергей Тупицын читал новые миниатюры, Николай Шабунин (сотрудник ПГУ) пел под гитару свои песни. 20 марта МГ публикует отчет о встрече.
Май. В Пермской государственной художественной галерее открыта экспозиция работ молодых художников: Ирины Лавровой (графика), Анатолия Филимонова (живопись), Виктора Хана (керамика), Леонида Лемехова (плакат, карикатура и моделирование одежды) – ставшая знаменитой “Выставка четырех”.
(Печенкин П. Муза кисти и пера // МГ. 20 мая; Черепанова Т. Личность. Характер. Талант // МГ. 27 мая; Чернышев Ю. “У зеркала жизни” // МГ. 10 июня).
Июнь. Выездная бригада “Эскиза” встретилась со школьниками и молодыми тружениками совхоза “Верхнемуллинский”.
Свои стихи читали П. Печенкин, Ф. Плотников. Пели под гитару О. Филичкин (президент клуба самодеятельной песни), Л. Квятковская, Л. Бегишева, В. Лунегов, А. Глухов. В комнате трудовой славы Дома культуры прошла выставка графики Е. Кудрявцевой, экспонировались фотоработы В. Савинова, инженера из Соликамска) (Дрожащих В. “Эскиз” на сельской сцене // МГ. 1981. 3 июля).
В выставочном зале СХ открыта выставка работ молодых художников (среди участников В. Смирнов, И. Одинцов, В. Жданов, А. Можарский, М. Слобожанин, В. Подкуйко, Н. Кацпаржак и др).
(Чернышев Ю. Чтобы разговор состоялся // МГ. 1981. 7 июня; Худына В. Найти свою тему // МГ. 1981. 26 июня).
Октябрь. Участники “Эскиза” встретились с литературным объединением “Малахит” завода им. Ленина.
Встреча состоялась в помещении редакции “Мотовилихинский рабочий”. Читались стихи, П. Печенкин рассказывал о синтетических видах искусства, разновидностью чего является слайд-фильм. (Азарский Б. В гостях у “Малахита” // МГ. 1981. 18 окт.)
Ноябрь. Ю. Беликов вступил в должность заведующего сектором культурно-массовой работы обкома ВЛКСМ.
П. Печенкин, В. Дрожащих и В. Смирнов в рамках предстоящего областного семинара творческой молодежи едут в Москву с целью приглашения в Пермь представителей современного искусства.
Участвовать в фестивале дали согласие художник Франциско Инфантэ Арана и поэт Кирилл Ковальджи, который планировал привезти с собой группу молодых московских поэтов: И. Жданова, А. Еременко и Е. Бунимовича.
В. Дрожащих: “Мы просто не знали, что нам делать. Пить красное вино надоело. /…/ И вот поехали приглашать интересных, на наш взгляд, людей. Поехали в Москву. /…/ В основном Паша Печенкин активность проявлял. К театралам заходили, с художниками встречались…… Вызвонили мы Инфантэ, договорились с ним. Мы видели до этого выставку Инфантэ на Малой Грузинской” (Интервью, 22.11.96. АЛК).
Декабрь. В. Кальпиди, В. Дрожащих и П. Печенкин начинают работу над слайд-поэмой “В тени Кадриорга”.
П. Печенкин: “… …на дискотечном конкурсе Слава /Дрожащих/ увидел мой слайд-фильм “Метаморфозы”. /…/ И вот на одной из встреч мы решили: а давай попробуем соединить стихи и все это. Давай, что получится?” (Интервью, 15.11.96. АЛК).
В. Дрожащих: “Мы стали собираться в подвале дома народного творчества, по улице Куйбышева. /…/ В нем мы лепили слайд-поэму “В тени Кадриорга”. /…/ Приходили, отрабатывали куски совместные, видеоряд. Несколько проекторов на экран, и очень динамичная, подвижная живопись получалась”. (Интервью, 22.11.96. АЛК).
1982
Январь. В рамках областного семинара творческой молодежи на загородной базе “Звездный” состоялась премьера слайд-поэмы “В тени Кадриорга”. Созданное на одном дыхании, это яркое, зрелищное аудиовизуальное и литературное действо объединило вокруг себя множество имен и событий, многосторонне характеризующих пермскую художественную ситуацию того времени в ее оппозициях, конфликтах и компромиссах. Перипетии создания и истории последующих демонстраций “Кадриорга” стали кульминацией в сюжете формирования альтернативной художественной среды в Перми на рубеже 1970-80 гг. Поэма чрезвычайно интересна также в литературном отношении как редкий и удачный опыт совместного творчества двух поэтов – В. Кальпиди и В. Дрожащих. Автор идеи видеоряда – П. Печенкин. На премьере поэмы присутствовал московский художник Франциско Инфантэ Арана.
“14 января завершился семинар творческой молодежи “Актуальные проблемы эстетического воспитания творческой молодежи на современном этапе”. На семинаре выступили ученые В. В. Орлов, Н. З. Коротков и др. Театральную секцию вели режиссер театра на Таганке И. Л. Рахельгауз, режиссер МХАТа Р. А. Сирота, искусствовед В. В. Иванов, театральный критик В. Я. Камин. О тенденциях советской живописи 80-х рассказывали московский искусствовед А. М. Кантор, член СХ РСФСР Франциско Инфантэ Арана и скульптор В. М. Клыков, член СХ РСФСР. В заключительный день семинара в театральной секции прошел диспут о современном театральном искусстве. В секции художников прошла выставка молодых пермских художников.
Накануне (13 января) в рамках художественной секции состоялся показ слайд-поэмы “В тени Кадриорга” – совместная работа участников областного молодежного объединения “Эскиз” при обкоме ВЛКСМ и творческой студии “Поиск” при Областном научно-методическом центре народного творчества и культурно-просветительской работы. Слайд-поэма получила высокую оценку Франциско Инфантэ Арана”. (Воспитание творчеством. // МГ. 1982. 15 января)
На основе воспоминаний очевидцев поэмы, а также сохранившейся фонограммы предпримем попытку воссоздать ощущение этого действа.
Перед началом слайд-поэмы зал погружался во тьму. Экспрессивно и темпераментно начинал звучать голос Виталия Кальпиди – поэт объявлял зачин поэмы. Почти сразу же вслед за тем дублирующей тенью вступал второй голос – Владислава Дрожащих – все более сливаясь с первым: “… … и зашаркан / зажженных улиток стекающий дым, / где заговор листьев из желтого парка!” – звучало уже синхронно, после чего партия Героя раздваивалась, авторы читали главы попеременно. Голоса ложились на поддерживающий ирреальную атмосферу фон синтезированной музыки, и одновременно на экране начинало высвечиваться изображение – подвижная цветовая абстракция, совмещавшая несколько проекционных слоев. Это были струящиеся цветовые потоки, пятна и размывы краски – динамические импровизации, которые поражали прежде всего тем, что казались “живыми”. Изображение на экране “дышало”. Эффект новизны видеоряду придавали всякий раз непредсказуемые сочетания цветовых оттенков, непостижимые превращения красочных структур, что достигалось благодаря оригинальной технологии “жидкого слайда”, в совершенстве освоенной П. Печенкиным и соавторами поэмы. Завершалась слайд-поэма перформативным действием, создающим дополнительный эффект внезапности: в финале неожиданно вступала партия героини – “ангельски” начинал звучать женский голос, и одновременно на площадке перед экраном возникало затянутое в зеркальную фольгу неземное существо . Пластическая импровизация и блики фантастического костюма, выхваченные лучами стробоскопов, – это было последнее, что поражало зрительское воображение, прежде чем зал снова погружался во тьму.
Большая часть публики, собиравшейся на показы слайд-поэмы, не очень хорошо понимала его поэтическую часть и новизну видеоряда – сама по себе сложная ассоциативность оставалась, как правило, за рамками восприятия. Но мощный энергетический сплав единым потоком голосов, поэзии, музыки, цветного изображения проникал сквозь фильтры привычного бытового сознания.
П. Печенкин: “Мы говорили, что это была “цветомузыка”. А это были чистейшей воды абстрактные композиции, иллюстрировали которые совершенно разные авторы музыкальные, в основном, конечно, не наши. /…/ То, что мы делали – это был суперавангард вообще в России”. (Интервью, 15.11.96. АЛК)
В. Дрожащих: “Когда показали Франциско Инфантэ, он сказал, что подобное что-то пыталась делать группа в Казани, с участием лазеров, но у них эффект гораздо слабее. А он до этого занимался некоторое время созданием искусственных пространств… Франциско Инфантэ как бы благословил нас”. (Интервью, 22.11.96. АЛК).
По итогам семинара в “МГ” появляется статья В. Дрожащих о творчестве Ф. Инфантэ Арана “То, чего не может быть” (27 янв., рубрика “Эскиз”).
Февраль. 8 февраля на праздновании 50-летия газеты “Молодая гвардия” в помещении Пермского театра кукол состоялся повторный показ слайд-поэмы “В тени Кадриорга”. В. Кальпиди и В. Дрожащих знакомятся с К. Ковальджи.
“Со словами доброй оценки деятельности “Эскиза” выступил Кирилл Ковальджи – член редколлегии журнала “Юность”, руководитель поэтического семинара молодежного литобъединения при Московском горкоме ВЛКСМ. Ковальджи открыл поэтический вечер чтением своих стихов. Выступали молодые поэты, прозаики, сатирики”. (Финочко С. Праздник газеты // МГ. 1982. 12 февраля)
К. Ковальджи приглашает пермских поэтов с ответным визитом в Москву.
После премьерных показов “Кадриорга” В. Кальпиди и В. Дрожащих приступают к работе над созданием театра синтетического искусства. Частью задуманного проекта становится сценарий театрализованной акции “Марафон-С” (эскизы декораций к спектаклю выполнены В. Смирновым).
Постановка не состоялась, несмотря на то, что было получено согласие обкома ВЛКСМ, написан сценарий, выбрана площадка – сцена ДК Гагарина, готовы эскизы декораций, определен актерский состав. Прозаические и поэтические тексты, вошедшие в сценарий, остались неопубликованы.
Летом В. Кальпиди, В. Дрожащих и П. Печенкин показывают слайд-поэму “В тени Кадриорга” в Москве, в редакции журнала “Юность” (на заседании литобъединения под руководством К. Ковальджи) и в Музее космонавтики (по приглашению Ф. Инфантэ).
Июнь. Шумный скандал в пермском отделении Союза художников и Обкоме партии. Поводом послужила беседа художников В. Хана и В. Смирнова со студентами кунгурского художественного училища о современном искусстве. После исключения из молодежного объединения при пермском СХ В. Хан окончательно переезжает в Москву, В. Смирнов как “идеологический диверсант” и “абстракционист” лишается возможности участвовать в официальных выставках. В. Дрожащих публикует в “МГ” эссе о В. Хане – “Спросите у глины”.
В. Хан (Мацумаро): “Мы /…/ приехали в Кунгур делать заказ и поселились в общежитии, со студентами. Студенты – народ любопытный. Естественно, начали приставать с расспросами: о состоянии искусства не только в России, но и вообще в мире. Мы рассказали то, что знали. /…/ Директор Кунгурского училища направил заявление в Пермский обком, в КГБ. /…/ В Союзе художников устроили судилище. /…/ Конечно, были и те, кто не голосовал против нас: Лемехов, Филимонов, Курушин, Лаврова и еще пара человек…… Остальные просто кричали: “Фашист!”. (Интервью, 12.03.97. АЛК)
В. Дрожащих: “И вот до меня дошло, что они что-то там отчебучили в Кунгуре со Славой Смирновым. У них начались крупные неприятности. /…/ И вот раздается звонок – Витя: “Надо написать!” Я ничего не спрашиваю, говорю: “Это нетрудно сделать”. И написал статейку на полосу. Витя еще принес фотографию – а он на ней с крестиком. Я говорю: “только не гарантирую, что крестик пройдет, все таки у нас художник-ретушер есть, он любит крестики закрашивать”. Витя говорит: “можно без крестика”. Потом раздается звонок – подъехали двое комитетчиков к издательству, после того как публикация вышла. И говорят: так и так, дорогой товарищ, эта статья поперек планов горкома партии, статья ложная совсем. /…/ Я говорю: “Я обыкновенный человек, не того уровня человек, когда уважаемый, скажем так, горком партии ставит в известность. Меня горком партии в свои планы не посвящал”. (Интервью, 22.11.96. АЛК).
Ю. Беликов, оставив должность инструктора обкома ВЛКСМ, переходит в творческий состав участников агитпоезда ЦК ВЛКСМ.
1983
П. Печенкин отправляется вместе с театром “Арлекин” (Л. Катаев, Е. Глядинский, В. Сорокин) на Дальний Восток, в рейс на агиттеплоходе ЦК ВЛКСМ “Корчагинец”.
Одним из результатов этого контакта стало переселение неформального творческого сообщества в подвалы общежития по адресу: Народовольческая, 42, где разместились мастерские П. Печенкина, фотографов А. Безукладникова и В. Бороздина. Начало “эпохи Народовольческой”.
С Народовольческой связан один из самых ярких и жизнерадостных периодов пермского андеграунда. К этому времени неофициальное искусство Перми уже представляло собой творчески состоятельное и профессиональное явление, апробированное в ряде публичных выступлений и газетных публикаций. К прежнему кругу поэтов, художников и фотографов (Кальпиди, Дрожащих, Печенкин, Смирнов, Безукладников, Чернышев) присоединились В. Лаврентьев (поэт), В. Остапенко и В. Капридов (художники), фотографы В. Бороздин, С. Копышко, В. Бабушкин, С. Постаногов, театральная “альтернатива” (театр-студия “Арлекин”: Б. Мильграм, Е. Глядинский, И. Городинский, В. Сорокин, Л. Катаев), музыканты (Ханс Унру, В. Грунер), журналисты Э. Сухов, К. Масалкин, барды Н. Шабунин, Е. Матвеев, прозаик В. Киршин, поэты Ю. Асланьян, А. Субботин, Ю. Беликов, бывая в Перми.
П. Печенкин: “Пожалуй, это были самые интересные годы. Действительно, образовалось место, где мы жили и … там было очень много интересных людей. /…/ Мы чувствовали себя центром культуры. Мы делали то, что нам было интересно, – и всё. Тогда мы очень подробно изучали фактуру вещей – я, Слава Смирнов, Андрей Безукладников… /…/ Вот это внимание к фактуре, превращение внутренней энергии вещи в обозначенный для зрителя процесс, драматургию – или станковую драматургию, как у Славы Смирнова или Андрея, или мою – драматургию экрана, мешанину какую-то из этой всей химии, из ничего, на молекулярном уровне рождается в сознании какой-то отзвук – и вот это нас очень занимало. Философский подтекст химических реакций. /…/
Там люди разные были. Там постоянно появлялись какие-то женщины, пунктиром шли истории, раздирающие совершенно нашу общагу.… /…/ С одной стороны, нас это сближало… Нет, сближало преодоление отчаяния и ненависти друг к другу. Сближало преодоление предательства – когда дружба оказывается выше любви. /…/ Все это было замешано на любви. Вся эта компания была замешана на любви. Причем любовь переходила друг от друга, и все это было искренне совершенно, с мясом вырывалось из груди, выбрасывалось, другим растаптывалось или подбиралось и т.д. Круто всё было очень. И всё это на химии, на фактуре, на вторчермете… /…/
В общем, это был такой замес творческой потенции невыраженной, сексуальной неудовлетворенности постоянной – в этом котле провинциального города, в истоках Егошихи – почти что у истоков этого города, в месте, где он родился, – это все квасилось 5 лет почти что. И вот когда мы думали, что делать: за границу – или здесь оставаться…… Сейчас я не знаю, что было бы лучше, я думаю, что правильно мы сделали все-таки – мы остались в этой стране. /…/ Лучшая страна для творчества – это Россия, потому что только в этой стране такое чудовищное количество противоречий, которые уму не постижимы. То есть они глупы просто до невозможности, до сумасшествия, но именно это рождает поэзию. Потому что-что, как не сумасшествие, близко к поэзии? Только это. Т.е. это компромисс между сумасшествием и поэзией. Между сумасшествием и жизнью – только поэзия. Все остальное – или преступление или слабоумие”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
Январь. 1 января первая в “МГ” публикация стихотворения В. Кальпиди “Пережить зиму”.
В выставочном зале СХ – областная фотовыставка народной фотостудии “Пермь”. Среди участников: В. Бороздин, А. Безукладников.
П. Печенкин: “Андрей Безукладников, у него глаз – микроскоп. На одной из выставок в Москве он взял электронный микроскоп с десятками, сотнями тысяч раз увеличения, снял – во всю стену фотография – жука, маленького-маленького жука, которого невооруженным глазом почти не видно – во всю стену увеличил. Внимание такое к фактуре”. (Интервью, 15.11.96. АЛК).
Сентябрь. 16 сентября в традиционный “обзор поэтической почты” газеты “МГ” попадает объемный фрагмент стихотворения В.Кальпиди “Этот дом стоял напротив…”
В. Дрожащих: “Наталья Шолохова подсунула ему [М. Смородинову] вместе с письмами стихи Виталия, чтоб посмотрел мэтр. /…/ И Миша Смородинов допустил одну единственную ошибку на все свои обзоры почты. Он в тексте указал фамилию Кальпиди, и две строчки или три. А я тогда уже был заведующим отдела пропаганды…… Наташа подошла ко мне и говорит: “Вот тут Смородинов похвалил, посмотри”. Я говорю: “Ну, Наташа, что думать, давай все стихотворение поставим”. И еще от имени Миши какие-то теплые слова приписали”. (Интервью, 22.11.96. АЛК)
В. Кальпиди, отказавшись от цензурной правки, отклоняет возможность публикации рассказа “Трепанг” в журнале “Нева”.
1984
Май. В Москве состоялось VIII Всесоюзное совещание молодых литераторов, на котором среди официальных участников присутствовал Ю. Беликов, среди неофициальных – В. Кальпиди и В. Дрожащих (семинар П. Вегина), И. Тюленев (семинар Р. Казаковой). Рукопись В. Кальпиди рекомендована к печати.
Официальных участников было около двухсот, а всего совещание собрало более трехсот молодых авторов. Творческие семинары проходили в здании издательства “Молодая гвардия”, разместившись по кабинетам и залам редакций молодежных журналов. Из пермяков на совещании присутствовали: В. Пирожников, В. Виниченко, Ю. Беликов, а также неофициальные участники: В. Дрожащих, В. Кальпиди, И. Тюленев. Руководитель поэтического семинара П. Вегин высоко оценил выступление пермских поэтов. 8 июля “МГ” публикует подборку стихов И.Тюленева, Ю.Беликова, В.Дрожащих.
В. Дрожащих: “…Причудливым образом мы прорвались на это совещание. По пропуску прошли с Виталием Кальпиди, стоим в фойе. Вдруг стали лица сверкать, застрекотала камера, фотовспышки, огромная груда фотокинокорреспондентов навалилась на стеклянные двери “Орленка” – они распахнулись, и – …заходит Игорь Тюленев. А за ним председатель Союза писателей. Оторопевший какой-то дружинник: “Куда?!” Тюленев: “А с ребятами надо поздороваться…” – от него отошли сразу же. Он прошел, поздоровался с нами – мы, разумеется, потом в один из первых рядов попали. А предваряло торжественное открытие шелестение страниц журнала “Смена” – как полотенце, журнал этот был развешан почти на каждом кресле. А выпуск “Смены” был чуть ли не приурочен к началу семинара – тематический. Открываем журнал – а там поэма Юрия Беликова, как раз посвященная путешествию в поезде ЦК…” (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК)
Знакомство В. Кальпиди и В. Дрожащих с кругом московских “метафористов”.
Ю. Беликов: “Я позвонил Еременко, сказал: “Саша, здесь приехали пермские поэты, хотят с тобой увидеться”. Он сначала как-то напряженно воспринял, потом процитировал Пушкина: “К зырянам Тютчев не пойдет”. Намекая на то, что в Перми не может быть никого. Ну, потом мы поехали к нему, познакомились. Жданов был, Бунимович Женя”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК)
Август. Одним из следствий участия в VIII Совещании молодых литераторов стала поездка В. Кальпиди, по приглашению М. Курдиани и И. Абашидзе, на “Дни Маяковского” в Грузию. По инициативе М. Курдиани подготовлена к печати рукопись стихов В. Кальпиди для журнала “Литературная Грузия”, но подборку издать не удалось, набор был рассыпан.
Сентябрь. 7 сентября в кафе “Театральное” состоялся последний показ слайд-поэмы “В тени Кадриорга”.
Показ состоялся в рамках вечера, открывающего цикл творческих встреч “Синтез в искусстве ХХ в.”, которые планировалось проводить каждую пятницу сентября. Программа вечера состояла из трех частей: слайд-фильм “Метаморфозы” (автор П. Печенкин при участии В. Смирнова), выступление поэтов В. Дрожащих, В. Кальпиди, Ю. Беликова и слайд-поэма “В тени Кадриорга” (авторы В. Дрожащих, В. Кальпиди, П. Печенкин при участии А. Безукладникова, В. Смирнова, Ю. Чернышева).
В. Абашев, филолог, сотрудник ПГУ, оставил запись в книге отзывов: “Перспективность путей “Поиска” [студия П. Печенкина, разместившаяся в подвале областного научно-методического центра народной культуры (Куйбышева, 33) – А.С.] в обращенности к массовой аудитории. У поэзии единственная альтернатива – пошлость, и, к сожалению, именно она процветает в формах массовой молодежной культуры – эстраде, дискотеках и т.д. Ища союза серьезного стихового слова с современными средствами светомузыкальной выразительности, “Поиск” борется с пошлостью”. (Козлов О. Пятница, кафе “Театральное”… // МГ. 1984. 12 сент.)
На следующий день, без каких-либо объяснений со стороны властей, слайд-поэма “В тени Кадриорга” и последующие творческие встречи в кафе “Театральное” были запрещены.
В. Д.: “В это время циркулировало в партийном сознании очередное постановление – “О борьбе с дискотеками”. /…/ Потом мы слышали отголоски каких-то идеологических комиссий, что чуть ли не демонстрацию молодежь города устроила после этого выступления. А просто людям не хотелось расходиться, мы вышли, и пошли в сторону ЦУМа человек 40…… Вот это назвали демонстрацией”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 08.05.94. АЛК)
П. П.: “…когда в 84-м году нас разгромили, /…/ мы сидели у Виталика дома и думали: что же нам делать. То ли нам в КГБ идти – с ними разговаривать, то ли нам затеять скандал еще крупнее, чтобы нас в 24 часа выкинули из страны. /…/ Не произошло ничего. Правда, закрыли нашу студию, отобрали аппаратуру, закрыли дискостудию, которой я руководил. Фотографии, кстати, есть: после “Театрального”, с афишей, перед кафе мы стоим – радостные такие: все совершилось. И это последняя фотография была всего этого эпизода в жизни, целого периода в жизни”. (Интервью, 15.11.96. АЛК)
Ноябрь. 23–24 ноября, по приглашению В. Кальпиди и В. Дрожащих, в Перми – Алексей Парщиков.
Творческие встречи с А. Парщиковым состоялись 23-–4 ноября в студклубе и актовом зале ПГУ. (Грач В. Поэты Москвы. // МГ. 1984. 21 ноября)
Декабрь. 16 декабря в “Молодой гвардии” состоялась первая публикация стихов свердловского поэта Андрея Санникова.
В этом же году в Пермь, закончив Московский архитектурный институт, возвращается художник Вячеслав Остапенко.
Фотограф А. Безукладников переезжает в Москву.
А. Безукладников: “В 84 г. режиссер Александр Митта приехал в Пермь. Паша Печенкин со Славой Смирновым пригласили его к нам в гости. Он пришел, ребята показали ему все, на что способны, и я показал фотографии. Они ему очень понравились. /…/ Говорит: “Тебе надо в Москву, тебе нечего здесь делать”. Вдохновил. Я поверил ему. Ну, у меня были такие мысли, но… Дамоклов меч прописки висел, рабочий стаж, тунеядство – тогда статья еще была – легко было посадить на год каких-нибудь общественно-полезных работ. А тут Слава Остапенко появился в Перми – приехал из Москвы. /…/ Он рассказывал разные истории о Москве, мы с ним ездили туда вместе. Там были люди, которые работали дворниками, у них было служебное помещение – подвал в центре Москвы, и там можно было пожить какое-то время. Тут – призыв Митты, и я подумал: надо ехать туда”. (Интервью, 09.01.97. АЛК)
1985
В. Дрожащих и В. Кальпиди участвуют в семинарах литобъединения Пермского отделения Союза писателей.
В. Дрожащих: “……Там до жути вообще доходило. Вроде первомайской демонстрации – такие же по энергетике обсуждения. На обсуждении Виталия Кальпиди – в декабре 85-го – вел семинар Авенир Крашенинников. /…/ И если он со знаком минус вначале воспринимал стихи Кальпиди, то потом уже вывел разговор на какой-то определенный уровень, что, “может, это и не стихи по форме, но все равно – поэзия”. /…/ И тут ему стали угрожать откровенно: “Вы же член партии – кого вы под свое крыло берете!?” /…/
Даже <Коля Бурашников> сказал фразу. Сначала зацитировал что-то, какой-то рассказ он читал у кого-то, и там как-то в оконце луч проникал, и как-то он начал играть на этой смальте, на плоскостях этих причудливых, и как-то непостижимым образом эту цитату связал с тем, что читал Виталий, и заключил: “Очень хорошо, что у нас появился такой Кальпиди”. И опять некоторые люди стали брать слово, такое топорное слово: “Коля, у тебя же в альманахе крупная публикация намечается – ты что говоришь-то?” Вот на таком уровне обсуждение”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.93. АЛК).
П. Печенкин уходит в сферу профессионального кинопроизводства.
1986
Весна. Обсуждение рукописи В. Дрожащих на литобъединении пермского отделения СП.
В. Дрожащих: “Потом дошла до меня очередь: где-то в марте обсуждали мою рукопись. Руководил А. Гребнев. Он сконструировал крылатую фразу: “Это бессердечно, потому и безнравственно, это безнравственно, потому и бессердечно” – фраза, полная неожиданностей по смыслу. Редактор Н. Гашева тоже послание на многих страницах прислала. Еще Решетов сказал что-то. Ну, более-менее взвешенное у него выступление было. Отказывал в качестве открытости души. Говорил, что формальная сторона на месте, станок на месте, мол, а токарь, который песни поет, – он не пришел еще”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК).
Вышла из печати книга Ю. Вахлакова и В. Окунева “Вдали от государственной границы” (Пермь, 1986), давшая негативную идеологическую оценку деятельности пермских поэтов-авангардистов и студии “Поиск”. В качестве иллюстрации приведен фрагмент из стихотворения В. Дрожащих, опубликованного в “МГ” 8 июля 1984 г.
В.Д.: “И оказывается, в этот момент готовилась книжка, которая изобличала какие-то идеологические диверсии в Пермской области, в том числе диверсию в кафе “Театральное” [показ слайд-поэмы “В тени Кадриорга” в 1984 г. – А.С.] Там цитировались фамилии, которые потом сняли благодаря вмешательству некоторых людей. И, оставаясь в то время где-то за кадром официального литературного течения, русла, в то же время мы получили какую-то охранную грамоту в виде этой книжки, где признавалось, что мы – “молодые, способные, а может быть, даже и талантливые ребята”. (Интервью, 22.11.96. АЛК)
Отметившая в этом году свое 50-летие Пермская писательская организация принимает Решение “Об упорядочении работы с начинающими литераторами”:
“Литературное объединение реорганизовать так, чтобы работа велась только с истинно талантливой, творчески перспективной молодежью. /…/ Для вступления в литобъединение необходимо иметь серьезные – художественно и социально – публикации, /…/ не менее двух письменных рекомендаций от членов СП СССР” – еще один барьер на пути литературной профессионализации молодежи. Решение было поддержано выступлением “Литературной газеты” (1987, 4 февр.), оценившей как проявление “скромности” и “душевного благородства” членов пермского СП тот факт, что его численный состав уже который год неизменно равняется 25.
Октябрь. Первая журнальная публикация В. Кальпиди: “Кораци” (Белград, Югославия), №10, где также были напечатаны стихи московских поэтов “новой волны”: А. Парщикова, А. Еременко, И. Кутика, В. Аристова.
Декабрь. 5 декабря газета “Молодая гвардия” начинает дискуссию “Поэзия 80-х: традиции и перспективы”. В качестве материала к обсуждению публикуются стихи В. Кальпиди и А. Санникова.
1987
Поездка В. Кальпиди и В. Дрожащих в Свердловск, знакомство со свердловскими поэтами, выступление в библиотеке им. К. Паустовского.
Январь. 18 января на страницах “МГ” – продолжение дискуссии “Поэзия 80-х: традиции и перспективы”: круглый стол, в котором приняли участие К. Ковальджи (Москва) и представители пермской литературной критики: филологи В. Абашев и И. Смирин, писатель В. Пирожников, поэт и журналист Н. Гашев, поэт, член СП РСФСР М. Смородинов.
Открывается выставка театральных художников, на которой впервые после длительного перерыва демонстрируются работы В. Смирнова. (Кальпиди В. Эскизы праздника // МГ. 1987. 21 янв.; Масалкин К. Наряды для муз // МГ. 1987. 14 янв.)
Февраль. 25 февраля турнир пермских поэтов на страницах “МГ”.
Тур первый: Е. Медведева, Н. Григориади, Н. Бурашников, А. Тетивкин, Е. Якимова, Ю. Лисин, В. Наумов.
Вышла из печати первая книга прозаика Н. Горлановой “Радуга каждый день”. (Запольских В. Первая книга // МГ. 1987. 25 февр.)
Март. 27 марта открывается Фестиваль искусств во Дворце им. Свердлова. В кафе “Театральное” работает лаборатория молодых литераторов. (Уверова Л. Фестиваль на радость нам // МГ. 1987. 18 марта)
Апрель. Поэтический ринг в кафе “Театральное”. Участники: В. Кальпиди, В. Дрожащих, И. Тюленев, Н. Бурашников, И. Муратов. (Масалкин К. Обретение своего читателя // МГ. 1987. 29 апр.)
Май. По инициативе В. Кальпиди при МТО горкома ВЛКСМ открывается городской Клуб поэзии. Первые встречи клуба проходят в кафе “Театральное”. (Кальпиди В. Всем, кто любит поэзию // МГ. 1987. 15 мая)
Состоялся выездной семинар Всесоюзного заочного литобъединения при издательстве ЦК ВЛКСМ “Молодая гвардия”. В заключительный день семинара состоялся турнир молодых поэтов.
На семинаре отмечены повести М. Крашенинниковой и В. Богомолова, прозаическая миниатюра С. Тупицина, работы В. Пирожникова, стихи А. Кленова, И. Тюленева, Н. Бурашникова, Ю. Калашникова, В. Ерогова. (Имена молодых // МГ. 1987. 27 мая; Запольских В. Семинар закончился. Да здравствует семинар?// МГ. 1987. 7 июня).
28 мая в “Театральном” городской Клуб поэзии проводит ринг поэтов Пермского университета.
Победителем признана Е. Медведева, 2 место – у Н.Гашевой и А.Волкоморовой, 3 – С.Жигиль. 7 июня МГ посвящает поэтическому рингу страницу “Эскиз”, публикуются стихи участников.
Июнь. 7 июня умер поэт, член СП СССР В. Радкевич.
Июль. Ответный визит в Пермь группы свердловских авторов (А. Санников, С. Мокша, А. Бурштейн, Л. Ваксман), их выступление в банкетном зале гостиницы “Турист”.
В. Лаврентьев: “Они зависли в гостинице (на Комсомольском проспекте напротив ЦУМа, старое здание – “Прикамье”? “Прикамье”). В одноместном номере или двухместном – вот они там куролесили. Ваксман спел ВСЁ, что знал: свои песни, песни чужие, песни Гены Перевалова, Воронкова, всё, что знал у “Битлов”, “Подмосковные вечера” – всё заставляли его играть. То ли “Интернационал” под конец уже, то ли…” (Интервью, 31.10.01. АЛК)
8 июля “МГ” посвящает творчеству свердловчан страницу “Эскиз”.
9 июля состоялось очередное заседание Клуба поэзии в кафе “Театральное”.
Заседание прошло в двух отделениях: в первом выступили молодые пермские поэты, во втором обсуждались рукописи членов клуба В. Толоковского и В. Лаврентьева.
В этом же месяце – публикация стихов Ю. Беликова в центральной периодике – в журнале “Юность”, № 7.
Август. Публикация стихов В. Кальпиди в областной газете “Звезда”.
Сентябрь. Первая журнальная публикация В. Кальпиди в российской печати: “Урал”, № 9, вступительное слово П. Вегина.
В. Дрожащих: “Публикация тогда намечалась, и там условие поставили – чтобы кто-то знатный, известный был бы автором предисловия – тут Вегин как раз помог”. (Интервью с В. Дрожащих и Ю. Беликовым, 07.05.94. АЛК)
4 сентября. После полуторамесячного перерыва возобновил работу городской Клуб поэзии. Встреча состоялась в новом месте – ДК Строителей. В первой части вечера прошло выступление молодых поэтов Ю. Асланьяна и В. Лаврентьева, вторая часть была посвящена “Реквиему” А. Ахматовой. (Кальпиди В. Клуб поэзии приглашает // МГ. 1987. 2 сент.)
По итогам встречи МГ 20 сентября на странице “Эскиз” публикует стихи Ю. Асланьяна и В. Лаврентьева.
Октябрь. 17–18 октября в ДК Строителей по инициативе городского Клуба поэзии состоялся турнир бардов Перми и Свердловска. Со стороны свердловчан в турнире участвовали Р. Абельская, Л. Ваксман, Г. Перевалов, А. Кутелия, от пермяков – О. Филичкин, В. Постников, Е. Матвеев, О. Новоселов.
Победителем турнира стала Раиса Абельская, приз зрительских симпатий и приз редакции газеты “Молодая гвардия” также увезли в Свердловск Леонид Ваксман и Геннадий Перевалов. Обладателем приза Клуба поэзии стал Е. Матвеев. (Петров В. До высот искусства // МГ. 1987. 25 окт.)
В конце октября к творческому коллективу “Молодой гвардии” присоединяется Ю. Беликов.
Ноябрь. 29 ноября в рамках мероприятий Клуба поэзии в ДК Строителей состоялось выступление свердловского рок-барда А. Воха.
“Андрей Вох в текстах придерживается острой социальной направленности. Отличительные черты его песен – обостренное чувство справедливости и некоторый максимализм, свойственный молодости. Манера исполнения “форсированным голосом” придает творчеству Воха высокий эмоциональный накал”. (“Бард-рок” в Перми // МГ. 1987. 27 нояб.; Римкус Э. “Мы голосуем за свердловский рок” // МГ. 1987. 2 дек.)
Декабрь. 12 декабря в ДК Строителей Клуб поэзии провел турнир молодых поэтов Свердловска и Перми. От Перми выступили Е. Медведева, Ю. Беликов, В. Лаврентьев, В. Дрожащих, В. Кальпиди. Со стороны Свердловска – А. Козлов, В. Смирнов, А. Санников, Р. Тягунов, А. Застырец. (Турнир поэтов // МГ. 1987. 9 дек.)
Победители турнира: Виталий Кальпиди – 1 место, Владимир Лаврентьев – 2, Елена Медведева – 3. По итогам турнира МГ 17 января 1988 г. публикует тексты В. Кальпиди, Р. Тягунова, А. Козлова.
19 декабря Клуб поэзии при участии творческого объединения “Инициатива” планировал проведение в ДК Строителей вечера А. Парщикова. (Поэзия новой волны. Алексей Парщиков – в Перми // МГ. 1987. 16 дек.)
По распоряжению партийных органов мероприятие было запрещено. Встреча состоялась неофициально, в мастерской художника В. Остапенко.
В. Дрожащих: “Кто-то … из обкома партии … начал выяснять в Союзе писателей: того ли там приглашают, того ли Парщикова? В каком жанре он пишет – социалистический реалист или наоборот? Те давай накручивать Москву, позвонили какому-то секретарю СП, и он дал, конечно, отрицательную характеристику Парщикову, что: не надо. И вот тут “Инициатива” дала демарш: “отменяйте”. Виталий взорвался: “я уйду” (он, правда, ушел из этого клуба). И тогда решили устроить встречу в подвале, в Мотовилихе, в мастерской Славы Остапенко. Парщиков приехал, но он – как бы “заболел”. Мы сказали, что, “несмотря на то, что Леша Парщиков заболел и не приехал, у нас есть человек вместо него, который очень похож: такой же голос, такие же стихи пишет – замена есть”. И – вышел Парщиков, начал читать свои стихи”. (Интервью, 22.11.96. АЛК)
1988
В Москве, в издательстве “Современник”, выходит в свет первая книга Ю. Беликова “Пульс птицы”.
Январь. В Свердловске вышел в свет экспериментальный номер журнала “Урал” (№ 1), впервые представивший уральский андеграунд количественным составом. В номере опубликованы поэтические тексты В. Кальпиди, В. Дрожащих, проза А. Верникова, В. Пирожникова, А. Иванченко, А. Матвеева и т.д.
Февраль. 14 февраля в “МГ” поэтический дебют Димы Долматова.
В этом же номере газеты – сообщение о смерти Э. Сухова и публикация его последнего материала.
Т. Черепанова: “Эдик Сухов у нас работал. Он работал небольшое время, потом он погиб… Он писал о литературе, о поэтах, художниках, стихи писал. Очень долгое время не мог себя найти…… Года полтора он, наверное, работал в “Молодой гвардии”. А потом поехал на юг в командировку, стало плохо с сердцем, и он упал прямо на улице, и никто не подошел – думали, что он пьяный. Он был очень одаренный человек, очень способный”. (Интервью, 17.07.97. АЛК)
В. Белобородов: “Это была первая смерть на наших глазах. Тут мы сказали себе: уже начали умирать…”. (Интервью, 11.02.98. АЛК)
Н. Печенкина: “Он остался для меня человеком, который мог искупаться в ванне с шампанским, например. /…/ Буквально, я в то время определенно поверила, что так это и было на самом деле”. (Интервью, 27.11.01. АЛК)
Март. Публикация фрагмента текста В. Кальпиди в “Новом мире”, в статье, посвященной тенденциям современной поэзии. (Роднянская И. Назад – к Орфею! // Новый мир. 1988. № 3. С. 234-254)
Апрель. Премьера спектакля Нового молодежного театра “Случай в зоопарке” (постановка пьесы Эд. Олби, режиссер Б. Мильграм, в главных ролях Е. Глядинский и В. Сорокин).
10 апреля в Выставочном зале Союза художников открылась “Выставка четырнадцати” художников поколения сорокалетних. Почти все они были членами молодежного объединения “Эскиз”, которое организовалось в Перми в 1977 г. (Новодворский А. “Эскиз” в ретроспективе” // МГ. 1988. 10 апр.; Власова О. “Не спи, не спи, художник!” // МГ. 1988. 17 апр.)
Август. 7 августа в “Библиотечке МГ” публикация стихов В. Кальпиди.
Сентябрь. Публикации В. Кальпиди в журналах “Урал” и “Юность”.
В. Кальпиди принимает участие в передаче пермского областного телевидения. Поэт впервые перед столь широкой аудиторией выступает с ревизией “мифов” классической литературы. Среди дискуссионных откликов реплика молодого поэта-традиционалиста И. Тюленева в защиту общественно-литературных авторитетов (Тюленев И. Куда хочу, туда ворочу // Молодая гвардия. 1988. 25 сент.)
Октябрь. 2 октября в “Библиотечке МГ” публикуются отрывок из повести В. Пирожникова “Небрежная любовь” и стихи Ю. Беликова.
Ноябрь. В редакции “МГ” возобновляется традиция “выставок на 11-м этаже”. Открыта экспозиция живописи А. Гнетова, графики В. Остапенко и В. Капридова. (“…Обязан быть личностью” // МГ. 1988. 20 нояб.).
1989
По инициативе Ю. Беликова формируется группа “Политбюро” (Пермское объединение литературных бюрократов).
Ю.Б.: “…… у всех был свой статус: генсек, секретарь по идеологии и сельскому хозяйству (это был Слава Дрожащих), министр внутренних дел (это был Асланьян) и кандидат в члены Политбюро (Анатолий Субботин).
В.Д.: А это был 89 год, при живом Политбюро…
Ю.Б.: Тогда указ вышел “Об оскорблении чести и достоинства” высокопоставленных людей. То есть мы вполне могли загреметь по этой статье./…/ Мы пародировали заседания Политбюро: какие-то читали скучные бумаги маразматические – и это было очень смешно. Перемежали своими стихами – близкие к социальному плану стихи”. (Интервью, 07.05.93. АЛК)
Январь. Публикации стихов В. Кальпиди в журналах “Литературная учеба” и “МИКС” (Свердловск), в альманахе “Истоки-89” (Москва).
Апрель. 2 апреля – в зале Дома писателей проходит выставка работ питерских “митьков”, встречи с ними. (Крымов Ю. Митьком набитый зал // МГ. 1989. 2 апр.)
Летом участники “Политбюро” (Ю. Беликов, В. Дрожащих, Ю. Асланьян, А. Субботин) стали лауреатами Всесоюзного фестиваля поэтических искусств “Цветущий посох” в г. Бийске, на Алтае. Ю. Беликову присужден титул “Махатма российских поэтов”.
В. Дрожащих: “Из Свердловска позвонил некто Андрей Козлов, сказал: вот такой фестиваль намечается – “Цветущий посох” – в городе Бийске, это недалеко от Сросток, родины Шукшина. Там очень подвижный человек организовывал все – Михаил Сарыч. Тоже поэт, сейчас в Москве живет. Мы поехали. Около семидесяти человек приехало с различных территорий бывшего Союза, включая поэтов, бардов, даже художник Слава Смирнов. /…/ Выступили и стали лауреатами всесоюзного фестиваля поэтических искусств.
Ю. Беликов: Меня наградили Черной Мантией и титул “Махатма российских поэтов” присвоили. Там много было присвоений разных.
В. Дрожащих: Там было очень весело. Огромное количество людей, которые слушали стихи, по-моему, дня три, читали стихи”. (Интервью 07.05.93. АЛК).
Август. 13 августа в газете “Молодая гвардия” выходит первый выпуск литературно-художественного приложения “Дети Стронция”. Среди материалов – вступительное слово Ю. Беликова (ответственного за выпуск), стихи В. Дрожащих, А. Еременко. “Дети Стронция” (всего вышло 7 выпусков) публиковали альтернативную поэзию и прозу авторов со всех регионов Союза и стали заметным явлением общероссийского литературного процесса первых перестроечных лет. В целом выпуски “Детей Стронция” были отмечены преемственностью социальной позиции “шестидесятников”.
По словам Ю. Беликова, идея альманаха возникла на фестивале “Цветущий посох” в Бийске, где выступала пермская группа “Политбюро”. Название возникло из разговора с бывшим пермским прозаиком А. Королевым, который, будучи в гостях у Н. Горлановой, как-то раз произнес: “Все мы – дети стронция”.
Ю. Беликов: “Дети Стронция” прошлись по центральным изданиям. Нас поддержал журнал “Огонек”, в частности Виталий Коротич – /…/ была публикация в “Огоньке”. /…/ Потом нас поддержал журнал “Юность”, где довольно развернутая публикация стихов авторов “Детей Стронция”. Я уж не говорю про альманах “Панорама”, где о нас в Соединенных Штатах услышали. Эхо “Детей Стронция” шло долго. /…/ Энергетика их была такова, что они вызывали интерес в разных точках тогдашнего Союза, и в том числе в Москве, потому что у нас печатался не только андеграунд провинции, но и москвичи. /…/ Стихотворение “Привет тебе, блистательный Козлов” (про Ельцина) было опубликовано впервые в “Детях Стронция”. До этого – только в списках ходило и устно читалось”. (Интервью, 06.03.97. АЛК)
В августе в Ленинграде проходят гастроли пермского Нового молодежного театра (режиссер Б. Мильграм). С огромным успехом показаны спектакли “Случай в зоопарке”, “Охота на крыс”. В фойе театра развернута выставка фотографии Ю. Чернышева (в том числе эротическая серия “Сны мальчика с виноградом”), также вызвавшая зрительский ажиотаж. После административного вмешательства антрепренеров выставка была закрыта.
Сентябрь. 17 сентября – выход второго номера “Детей Стронция”. Авангардный характер выпуска (среди его материалов – рассказ А. Верникова “Под знаком “ХУ”, стихи Д. Долматова, рассказ М. Крашенинниковой “Хромая”, стихи В. Абанькина и А. Субботина, творческий портрет художника Р. Тюрина, фотографии Ю. Чернышева и др.) вызвал негодование пермских партийно-административных инстанций.
Ю. Беликов: “Как только этот номер появился, сразу разразился гром. Было собрано внеочередное бюро обкома КПСС, которое вынесло специальное постановление “О литературно-художественном приложении к газете “Молодая гвардия” “Дети Стронция”. Все это напоминало ждановские указы известные о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Ну и там, в частности, говорилось, что на страницах молодежного издания пропагандируется порнография, что уклон в сторону авангарда и прочее, прочее.
Я тогда был – должность такая – литературный консультант газеты “Молодая гвардия”. Поэтому начались проработки, срочно, по приказу, собрали редколлегию “Молодой гвардии”. /…/ Что говорилось на этом заседании – в двух словах: что я формирую это издание по собственным вкусам, что уклон в сторону авангарда, что мне объявить выговор и что в дальнейшем “Дети Стронция” будут выходить не ежемесячно, как предполагалось, а по мере проходимости через некие идеологические фильтры.
Сразу после бюро обкома партии и всех этих проработок я написал письмо в обком КПСС, которое подписали Дрожащих, Асланьян, Субботин, Горланова, Букур и Кленов, о том, что идеологическая Пермь в очередной раз захромала на обе ноги. /…/ Это письмо тоже существует, оно потом приводилось в публикации Петра Вегина в альманахе “Панорама”, который выходит в Лос-Анджелесе на русском языке. Эта статья вегинская называлась “Губернаторы перестройки”.
Как он узнал об этом. “Дети Стронция”, второй номер, вышел накануне его отъезда в Штаты. В этом же номере, втором, скандальном, было опубликовано стихотворение Вегина – про саксофон. Поэтому я ему передал письмо о том, что у нас случилось. /…/ И вдруг мне приходит через моих друзей вырезка из альманаха “Панорама”, где Петр Вегин рассказал о том, что происходит в провинции российской. И он этим самым, конечно, нас поддержал. Его статья была перепечатана в здешней газете “Зеркало”, ну и “Дети Стронция” продолжали свое существование вплоть до седьмого номера”. (Интервью, 06.03.97. АЛК)
В Перми проходят оживленные встречи с участниками акции “Nex Stop” – этап датского творческого агитпоезда. (Волошин В. “Некст стоп…”? Йес! // МГ. 1989. 10 сент.)
Октябрь. Группа “Политбюро” принимает участие в художественной акции “Фен лю” (Свердловск).
Е. Касимов: “Третья встреча была самая могучая, её очень тщательно готовили. /…/ Я пригласил Ерёменко из Москвы, он приехал. Опять были театры и т.д. Но в это время уже мы устроили буфет – там можно было купить портвейну, кофею… А портвейн – это, вообще, – священный напиток. И опять под это дело, мы провели совершенно обалденное совещание этого нашего клуба. Народу уже было – не протолкнуться. Собрался весь Свердловск. Огромный был зал, ещё наверху галерея. Верников тогда читал стихи Богданова – знаменитый его цикл про Фёдорова, ну и т.д. Юра Казарин…… /…/ И нужно было заканчивать на пике. Я, собственно, сам принял это решение, я понял, что сейчас начнётся медленное выдыхание…… /…/ И мне хотелось, чтобы это в памяти осталось как праздник. Просто как праздник”. (Интервью, 22.10.97. АЛК)
А. Субботин: “Выступаешь, а где-то в холле сидят пьют коктейли, народ по лестнице ходит, на тебя смотрят с высоты галереи – т.е. все в движении. /…/ Это было как-то живо, живо”. (Интервью, 31.10.01. АЛК).
Ноябрь. 26 ноября – третий выпуск “Детей Стронция” (с примечанием: “не выходят раз в месяц”). В рубрике “Динозавры пермского периода” – большой блок материалов пермских альтернативных поэтов и художников.
В Выставочном зале Союза художников проходит выставка, посвященная 50-летию Пермской организации СХ. Среди участников – графики В. Остапенко, В. Капридов.
Декабрь. С 19 ноября до 11 декабря без выходных и перерывов в подвальном помещении (ул. Советская, 8) работает выставка свердловского художника П. Малкова (“аномальная графика с элементами скептического и оптимистического цинизма”. (Объявление в МГ 19 нояб.; “Два мнения о выставке П. Малкова” // МГ. 1988. 3 дек.; Н. Дробышева (бухгалтер): “Это примитивизм”, Вл. Дрожащих (поэт): “Если очень захотеть”)
1990
В Свердловске в Средне-Уральском книжном издательстве выходит в свет первая книга стихов В.Кальпиди “Пласты”.
По инициативе Н. Горлановой и В. Запольских направляется коллективное воззвание в ЦК КПСС, в котором содержится требование предоставить возможность открытого самовыражения молодым авторам.
В этом же году Пермское книжное издательство выпускает серию книг молодых авторов, в которую вошли сборники стихов Ю. Беликова “Прости, Леонардо!”, В. Кальпиди “Аутсайдеры-2”, В. Лаврентьева “Город”.
В. Лаврентьев: “А – опять же, через Виталия. Виталию попали мои стихи. /…/ Через каких-то знакомых попали ему мои стихи, удивительно, что ему понравились… /…/ Ну и – дальше-то Виталий уже знал, что у меня есть и, примерно, на каком уровне я работаю. Видимо, тогда и подоспела как раз эта затея с серией книжек, не бог весть какого оформления – на тот период времени вообще гениальна сама идея, что это могло появиться. /…/ Виталий говорит: “Я считаю, что твою книгу можно туда”. Я спросил: “Какой объем нужен?” – “Две или две с половиной тысячи строк”. Ну что – стал считать строки. Выкинул половину из того, что…… А потом вот уже – по книжке-то видно (она мне, безусловно, безумно дорога – это первая моя книжка) – я просто уже стал набивать тексты. До квоты до какой-то. И так она и вышла. Т.е. тематика была уже задана – это город, меня давно эта зараза взяла, ни о чем другом-то я никогда и не писал и писать, видимо, не буду. Мне интересен только город”. (Интервью, 31.10.01. АЛК)
20 января – выпуск “Детей Стронция” № 4. В номере стихи и проза В. Дрожащих, И. Богданова, Ю. Вязовского, Н. Бурашникова, С. Стаканова, В. Сарапулова и др.)
Февраль. Публикация В. Дрожащих и В. Кальпиди в журнале “Урал”.
Март. Публикация В. Кальпиди в еженедельнике “КЛИП” (Свердловск).
Апрель. 1 апреля – выпуск “Детей Стронция” № 5. Среди материалов номера – стихи А. Колобянина, Е. Ройзмана, проза Н. Горлановой, В. Курицына и др.
Май. Персональная выставка фотохудожника В. Бороздина в Доме архитектора.
Июнь. В Свердловске выходит рецензия на книгу В. Кальпиди “Пласты” (Гусев В. “Все остается лире” // На смену! Свердловск, 1990. 21 июня).
Август. 4 августа – выпуск “Детей Стронция” № 5. В номере стихи В. Кальпиди, рассказы А. Верникова, А. Королева и др., “презентация” кассеты с книгами В. Кальпиди, Ю. Беликова, В. Лавреньева, В. Киршина.
Вышел в свет компакт-диск барда Е. Матвеева.
Вышла в свет книга фантаста М. Шаламова “Серая хризантема”.
Свердловский “КЛИП” представил на своих страницах пермских “Детей Стронция” (“Тонизирующее излучение “Детей Стронция”: интервью с Беликовым вел А. Козлов // КЛИП. Свердловск, 1990. № 8. 10 апр.).
Сентябрь. Пермским книжным издательством выпущен художественно-публицистический сборник “Пульс”. Под его крышей собраны стихи и проза авторов разных поколений: А. Решетова, Н. Домовитова, М. Смородинова, В. Кальпиди, В. Лавреньева, Н. Бурашникова, С. Ваксмана, В. Дьячина, Б. Гашева, публицистика Г. Сулейманова, З. Файнбурга.
Журнал “Урал” публикует обширную статью В. Абашева, посвященную творчеству В. Кальпиди (“Мы летели на свет”).
Записан первый альбом группы “Рождество” (лидер группы восемнадцатилетний рок-бард Г. Донской).
Киностудия “Новый курс” (руководитель студии и режиссер П. Печенкин) работает над созданием художественного фильма “Любимчик”.
Октябрь. Журнал “Урал” публикует рецензию В. Курицына на выпуски альманаха “Дети Стронция” под названием “Дети с искривленным позвоночником”: “Стремление к социологизации поэтического жеста, трата духовной энергии во имя избыточного и банального “общественно-политического звучания”. Т.е., увы, именно то, на чем пытались играть шестидесятники. Здесь “Дети Стронция” вслед за редактором пробуют идти старой дорогой…”. Искривленный позвоночник – это все, что есть общего между авторами альманаха, – заключает критик.
Декабрь. В свердловском “КЛИПе” выходит рецензия на книги стихов В. Кальпиди.
Елена Медведева
Медведева Елена Валентиновна – поэт, член Союза российских писателей. Стихи публиковались в альманахах и коллективных сборниках “Монарх. Семь самозванцев” (Пермь, 1999), “Лабиринт” (2001), “Родное Прикамье” (2001) и др.
Я перевелась в Пермь из Якутского университета. Жила в тундре, практически на самом северо-востоке, почти в устье Колымы. И все, что я знала о литературе, – это все-таки была классическая русская литература: Есенин, Пушкин, Лермонтов. Для меня литература именно с Пушкина началась, потому что я помню с детства: когда проводили радио (телевидения еще не было) родители мне сказки читали, пушкинские. И, когда я поступила в университет, я, в принципе, интересовалась новинками литературными, но даже Маяковский – это было для меня закрыто. И хотя я училась по литературе в школе неплохо, так сказать отлично, но вот учитель литературы – он был журналист – как-то отругал меня за Маяковского и объяснил, что “ты написала все правильно, но ты его не любишь, не ценишь и не понимаешь”.
Когда я перевелась в Пермь…… Да, надо сказать, что в Якутском университете была тоже очень интересная программа, но вот когда я услышала впервые стихи Вознесенского, Евтушенко…… Кстати, Евтушенко – это еще от папы: Евтушенко был знаком с моим отцом – и отец у меня писал стихи, и сестра, и дед, и прадед. Отец мой Евтушенко очень ценил – именно того, раннего. Но имена, допустим, Ахмадулиной, Вегина, Вознесенского – это были закрытые для меня имена – я их не понимала и не принимала…… И вот когда я перевелась в 76 г. в Пермский университет, у меня появилась подруга – Варвара Субботина, которая впоследствии стала Кальпиди, – и она меня познакомила с Виталиком. И произошло…… В общем, как-то Виталик ворвался в мою жизнь случайно, это произошло в одночасье. Это было так…… Потому что человек он, в принципе, грандиознейший.
Стихи я писала еще в школе – руководил мной наш редактор “Колымской правды” (поскольку я сотрудничала с этой газетой). Это был человек уже маститый, бывший руководитель литературного объединения Горьковского автозавода. Когда я приехала и познакомилась с Кальпиди, а с Кальпиди вместе, конечно, и со Славой Дрожащих – они тогда очень близко писали – они мне сказали (Кальпиди, например): “Такое ощущение, что литературный институт ты уже закончила”. То есть я так писала, как литобъединение требует. Если б я на обсуждение в литобъединение принесла подборку такого плана, то я знала, что она будет принята официально. А здесь со мной произошла ломка – я считаю, не напрасно. Я освободилась, я освободилась от шор – для меня это было очень важно. И, будем говорить, во мне так и уживаются классические моменты с какими-то такими образами…… Как я в 70-е годы писала: “Ах, оставьте меня, оставьте в целлофановом одиночестве” – было у меня такое стихотворение, и Виталик со Славой говорили: “Ты можешь лучше, чем мы”. Это был период, когда они еще не сложились, когда они еще только нащупывали свою тропинку.
Когда Кальпиди пришел в мой дом…… Свое 19-летие он справлял у меня, ну и пожил немало, будем говорить…… Слава тогда писал такие вещи: “В саду невеста, пенится наряд”, а Виталик в моей квартире написал “Артюра Рембо” (во всяком случае, его “Язычница ночей Купала, застигнутая в городе грозой…”) – там было все настолько понятно, что не надо было никаких подстрочников, как в “Мерцании”, никаких объяснений, т.е. еще пока подходы к метареализму только еще……
Потом что произошло…… Да, у нас получилось что-то вроде коммуны – мы писали все: писала Варя, писала я, писал Виталик, писал Слава Дрожащих – все писали, все друг другу читали, были идеи какие-то сценарии делать на телевидении, пару раз в пермские школы ездили с выступлениями. Но, будем говорить так, ни с какими литературными кругами я никаким боком не сотрудничала. Хотя, откровенно говоря, еще в 7-м классе, когда я жила на Колыме, я для себя нашла Алексея Решетова – просто книжка из районной библиотеки. Это было диво – такие расстояния, такие времена и такие масштабы…… Но все равно он поэт классического направления, а меня не только это уже интересовало – я открывала другие имена, мне уже другое было интересно……
Ребятам были интересны какие-то мои тексты – а мне было интересно, как они работали. Мы спорили. А Виталий – он же очень горячий человек в этом плане, а тогда еще юношеский максимализм вообще из него пер, т.е. – вообще! Идеи переустройства общества – он очень тяжело все застойное воспринимал – а мы, вообще-то, все этим болели, всем хотелось создавать новую литературу, новые общества…… И – вроде коммуны. Ребята, конечно, разные у нас появлялись. А я уже чувствовала, что интерес к Кальпиди был очень большой – он тогда уже на гребень поднимался, и поэтому ребята студенческие – они просто приезжали к нам домой, просто на читку. Послушать. Просились на чай, ну или бутылочку – сушняк – все, что мы тогда могли себе позволить. Ну, во всяком случае, это были споры, до хрипоты, очень интересные, конечно. Тогда еще получилось так как-то, что… Кальпиди с Варварой благословились в моем доме на свою свадьбу, и скоро Виталий познакомил меня с Сережей Мининым, который стал моим мужем.
Сережа в моей жизни сыграл очень интересную роль. В те времена он был большим приверженцем религии, что не приветствовалось вообще. А я же выросла на Колыме, к тому же в коммунистической семье. С другой стороны – вся классическая поэзия, акмеизм, символизм – там же очень много таких откровенных, исповедальных вещей. Толстой, Достоевский…… А я в этом абсолютный была профан. Сергей для меня открыл целый мир, и я в эту сторону немножко накренилась. Кальпиди с Дрожащих это очень тяжело воспринимали. Ну и, видимо, у нас тоже в конце концов с Сережей – не получилось, потому что я все-таки более открытый человек, а он так и живет один, сам в себе, со своей философией. Но – он очень цельный человек, я его глубоко уважаю…… Он закончил аспирантуру, так вопросами религии и занимается – живет он во Владимирской области, в музее-заповеднике работает. И, так сказать, с религиозным направлением до сих пор связан. Ну а я, конечно, быстро обзавелась ребенком, о чем я, конечно, не жалею, потому что ребенок у меня очень интересный, и он впитал в себя очень многое от этих ребят, с которыми я общалась. Впоследствии Дима Долматов появлялся, с ним много интересных ребят……
В восьмидесятые годы кальпидиевская тема уже пошла в преломление, начала развиваться.… Ребята съездили в Москву, они познакомились с Кириллом Ковальджи, наладили московские контакты. И их пригласили на семинар молодых поэтов. Вот они ко мне приходят, Виталик говорит: “Собирай чемоданы – ты едешь с нами”. А я говорю: “Я не могу, ребенка не с кем оставить” – отказалась. И я для них, наверное, в этот момент закончилась, потому что…… Когда они после семинара приехали (а их там зафотографировали в “Литературной России” на первой обложке)…… У меня ребенку пять лет было, а я в это время одна жила, в холодном доме, с печкой – тяжело было, потому что родители мне совсем не помогали – они вообще в Кабардино-Балкарии тогда жили, а эта квартира мне от бабушки досталась. И они-то этого не могли понять, потому что для Виталия всё это бабство, извините меня…… Ну а я… что же – женщина с ребенком, повязана какими-то женскими проблемами. Сын в яслях – я в яслях, он в школу – я в школу. В общем, так вот приходилось в жизни суетиться. Хотя, может, и есть о чем пожалеть. Почему? Потому что вот, к примеру, Юра Калашников, который закончил Высшие литературные курсы и в поэзии разбирается профессионально, недавно сказал: “Лена, некоторые твои тексты, если б они пошли в 80-м, если б ты стала развиваться в этом направлении – ты бы могла себе имя сделать…”. Ребята меня в те времена так и прогнозировали, и они не ошибались. И для них тем более мой отказ был ударом под дых, будто бы я их предала. Они приехали из Москвы, говорят: “Да ты вообще! С тобой там поставить рядом некого”. Но там, в Москве, они быстро нашли свой какой-то круг общения, круг симпатий поэтических. Тогда они с Парщиковым, Еременко, Ждановым познакомились, с Вегиным общались хорошо.
И все. После этого наши контакты с Виталием, в принципе, ограничились. Да, он еще жил в Перми, но мы с ним уже отдалялись. Он приходил время от времени, спрашивал: “Лена, ты что пишешь? Покажи”. Брал у меня какие-то тексты…… Всё, что у меня напечатано до этого года, – всё через Виталия. Сама я в то время не ходила ни в какие союзы писателей (присутствовала на обсуждениях – напомните, расскажу), никуда ничего не отправляла, мало того – всегда у меня было ощущение, что вещи сырые, недоработанные…… Сейчас, как только я беру их в руки, я их начинаю тут же активно переделывать. С высоты сегодняшнего мышления. И всякий раз прихожу к тому, что лучше оставлять сырым, но свежим, с дыханием того времени, и что сейчас – допустим, в 90-х гг. – не переделать стихотворений двадцатилетней давности. Так у меня сырой массой очень много всего осталось.
Кстати, у меня есть великолепная сестра, которая тоже пишет, но она музыкант, закончила консерваторию, и всякий раз, когда она приезжала, – это было стихийное бедствие. Кстати, Кальпиди – они очень дружны с ней, с моей Людмилой, сестрой. Хотя бы потому, что Люда гораздо выше меня интеллектуально. Я же выросла в тундре, и никто мною не занимался, кроме моего папы. А то, что от школьной программы вправо-влево на шаг, да районная наша бедная библиотека, так это, извините…… Я помню, как мы на Толстого часы расписывали: кто с какого по какой час читает какой том – если только один всего экземпляр “Войны и мира” на всю районную библиотеку – о чем говорить? А Людмила – она у меня такой человек интересный. И – как получилось! – Кальпиди где-то вычитал Проскурякова. Поэт Проскуряков, живет он в городе Саратове и моя сестра с ним очень хорошо оказалась знакома. И вот Кальпиди с Дрожащих ездили к Проскурякову на читку какую-то в Саратов, вечер устраивали.
И вот как-то раз с Людой мы сидели – скучно как-то было, – а у Люды всегда идеи, и она говорит: “Давайте попишем в разных стилях”. Ну – давайте. У нее идеи были: три композитора, три поэта, три поэтессы. И написала под Мандельштама, Ахматову, Цветаеву, а потом – Рахманинов, Лист и еще кто-то…… Вот мы тогда играли в поэтические игры – писали по акмеизму, символизму. Я говорю: “А давайте напишем под метареализм?”
Капля росы – перламутровый шлем шелкопряда,
Рубероидом скрученный кокон, пароль центрифуги.
Разрывается солнца и первого грома петарда
Ремеслом стеклодува в стеклянных останках фрамуги.
Это фуги фортиссимо вдребезги бьющего Баха,
Хороводов и хеппенингов, жадно глотающих душу.
Перламутровый шлем шелкопряда – не парень – рубаха,
Тихо-тихо изнежит и солнце петлею задушит.
Это было очень, очень давно. И Кальпиди говорил: “У тебя получились ПРЕКРАСНЫЕ стихи!” Он все с этим стихом носился: “Ты почему вот так вот всё не пишешь?” – “Ну, потому что не хочу, мне не интересно”. Мне было не интересно.
И я всегда понимала – вот я сейчас очень хорошо это чувствую – я ушла от одних и не пришла к другим. В свои времена Виталик меня очень сильно ругал, он говорил: “Зачем ты вот так пишешь! У тебя есть такие замечательные строчки. Вот ты и остановись на этом!” По сути – прав, совершенно прав Виталий. Он говорил: “Лена, то, что ты пишешь… Я не хочу сказать, что ты не интересна. Очень многие люди были бы рады…” – он это называет “клишированная” поэзия – “клише”. Он говорил: “Я не хочу сказать, что ты здесь ничего не достигнешь – есть люди, которые, работая так, многого достигали, и времена эти не ушли…”… “Давай, – говорит, – отдадим должное тому, что ты серьезно поэзией не занималась. Для тебя это хобби”. А я, в свою очередь, отвечала: “Виталик, ты топчешь свою тропинку, я – свою, Слава – свою”. Ну, правильно – хобби…… Такое хобби, что когда меня подпирает так, что – всё! – я всё бросаю и погружаюсь в него с головой.
Я это очень хорошо чувствовала, что у каждого свой путь. Когда Дрожащих читал свои “Игротеки” (в кафе “Театральное” были какие-то у нас читки, когда Кальпиди пытался организовать городской Клуб поэзии) – это был период размежевания между Славой и Виталием – очень многие в городе накинулись на Славу с его “Игротеками”, а я всегда к этому относилась очень спокойно. Даже Абашев тогда эти “Игротеки” разнес, он говорил: “Слава для меня в университетский период – это ТАКОЕ вот! А тут какие-то “Игротеки”……” Но ведь неисповедимы пути Господни – и для меня тоже было огромным открытием, когда мой однокурсник, прекрасный специалист по “серебряному веку” Владимир Абашев вдруг стал, извините меня, заниматься ОДЕКАЛом – “Детьми Капитана Лебядкина” – это тоже было для меня на грани шока. Но что мне нравится: когда ругают или хвалят – это означает одно: что не равнодушны, во всяком случае.
А с Юрой Беликовым мы…… Кстати, с Юрой в студенческие годы (и со Славой Дрожащих) мы ходили (правда, очень кратковременно и эпизодически) на литературный кружок к Рите Соломоновне Спивак. И я там уже Беликова слышала. Ну, Славу я понимала, а Юра для меня…… Ну, вот когда я услышала – на турнире поэтов Перми и Свердловска, это был 87 г., он читал: “Закапайте слезы моей матери в глаза Рональду Рейгану” – я его, было, записывала в конъюнктурные поэты. Хотя, откровенно говоря, у меня тоже были периоды…… Я ведь занималась бардовской песней – и были у меня песни, стихи такого порядка, что меня вообще на Грушинский фестиваль хотели послать:
“Как грустно, наверное, звездам,
Когда на разумной планете
В войны играют взрослые,
Во взрослых играют дети.
Как больно, наверное, травам,
Когда их сжигают напалмом,
Когда в земляничных полянах
Окопы зияют, как раны”, и т.д.
Но, будем говорить, для меня это, наверное, все-таки тема не конъюнктурная, потому что один мой дед сгинул в ГУЛАГе, а другой в первые же дни войны погиб на фронте – ушел добровольцем (он был учителем, тоже поэтом) – в общем, для меня это…… Здесь очень трудная граница между конъюнктурой и человеческим неравнодушием, вот что. Не знаю…… А может быть, как раз – это я уже сейчас размышлять начинаю – может быть, просто еще такие темы не вписались в новый стилевой уровень. Вполне возможно. Потому что я помню однозначно: все наши симпатии – когда мы общались с Кальпиди, со Славой, с Варей – в круг наших симпатий входил ИФЛИ (выпуск 39 г., половина которого погибла на фронте) и вообще поэты военной поры: Ключицкий, Коган, Майоров, Луконин – мы их читали.
А Юра Беликов – может, в нем говорил какой-то юношеский максимализм, доставшийся от “шестидесятников” с одной стороны, а может – чусовской мальчик, выросший в глубинке…. У меня ведь тот же вопрос – я из тундры приехала, меня вообще “тундрой” звали, со мной вообще шоковые были ситуации. Как-то раз я написала цикл “Свадьба”:
Этот город – сон,
Эти люди – сон,
Только ты и я,
Да лихой трезвон,
Да горят снега под копытами,
Поцелуем страсть
Вся не выпита.
Вечно б под дугой –
Ленты в полукруг,
Да морозных губ
Прикоснуться вдруг……
Тройка, тройка, колдовская в масть,
Кабы крики “горько!”, целовала всласть!
Кабы моя власть сжечь пожаром уст,
Поцелуем вся на морозе Русь.
Вся наша общага, девочки наши филфаковские, они переписывали, говорили: “Лена, это Цветаева!” Я говорила: “Какая Цветаева, я Цветаеву читала всего два стихотворения”. Пошла я в библиотеку, и когда открыла для себя Цветаеву – со мной было плохо! Ну, сейчас-то я к этому совершенно спокойно отношусь…… Есть стихи, которые витают в воздухе – вот какой-то настрой витает в воздухе, и это может передаваться. Мне, например, открыли Нарбута – недавно для меня открылся Нарбут, и только потому, что я разговаривала с одним нашим поэтом – Котельниковым – и он мне сказал: “Ты знаешь, на кого ты похожа? Мне кажется, ты похожа на Нарбута”. Я, конечно, сразу ухватилась за Нарбута, давай его читать. Конечно, я понимаю прекрасно, что рядом с Нарбутом – можно я тут хотя бы постою… – я это прекрасно понимаю, но вот что-то вдруг – какая-то неудобоваримая строка, может быть, – что-то вдруг проскальзывает общее. Так вот все сплелось.
А потом Кальпиди снова – потом он пригласил меня на турнир поэтов, сначала Пермского университета, потом турнир поэтов Перми и Свердловска. Я считаю, что мне очень полезно было пообщаться. Я же с ними со всеми знакома — с этими поэтами из Екатеринбурга, которые участвовали в рингах. Я с Мокшей была знакома хорошо.
А в литобъединении я была два раза. Один раз я пришла, когда ругали Кальпиди с Дрожащих – их там обсуждали. Там! Им! Такой разнос устроили! Я посмотрела, подумала: в жизни больше туда не пойду. По-моему, это было их самое первое обсуждение. Там была Нина Субботина, Домовитов, там были кто-то еще…… Решетова не было ни разу. Два раза я была на обсуждении – ни разу Решетова не видела. Да, Авенир Крашенинников был. Точно, точно. Им такой разнос устроили: “Вообще не имеют права на существование!” Ну, вы меня извините: нет таких вещей, которые не имеют права на существование. В общем, после этого разноса я побывала там еще раз. И знаете, примерно то же самое. Я точно почувствовала, что там, как балеринам, ставят ногу – шаг вправо, шаг влево – ты не вписываешься в па, и до свидания. И я сказала себе: нет, я туда не пойду – я хочу свободно существовать. Я по принуждению не пишу. (Хотя по заказу я пишу, кстати. По созвучности. Надо балладу написать – я балладу напишу, какие-нибудь тосты, пародии. На один из вечеров капустник делала: страничка под Маяковского, страничка под Симонова – такие вот стилизации.)
А вот уже после – в начале 90-х, после вечера женской поэзии, который Виталий организовывал, – Федор Востриков меня в литобъединение сам пригласил. Вот тогда… я как-то Федору поверила – какой-то он был…… всех воспринимал. И была на этом вечере одна очень интересная женщина – Таня Геркуз – умерла она. Хотя, вот именно на том вечере она мне очень не понравилась. Она была в скоморошьем обличье – да, как клоунесса. Мне как-то этот жанр… Ну не вписывалась она рядом с Валентиной Телегиной, с Верой Шиловой, да и со мной тоже, хотя у меня там тоже были стёбные вещи – “По-черному” – “Мороженщица, как сугроб, и глаз под пластырем, // и лезет в магазин народ зубною пастою…”… Во всяком случае, игровые вещи, шутливые. Тогда я Татьяну не восприняла. Я восприняла ее перед ее смертью, когда…… Это был вечер в творческом центре, вместе с художниками. Она так читала – я два дня не могла прийти в себя. Это был привет с того света. Это был такой надлом, такой надрыв, такое прощание – я таких стихов у нее не видела…… (В маленькой посмертной книжечке всего шесть текстов….) Она была сама по себе, никакого скоморошества. Она ведь пробовала разные жанры, и я не сразу поняла, что она натура гораздо интереснее, гораздо богаче, чем та, которую я видела в библиотеке……
Опять же через Федора Вострикова я попала в “Пилигрим”, на конкурс. Я взяла два стихотворения и просто пошла туда. А там, оказывается! Там три дня люди с утра до вечера: секция Дрожащих, секция Беликова, секция Асланьяна…… Я попала к Юре Беликову. И прочитала ему два текста. А Юра меня пригласил в “Монарх”.
“Монарховцы” Кальпиди не воспринимают. Нет, ну вот Кузьмин говорит: “Пласты” Кальпиди – это сила, но после “Пластов” Кальпиди закрыт”. А почему не принимают? Они говорят, что Кальпиди – не поэт. Кальпиди не поэт. Сколько я за свою жизнь от многих-многих слышала диагнозов Кальпиди – что это и “кроссворд”, это и “компьютерная поэзия”, это и “ребусы”, это и…… Короче говоря, всю жизнь Виталия обвиняли в том, что он делает рацио, что он идет прежде всего от интеллекта. Ну, если бы я не знала, что Кальпиди – это такой темперамент и такая чувствительная система – сверхчувствительная система. Просто, может быть, дело в том, что он за один момент проживает столько, сколько человеку надо чувствовать какой-то огромный период времени. А он это уже понял и уложил. И потом, он возвращается, он умеет анализировать свои эмоции. Мне это очень нравится. Это то, что я всегда видела у Виталика – бесстрашие быть самим собой.… И опять же, я знаю, что это не мое. Не мое.
Я Виталия, кстати, очень уважаю за то самообразование, за ту работу над собой, которую он провел, – во что он себя превратил, каких высот достиг и…… Ну да, конечно, я не могу сказать, что это ему пришло на тарелочке с голубой каемочкой, – и по головам ходил. Ходил. И по любимым женщинам прокатывался. И по самому себе, любимому. Но в том плане, чтобы за счет кого-то, – нет. Он всегда много работал, и для него всегда поэзия была прежде всего. Слава Дрожащих – он немного другой. Слава – он все-таки и журналист. Для него творчество – это особый план. А для Кальпиди это цель жизни, оно для него всегда было целью жизни, и он себя сделал таким, каким хотел себя видеть. Многое ему дал Аркаша Бурштейн (я тоже с ним знакома). Очень много дали ему, конечно, Парщиков, Жданов – очень много. Общение это с “метареалистами”…… Все-таки это люди одного направления, хорошо, что они встретились, что они есть.
Повлиял ли в первые годы Дрожащих на Кальпиди? Очень трудно сказать. Кто на кого влиял?! Я не смогу ответить. Все влияли друг на друга, очень сильно. То, что привез Кальпиди, еще в самом начале, из Челябинска, после 10 класса – там, конечно…:
Ты останься мечтой о минувшем,
Как “Титаник” тот затонувший,
Выбегающей на дорогу –
Недотрогою, недотрогой.
Разве лучше, когда постельная,
Ты, излюбленная, расстеленная,
Мною вдавлена в одеялище,
И заочно меня потерявшая.
Не вини меня: я же лучше,
Тех, кто будет любить в подушке
Твое долго бегущее тело,
И зовущее, как капелла.
Развернись и ударь ладонью:
Будь непонятою мадонной,
Будь оставленною богиней,
Нелюбимою, но любимой.
Да! Вот именно: ничего не изменилось. На самом деле – НИЧЕГО! Вот в том-то и дело. Люди вообще, мне кажется, не меняются. В принципе, все равно у каждого свой костяк сохранился. Интересно, что мы много моментов разных друг у друга находим – я нахожу у Кальпиди свои какие-то… из какого-то продувного стихотворения, которое ушло в небытие давно, и мной растоптано давным-давно, как обгоревшая головешка в печи. А для него – искорка – раз! – и попала к нему куда-то. Вместе мы все смеялись, что на мой дом нужно мраморную мемориальную доску: здесь проживал гениальный поэт Кальпиди. Разумеется, это явление самого высокого порядка. Он, знаете ли, работал и грузчиком, и стропальщиком на ЖБК, и работал он всякими сторожем и дворником и не знаю, кем еще. И он всегда занимался: всегда читал, всегда интересовался новым. Человек работал над собой, всегда искал, возвращался, отсеивал, что ему нужно, что не нужно, – он потрясающий в этом плане. И то, что Кальпиди бросил пить, – тоже из уровня работы над поэзией, потому что понял, что может деградировать, может быть ниже своего уровня, планки, которую сам себе поставил.
Произошла интересная вещь. У него же очень богатая натура, огромный, огромный просто регистр чувств, темперамент греческий, в молодости это все плескалось. Многое было. И вот этот возникший в нем антиэстетизм…… Ведь, будем говорить, поэты-“метареалисты”: и Еременко, Жданов, и Парщиков – они не делили мир на прекрасное и безобразное. А в Кальпиди какой-то надлом произошел – я это очень тяжело восприняла. Мне трудно говорить об этом: я не психолог и не литературовед – я просто его хорошо чувствую. Я действительно чувствовала надлом перед тем, как он бросил пить – из него пер негатив сумасшедший, и страшный надлом после, когда он адаптировался. Вот сейчас он совершенно спокоен. Всё: имя сделано, появились издания, есть систематическая работа, которая ему интересна, всё – он нашел себя. Да и к тому же не двадцать лет, а все-таки уже за сорок.
Когда они со Славкой Дрожащих отдалялись друг от друга, всем было тяжело. Славке было тяжело. Но вот он ушел и через некоторое время снова пришел в метареализм, пожалуйста…… Но что об этом сказать…… Ведь 70-е и 80-е годы – это все равно были времена какого-то единения. Это было единение не только поэтическое. Ну вот, допустим, у меня была курсовая работа у Риммы Васильевны Коминой: “Драматургия Блока и проблема синтеза современного искусства” – я как раз говорила о том, что появляются совсем новые выразительные средства…… Как-то – была передача с Ковальджи, он представлял новую группу, и вот он сказал такую интересную вещь: сейчас уже прошло время группировок и направлений. Каждый поэт “работает” на себя. Может, это и привело к разобщению…… Распадается, и, может быть, это даже хорошо. Это прошедший этап, и нужно быть благодарным. А за ребят я очень рада. Благодаря им я открыла для себя очень многое, очень. Ну, что – идти вперед и, главное, быстро. А ненужное отсеет время……
Владимир Лаврентьев
Лаврентьев Владимир Юрьевич – поэт, автор книги стихов “Город” (Пермь, 1990), участник “ Антологии современной уральской поэзии” (Челябинск, 1996).
Собственно, вхождение в литературу…… Все вытекает из моей, видимо, любви к чтению с детства и – обилию прочитанной литературы. Стихи я – подобия стихов – писал давно, со школы, без каких-либо планов напечатать их где-нибудь, куда-то послать – меня в принципе это не интересовало. Получалось, рифмовалось, ну и – хорошо. Самому было интересно – игра такая. Далее, далее – видимо, ближе к концу 74 г. у нас компания возникла общая – в основном, филологическая: девушки примерно одного со мной возраста (я поступил в университет в 73 г., они, видимо, в это же время – и учились параллельно: они на филфаке, я на юрфаке). И – по разным причинам, через одного моего хорошего в то время друга (есть такой Сергей Куклин, он и сейчас есть, правда, живет в Бишкеке) – вот эта компания: мы – мальчики, с бору по сосенке, кто откуда, и – чисто филологическое девичество. Я не знаю, что нас объединяло – ну, им положено было книжки читать, а у нас – “своя” компания на почве этого и образовалась-то, что мы не только футбол гоняли, но и книжки читали, причем так – выходящие за рамки школьной программы. Кстати, о школьной программе: мне повезло в свое время, что я заканчивал 22-ю школу, где обязательным предметом был французский язык – французская литература на французском языке – и года за два я начитал достаточно большое количество французской классики: от менестрелей через Лафонтена до Франса…… И я уже тогда читал “Иностранную литературу”. Хорошо помню: на экзамене, либо в восьмом, либо в десятом, попалась тема из области культуры, и надо было там обозначить любимые произведения французских авторов, и все это на французском языке – и, помню, назвал фамилии авторов, которых иначе как из “Иностранной литературы” взять было неоткуда. Саган уже тоже в то время читали. А мне эта Саган попалась совершенно случайно еще в подлиннике – в школе читал какую-то ее раннюю вещь, чуть ли не “Здравствуй, грусть” – всю или почти всю.
И вот, через эту филологическую компанию выходы были на литературные новинки. В этом плане они умнее были нас – девушки. В частности, кто там: Рита Спалле, знакомая с тем же Виталием Кальпиди. Хорошие были отношения такие. А! К тому же Рита еще, помимо прочего, периодически находясь в академотпусках, устраивалась работать, и тут она устроилась работать библиотекарем в Горьковской библиотеке, ну и – нарушала служебные инструкции: давала книги из хранилища. Причем как давала: вечером забирала оттуда, а утром надо было уже вернуть. И возникали такие забавные вещи, когда фолиант страниц из пятисот, из семисот – за ночь надо было прочитать. Вставали в очередь, конечно. Быстро так – причем не только надо было прочитать, но и удовольствие еще получить. Помню, Фицджеральд таким же образом появлялся, что-то из Фолкнера – “Авессалом, Авессалом!”, еще что-то было… В общем, таскали из Горьковской библиотеки, потому что в Пушкинской этого не было. По-моему, таким же образом Кафку вытаскивали – “Замок”, Пруста…… Между собой делились прочитанным. Ну и в один из…… Да! Варвара Субботина. Варвара Субботина фигурировала еще в этой же компании. А ситуация была такая: просто кто-то приходит к кому-то, тащит своих знакомых – все очень просто было, это сейчас приходить без звонка уже неудобно как-то. А тогда – человек звонил: “Я сейчас приду” – и притаскивал с собой еще пять-шесть, легко. Варвара Субботина появилась, потом пошли разговоры о том, что есть очень интересные, талантливые ребята, с которыми она учится, и, в частности, выпало две фамилии: Кальпиди и Дрожащих. Кальпиди точно с ней учился, а насчет Дрожащих – возможно, я не помню1.
Часто собирались у меня в квартире – я жил тогда на Компросе, 50, над бывшим “Уютом”, у меня была отдельная комната, никто туда не лез, а значит, можно было курить… Было очень удобно, и поэтому предпочитали приводить друзей ко мне – из других квартир гоняли за курение, за распитие – родители. Ну и в один прекрасный день по весне появились – Варвара привела Виталия, Дрожащих. Тут еще Сережка Куклин был, он тоже стихи писал, еще кто-то был…… Еще один филфаковец, тоже учился с ними – очень, они рассказывали, талантливый парень, свою методику преподавания разрабатывал – то ли Андрюша, то ли Алеша, невысокого роста парнишка, очень такой был – интересный. Вот эти пришли товарищи, и начали читать свои стихи.
Это был 75 или 76-й год, записей я не вел – мне так кажется. Ну и – появлялись, пропадали, все это было замешано на совершенно какой-то крутой пьянке – был период летний, или год, даже год – вообще не вылазили из (тогда только открыли) кафе “Майское”, были в день открытия, и оттуда не вылазили потом год, во главе с Виталием. Дрожащих был, но реже, девушки-филологини, кто-то еще…… Были люди, ныне уехавшие по заграницам – такая Ирина Динерштейн, она же Максимова, не знаю, где сейчас. “Бабочка Ирина, слетайте нам что-нибудь…”…
Так, что дальше? Дальше, дальше…… А, вот. Сразу повеяло Вознесенским. Тогда Вознесенский в центре был – Вознесенский, немножко Евтушенко, кто еще…… Ахмадулина, Окуджава. Кто-то Рождественского читал. Виталий тогда сразу обозначил свою позицию: что его творчество, точнее, основные вехи его творчества – это ранний Маяковский, Пастернак и Вознесенский, сразу все было обозначено. Мне интересно было то, что ребята делали, – их тексты. Я тогда никому из них своих работ не показывал – а я еще попутно рассказы писал – для себя. Я всегда все делаю для себя, практически. Что-то Виталию как-то показал – то ли трезвые были, то ли нетрезвые – он посмотрел, сказал: ерунда. Более-менее, но – ерунда. Виталий тогда был для меня прежде всего источником – очень серьезным – источником информации, культурной. Его уже давно выперли с филфака, насколько я понял. Там ходили противоречивые такие речи. Чем он занимался? Периодически чем-то занимался в плане работы, иногда ничем…… На книжной барахолке пропадал. Тогда как-то посвободнее стало, перестали облавы делать, гонять – можно было – место было такое, где можно было купить что-то приличное. Но тоже – цены, конечно, там сумасшедшие, денег не было, а идти по пути моих знакомых, которые…… Тогда, по старой советской привычке, часто в семьях были достаточно приличные библиотеки – на уровне подписных изданий, скажем так – детско-юношеских…… Сейчас как-то уже, по-моему, это и не модно – в новых мебельных гарнитурах и не предполагается этих стеллажей книжных – туда от силы одна-две книжки, ну и видеокассеты, в крайнем случае. А тогда – каждая порядочная семья, ну или, скажем, что-то из себя представляющая, обязательно – собрания сочинений: Пушкин, Чехов. И вот эти собрания сочинений ребята продвинутые или те, которые просто хотели ими казаться, – они их обменивали. Обменивали собраниями сочинений на одну какую-нибудь книжку. Ну, наверное, родителям-то дико было это все. Никто из них, конечно, разрешения не давал, поэтому – тихонечко. Сам я сподвигнулся один раз – я обменял на Бальмонта…… Что же? Два варианта: у меня ушло два собрания сочинений…… Или я на Вилиса Лациса его обменял, или на Шолом Алейхема. Точно не помню, но один из этих вариантов был возможен. У меня в этой же серии – “Библиотека поэта” – был уже Александр Блок. А я как раз в этот период подсел на символистов, на русских прежде всего, ну и (еще осталось в памяти со школы) французских, причем в оригинале – мне так все это нравилось, такая певучесть стиха. И вот начал с Блока, потом понемножку Бальмонт появился – все из этой же “Библиотеки” в основном, из синенькой. Кто же еще был? Сергей Соловьев, помню, появлялся, Сологуб был уже, Анненский, скандально известная Ахматова, которая (имею в виду не поэтессу, а книгу Ахматовой из этой серии) стала предметом раздора между Варварой Субботиной (или Кальпиди она уже тогда была) и одним моим знакомым: каждый из них доказывал, что эта книга его, но кто из них у кого ее… – я допускаю, что Варвара была права все-таки. Помню, что Мандельштам был – он был такой же синенький и тоненький – по сравнению, скажем, с Блоком – тоненький такой. Виталий приходил, у него была сумка (рабочий день кончался на барахолке на книжной, он там душеньку свою отводил – что-то менял, информацией какой-то обменивался), и вот эту сумку со старыми книгами и новыми приобретениями он приносил, допустим, к кому – к той же Рите Спалле, у нее тоже собирались, или ко мне – всё вытаскивал из нее, и – начиналось. Собирались деньги, бежали за сухим вином – потому что водку не пили. Практически я не помню, чтобы мы пили водку тогда на этих сборищах. Народу было прорва – вино покупали сетками. Самыми популярными были венгерские и болгарские сухие вина – они стоили 2.50, венгерские, вермут – 4.20 или 4.60, ну и, разумеется, шампанское. А водку – нет. Может, поэтому себя нормально чувствовали – убитых не было и была возможность, в общем-то, говорить. Впадали в ненужную экзальтацию – вещали. Интересно было. Интересно. А, кстати, исходя вот именно из ассортимента потребляемой продукции винной – легонькое было – можно было сидеть всю ночь напролет, полностью в табачном дыму. Если бы пили водку – никто не выдержал бы, лежали бы уже в диком состоянии, а так – нет. До рассвета сидели так – кто-то если прикорнул в углу, так просыпался. Деньги кончались, куда-то шли, занимали, расписки какие-то давали – ничего не возвращали, конечно: ни деньги, ни…… В общем, весело было. Ну и все время вели поэтические разговоры. В центре, конечно, Виталий был, прежде всего. У меня вообще такое ощущение – это мое личное мнение, я могу ошибаться – но вот когда Виталик крутился здесь, в нашей компании, я не помню, чтобы такого уровня что-то где-то еще было, чтобы где-то упоминалась подобная ему личность…… Виталий был как магнит – все собиралось к нему, очень многое. Т.е. пока он…… (Я не знаю, может быть, он какие-то вещи забыть хотел бы, а я их сейчас вытаскиваю… Во всяком случае, если что не так, я сразу приношу ему извинения, поэтому что…… Просто вспоминаю то, что вспоминается. А к нему действительно липло очень многое. Пока все дружили со спиртным – а потом уже и тот же Виталий станет переходить на более тяжелые напитки и в больших дозах – там уже начались такие вещи, не скажу, что запои, но…… Общение было тяжелым уже. И народ стал собираться иногда какой-то случайный, просто случайный – просто народ, который заходил попить водку, ему было всё равно: а, ну да, смешно – какие-то поэты ерунду какую-то морозят, не о девках, какие-то стихи читают…… Спать ложились и уходили. Но это было в более позднее время – там уже вообще классика начиналась – все мягко выходило к перестроечным годам, к отсутствию спиртного в свободной продаже. У меня классные получаются воспоминания: треть на Кальпиди, треть на водку.) А раньше люди шли друг к другу, зная, что будут разговоры и можно будет если не самому выступить, то кого-то послушать…… Ну, меломаны собирались сами по себе где-то. Там, где мы собирались, на моей памяти, не было музыкантов. Если и шла музыка, то она шла фоном – специально послушать “Битлз”, “Зеппелин” – это в другом месте и не с Кальпиди – с ним невозможно было. Какие-то скандалёзы, выпрыгивание из окон – с первого, со второго этажей, какие-то эпатажные вещи – выскочить на улицу в дождь, в луже пополоскаться на виду у прохожих – это было.
Мне сложно сказать, когда начали разрушаться компании, замешанные на разговорах.… У меня два года выпало – я закончил университет или, скажем так, прослушал курс университета в 78-м году, а потом я на два года ушел в армию – меня в Перми не было. Переписывался, в основном, с Ритой Спалле. Рита умела писать письма, и весьма пространные – информацию получал от нее. Видно было, что происходили такие же сборища. Была в эти годы такая личность, легендарная по-своему, здесь в Перми – художник Шура Баранов. О нем те, кто здесь собирался, – о нем знали все. Алкаш хронический, но художник гениальный, который никогда не писал красками – все карандашиками. Я его не застал – меня тут не было.
Ну, а когда вернулся – здесь, в плане выпивки – тяжелый рок уже пошел. И Славка Остапенко, мой одноклассничек, уже тогда, по-моему, стал загружаться серьезно. Славка молодец – он своей дорогой всегда как шел, так и – никуда не сворачивал. Он закончил здесь школу – мы в школе были лучшими друзьями, потом он здесь же закончил художественное училище (на задворках “Гарнизонного” универмага) – талант такой, и – поступал в МАРХИ. По-моему, с первого раза он не поступил (ну что – приехал пацан из Перми) и загремел в армию. И – со второго раза, уже отслуживший – он поступил. Восторг такой был: Славка в Москву поступил! В Москву – это что-то. Любой московский ВУЗ – все равно как на Луне. На каникулы приезжал регулярно – ну, такая уже столичная штучка стал, и говорок, и сленг, московские знакомые, студийные дела. Знаю, что Виталий к нему в это время ездил – они там развлекались интеллектуально 2 . А потом Славка завяз здесь: вернулся, художники какие-то вокруг него стали появляться. Когда они – Кальпиди и Остапенко – между собою встретились, ну – не понравиться друг другу они в принципе не могли. Примерно одного поля ягоды были. Гудеть могли – не часами напролет, а днями – где-нибудь: или в подвале у Остапенко, или где-то еще – кочевать с одного места на другое. Меня-то на это не хватало – я, допустим, до утра посидел, и…… А у этих – завод пока не кончался, они между собой так и были. Это сейчас коллективно все бросили пить – и Виталий, и Славка.
Так, что там еще…… Значит, “Кадриорг”3 – конец 81-го. Пришел Кальпиди – они приходили вместе с Дрожащих, читали большие отрывки из этого “Кадриорга”…… Виталий приглашал нас – чуть ли ни в Дом офицеров – на Карла Маркса где-то. Я помню, что тогда там живым манекеном двигающимся Ира Максимова должна была выступать, возможно и выступала – я не был, слышал только отзывы: что все было прекрасно. Кому-то из москвичей они показывали – Ковальджи приезжал. Тогда были искания у того же Кальпиди, у Беликова – то ли совместные, то ли параллельные – выходов на Москву. Они же периодически все в Москву ездили, пытались там выйти, прорваться. Ну – куда, первым делом? – в “Юность”. С чего начинали-то обычно: “Юность” да Вознесенский – больше-то не к кому. О Ковальджи много разговоров было, именно в связи с этим. Причем по пьянке у каждого возникал какой-то знакомый, который “очень хорошо был знаком с Ковальджи”, и что – “ты давай, сбегай за бутылкой, а я позвоню, приедем, всё устроится в лучшем виде” – все верили друг другу. Трёп такой. А на “Кадриорг” я все-таки попал – это было уже в “Театралке”4 , в 84-м году, да. Тогда Максимовой уже не было, ее роль исполняла Шолохова. Впечатление от “Кадриорга”…… Как сказать…… При всех моих стараниях казаться модным и современным у меня не очень это получалось, и модерн-то я просеивал, конечно, хотя часто делал вид, что мне это все безумно нравится, все эти поиски. А всегда тяготел, собственно говоря, к более классическим формам. А на этом выступлении – там разный народ появился опять, какие-то люди, вообще не знавшие, что здесь будет – концерт какой-то, шоу – начали смеяться, какие-то хождения начались, тут же Остапенко пошел с кем-то отношения выяснять. Шолохова вышла вся в металлической фольгообразной одежде, покрутилась, но, видимо, не знала, что дальше делать – отошла в сторону. Может быть, не было ощущения целостности. Кстати, этим страдали первые клипы, которые потом начали появляться. Я просто хочу сказать, что МНЕ это как-то не легло, хотя, во всяком случае, я с интересом посмотрел. Честно говоря, мне больше нравились тексты, причем тогда, когда я читал их сам. Просто у меня особенность такая – я гораздо хуже воспринимаю на слух. И поэтому когда кто-либо читает, и особенно Виталий (мне нравится, как он читает, это всем буквально нравится, кто его слышал – иной раз люди не знали, не понимали, о чем он пишет, но нравилось, КАК…). Но мне интересней, когда я беру листы, и начинаю их читать – у Виталия очень плотно насыщено текстовое пространство, и на слух это не всегда…… Но тогда “Кадриорг” был явлением, конечно. Вот именно: с точки зрения “эпохальности” для Перми (может быть, где-то еще что-то подобное и было) – на уровне Перми – да, безусловно, ничего другого не было. Это было событием.
Потом, позже – помню – был Клуб поэзии, опять же Виталий им руководил. Где-то в Клубе строителей, ребята-свердловчане выступали. Я-то со Свердловском как-то пораньше познакомился – может, не с теми конкретно лицами, которые приезжали сюда на турниры поэтов. Дело в том, что уже мною упомянутый мой друг – Сергей Куклин – перебрался жить в Свердловск, он заканчивал Уральский университет, учился заочно на философском факультете. Он там учился и доучился – он там женился. В конце концов он женился на Елене Волович, дочери известного свердловского – как минимум, свердловского, а, видимо, и российского – Владимира Воловича, художника. Все художники свердловские были вокруг него: Метелёв, Брусиловский, уехавший тоже в свое время. И вот Елена Волович, она работала как раз там, где и должна была работать, – в бибколлекторе, и мизерную зарплату приносила домой книгами – у сотрудников была возможность покупать их по цене номинала. Ремарк, Фолкнер…… Какая-то философская литература, альбомы – много всего.
И вот все художники, литераторы, поэты…… Да, у них тоже тусовка была очень серьезная – более серьезная, чем в Перми, как я понял. Среди художников были тогда очень интересные люди, полуюродивого типа. Некто был Махотин – такой человек, имеющий сорок детей, двадцать жен, – такие вот легендарные личности. Но всех детей признавал, всех жен любил, все жены дружили между собой. И этот дом – последняя обитель семьи Романовых – еще тогда был цел. И вот Махотин (а он где-то квартировал, с другой стороны – деревянный дом, третий этаж, чердачное помещение) – у него собирались все кому не лень. Толпами буквально – благо, позволяло помещение. У него было много всяких интересных вещей дома. В свободное время – а работал он… – да, собственно, нигде он и не работал – в магазине вывески рисовал, подряжался, что-то зарабатывал и очередной жене своей отдавал…… Такой вот. Ничего у него никогда не было. Питался чаем с сухариками черными – сам сушил. А так – кто что принесет. Обожал лазить по заброшенным, разваленным домам – оттуда таскал старые утюги, самовары, иконы. И натаскал кирпичей из дома Ипатьевых – с кладки – это кирпичи были, как тульские пряники печатные. С клеймами какого-то императорского завода, как новые – их у него было несколько. И вот одна из моих глупостей, которую я никогда себе не прощу – он ведь мне подарил один из этих кирпичей. А к нему приходишь – и как в анекдотах о чукче или еще о ком-то: стоит про что-то сказать, что “мне нравится” – ВСЁ! – “Забирай!” Там люди уже привыкли, ну а те, кто был у него в первый раз, чувствовали себя неудобно: смотрю, к примеру, альбом (а альбомы он сам покупал или дарили ему) – спрашивает: “Тебе нравится?” – “Ну, отлично” – “БЕРИ!” – “Нет, ну что ты” – “Ну, бери! БЕРИ, а то всё, сейчас выгоню, уходи отсюда!” Люди потом объяснили, как надо поступать: брать, а потом, после того как он провожал, – там был тамбур, тоже деревянный, деревянная лестница – и все эти подношения ценные там в пролетах и оставляли. Вот, подарочками такими баловался Виктор Махотин. У меня было в сборнике “Город” стихотворение, ему посвященное ,– я, честно говоря, не мог в его адрес не сделать реверанса.
У них там тоже какие-то проекты были – “Станция вольных почт” 5 , я знаю – было у них такое сборище, там тусовались все эти поэты, которые сюда приезжали: Тягунов, Козлов, Застырец, Смирнов, Санников, Сандро Мокша – еще один “юродивый” (внешне, конечно). Курицын был у них летописцем свердловского андеграунда. Да – и Козлов. Ну, Козлов – он, как Лука, ходил, записывал, конкретно: “Такого-то числа состоялось…” (мне Виталий Кальпиди когда-то показывал: смотри, Козлов как пишет) – …кто-то, допустим, где-то чихнул. “Вчера состоялось, – допустим, – у Застырца на квартире собрались два алкаша, читали стихи” – явление. Явление. Всё, что хоть в копейку укладывалось в культурную тему, – всё Козлов записывал. А Курицын это облекал в художественную форму.
Да, Махотин. Махотин там как папа был. Нам, допустим, было лет 25, а ему – 40, к примеру. Там еще было очень много людей, которые сами творчеством не занимались, но составляли, как это сейчас говорят, тусовку. Они просто перемещались, просто общались между собой. Ну, скажем, собрались человек двадцать, из них три художника, два поэта, остальные просто – ну, им нравится это все окружение. Сидят на полу, курят, чай пьют из одной кружки. Стихи могут читать чужие (и слава богу, что чужие). Крайне было интересно. Я всегда обожаю ездить в Свердловск. Где-то с 81-го года я начал регулярно там бывать – в пятницу вечером уедешь и в воскресенье вечером или в понедельник утром вернешься. Мы просто замечательно проводили время: действительно, толпами – соберется толпа, человек 20 – и с Эльмаша на Уралмаш, зимой, мороз градусов под тридцать. И вот один раз, когда я этот свой кирпич-то… у Махотина оставил – потому что не хотелось мне зимой тащиться с этим кирпичом с Эльмаша на Уралмаш, пешком, потому что и так сумки и сетки – с водкой, с вином, с какими-то огурцами – у кого что. И еще кирпич этот с собой. Я его и не взял, сказал: “Завтра приду”… И, – как всегда. Как всегда…… Так вот, чем еще занимался этот Махотин (я вообще не знаю, жив он сейчас или нет. Такие люди, как он, – мог уехать в Америку, мог в монахи постричься. Такой, бродячий – что ему в голову придет, то и…… Ничего его не держало – из хлеба зверей лепил. Лепил зверей, очень хорошо они у него получались – какие-то лошадки, слоники, собачки, – посыпал солью и ставил их в духовку. Получались такие вот сухарики. И потом эти сухарики у знакомых стояли – у меня был дракон, заяц, еще кто-то. Иногда их съедали. А! Иногда он их раскрашивал. Причем раскрашивал, например, лаком для ногтей. У меня до сих пор лежит (приехал он как-то в год дракона – он ко мне приезжал два раза – в год зайца и в год дракона) дракон, нарисованный губной помадой……
А потом мой друг уехал (не в Магадан) – Сережа Куклин – уехал, женившись в четвертый раз, в Бишкек, и, в общем, я потерял всех своих свердловских знакомых. Общались только, когда они сюда приезжали. Было выступление совместное – я помню, приезжали свердловчане, и они выступали в ресторане “Турист”. Мокша был точно, был Санников точно, Бурштейн, может быть, был, был нравящийся мне бард Леня Ваксман (он уезжал в Калининград – сейчас не знаю). Хотя это выступление – честно говоря, оно мне не очень запомнилось. На столах какая-то дурацкая закуска стояла…… Была какая-то очень энергичная девушка, как инструктор из комитета комсомола, вот она ходила и так: “Марина. Председатель студкома…”… Я уж не знаю, что наши наобещали администрации “Туриста”, но явно обслуживающий персонал ресторана к этому был не готов. Они ожидали, что приедут из Свердловска гости, может быть, даже артисты, может быть, даже, если и будут читать стихи, то какие-нибудь смешные или наоборот – жалостливые, может быть даже про любовь. Вход был точно платный. Извинившись, сказали, что платно, потому что там на столах (был какой-то дурацкий салат “зимний” – такое явление) у каждого по стакану сока было, как входной билет, я не помню – 2.50 или 3 рубля – это стоило. Обслуживающий персонал думал, что люди сейчас бросятся делать заказы серьезные. А пришли те, у которых в принципе деньги бывают от случая к случаю, и уж если они бывают, то их тратят не в ресторанах. Ходят официанты у столиков: “Что будете заказывать?” – “Не мешай, я слушаю” – т.е. уже что-то непонятно-неприятное происходит: никто не заказывает, выручки не намечается, притом люди какую-то, с их точки зрения, начинают городить ерунду, читают какие-то стихи непонятные. Я не помню, был ли там мат откровенный – по-моему, не было, но что-то такое, на перестроечном уровне – было. Год 87-й – ну, там во всю уже ругали, клеймили, обличали, каждый приложился попинать ногами соцкультуру, как минимум. Да, то, что мне запомнилось, – в антракте нарисовался Остапенко: “Вова, – говорит, – пойдем в туалет, я тебе водки дам”. Вот здесь уже всё: это были тяжелые формы, со всеми вытекающими последствиями. Если человек куда-то пропадал – это потому что он был не в состоянии. И Виталий мог с кем-то договориться и не прийти на встречу – он просто не мог уже, потому что пил не вино. И другие также. Я не знаю, чем там все закончилось в “Туристе”, но при мне стал выступать Мокша, и его тексты, видимо, настолько поразили воображение официантов, что они просто начали хамить. Т.е. хамить они начали до этого – возить тележки туда-сюда, брякать ложками, а тут вообще началось – какие-то реплики, вроде “что за ерунда тут, пришли шаромыги, гнать их вообще” – в общем, пошло неприкрытое хамство.
Когда вся эта толпа свердловская приехала – они остановились в гостинице. Ну, Санников тогда жил у кого-то. А остальные ребята – они зависли в гостинице на Комсомольском проспекте (напротив ЦУМа, старое здание – “Прикамье”? “Прикамье”), в одноместном номере или двухместном – вот они там куролесили. Ваксман спел ВСЁ, что знал: свои песни, песни чужие, песни Гены Перевалова, Воронкова, все, что знал у “Битлов”, “Подмосковные вечера” – всё заставляли его играть. То ли “Интернационал” под конец уже, то ли……
Андрея Воха я тоже застал, у меня где-то дома лежит афиша воховского выступления. Такой анекдот был – сухой же закон, все по талонам – и приехал Вох, надо срочно выпить, а в универсам очередь за километр, и милиция стоит. Как попасть-то? К милиционеру подходит Кальпиди, без очереди, говорит: “Приехал поэт, музыкант, выступать у нас будет…” – “Чем докажете?” – “Вот афиша” (типа – паспорт). “А что, – говорят, – они тоже пьют?” – “А как же? Положено!” Так ведь пустили! Вне очереди, с милицией подошли, и – затарились, сколько смогли, взяли.
Помню, приезжал к Виталию то ли из Москвы, то ли из Питера – как же у него фамилия – Сливкин? Читал стихи в подвале у Остапенко – это уже на Братьев Вагановых, более поздний период – там, где пожар случился. Туда я ходил уже частенько, к Остапенко, на Вагановых. Я с Остапенко всегда любил общаться. Приводил знакомых своих – судей, адвокатов – посмотреть (с тайной надеждой, что они что-нибудь купят). И на одной из встреч с Парщиковым я был – тоже у Остапенко в подвале. Там битком народу было тогда – стояли.
Еще что я помню…… Была серия из двух вечеров во Дворце телефонного завода, в “Телефонке” – в рамках Клуба поэзии, по-моему, тоже проходило – тоже Виталий организовывал. А почему там – да потому что там работал Володя Толоковский – вахтером или сторожем, и он договаривался с администрацией. Где-то в кафе. А выступали все те же плюс Юра Беликов. Но Беликов – это отдельная тема. Хорошая была атмосфера. (Хотя меня и тогда удивляло, как Виталий обращался с публикой, со слушателями: “Так, ну, конечно, – мы тут отчитали – если вы думаете, что я скажу “до новых встреч”, – ничего подобного, больше с вами общаться не о чем – посидели и хватит, всё, кормить еще чем-то случайных людей, всё, идите” – ну, примерно, так. Виталий – артист.) Там были люди хорошие – тот же Эдик Сухов…… Опять же, из сиюминутных каких-то образов – человека три раза видел в компании – ну, перекинулись, ну, у кого-то был день рождения: “Вот, это Эдик Сухов, хороший, совершенно классный актер……” Я не знаю, почему, но я решил, что Эдик Сухов актер. Такая колоритная внешность, артистичная крайне. Да, мимолетное виденье. Чувствуешь, что человек интересный, что – да, но – не состоялось……
Я еще раз хочу сказать, что никогда я не думал публиковаться – я всегда все делал только потому, что мне хотелось, и поэтому у меня, допустим, могло появиться одно стихотворение, потом несколько месяцев вообще ничего – да просто мне не надо было. Никогда не работал на сборник. Но – опять же, через Виталия. Через каких-то знакомых попали к нему мои стихи, удивительно, что они ему понравились, потом где-то в “Театральном” я выступал, вместе с Медведевой, кажется, в одном вечере. Тот же Толоковский там еще что-то такое, а-ля гусарское, читал. После этого веха какая была – сборник “Пульс-89”. Ну и – Виталий уже знал, примерно, на каком уровне я работаю. Тогда подоспела как раз эта затея с серией книжек, не бог весть какого оформления – но на тот период времени вообще гениальна была сама идея, что это могло появиться, что дали Остапенко такое нарисовать, что дали саму эту книжку выпустить. Вот – намечается выпуск сериала, и Виталий говорит: “Я считаю, что твою книгу можно туда”. Я спросил: “Какой объем нужен?” – “Две или две с половиной тысячи строк”. Ну, что – стал считать строки. Выкинул половину…… И – по книжке-то видно (она мне, безусловно, безумно дорога, первая моя книжка) – я просто уже стал набивать тексты. До квоты до какой-то. Так она и вышла. Тематика была уже задана – город. Меня давно эта зараза взяла, ни о чем другом-то я никогда и не писал, и писать, видимо, не буду. Мне интересен только город. О деревне и о природе – мне это просто не интересно. О любви тоже. Ну – не считаю нужным. Поэтому – тема города. Я ее так потихонечку – разрабатывал. И, скажем, половина или процентов на шестьдесят – мне эта книжка нравится и сейчас. Тексты нравятся. Они писались не для сборника, они писались просто так. Ну вот, вышел требуемый объем, и я тогда по перестроечной волне уже ударил, ну там такое, под общую гребенку: ура, как все было плохо и как сейчас все стало хорошо, как нас всех обижали, а сейчас – вот! Есть там такие тексты, которые я в другое время не стал бы делать. Из этих же соображений я полностью потом отказался от своего второго, практически готового сборника – просто зарубил сам себя.
А до этого – не было попыток публиковаться. Я это говорю без кокетства, без рисовок. Я вообще в первые годы разрабатывал тему, которую сейчас можно назвать “серьезной пародией на российский символизм”. Начитавшись массы текстов, я начал выдавать на гора а-ля символистскую продукцию. Смешно, конечно. Я когда-то показывал эти вещи Виталию, потом Дрожащих. Дрожащих сказал, прочитав, что это просто здорово, но место этому сто лет назад – тогда был бы вообще класс, а сейчас…… Совершенно правильно. Это были какие-то поделки, безделушки – как Махотин: слепил зверя, и можно кому-то посвятить, можно кому-то подарить, можно на полку поставить. Ну и я – откровенно так – сегодня под Блока, завтра под Бальмонта, иногда вообще Северянин в кубе. Сейчас есть у меня эти записи – как-то почитал их – смешно, но вообще слеплено-то качественно. Я всегда обращал на это большое внимание. Я не филолог по образованию, и поэтому подход у меня всегда был другой: что для всей этой тусовки филологической было естественно и органично – они свободно оперировали терминологией – мне это было не дано, поэтому я всегда о вещах рассказывал обыденными словами. Иногда, разве что, запомнившийся термин из философского словаря, да и то уже, когда он в моей речи родным становился. Так доходило до того, что я количество слогов подсчитывал в строке, чтобы совпадало: если это сонет, то сонет, если рондо, то рондо, если триолет – триолет. Ну, просто было интересно: сделал, выстругал, поставил. Зачем это печатать? Была еще и другая причина. Как бы мне ее сформулировать.… Любое стремление к публикации вовне – это навязывание своей продукции. А оно нужно? Махотин, кстати, он, почитав мои стихи, – он взял и сделал штучный сборник, оформил его сам, чуть ли не из дерева обложку сделал, пообещал мне подарить, когда второй экземпляр будет – и где-то там у него все и осталось, я даже не видел. Это просто поделка, и поэтому я, если бы не Виталий, я бы никогда не выступал ни с какими предложениями: вот, давайте, меня публикуйте. Предлагали, приглашали – тогда, если у меня что-то было – пожалуйста. Сходить куда-то, выступить, если кому-то надо, если в тему – тоже старался не отказываться.
По этой же причине, может быть, не было никогда желания входить в организованные литературные сообщества. У меня единственный был опыт такого объединения – с Беликовым. Когда Виталий уехал, возник вакуум. У меня друзья были, хорошие друзья, они и сейчас есть – не обязательно же все друзья должны быть поэтами, но… И меня нашел Беликов. Сам позвонил по телефону, сказал: вот, группа организуется поэтическая – она по-разному называлась, они пытались ее назвать “Пленум”, “Политбюро” – “Поэтическое объединение бюрократов”. Обойма та же: Беликов, Дрожащих, Асланьян, Толя Субботин…… А я остался один – и подумал: а почему бы мне с ребятами не выступить. Ну, встретились раз, два. А что я с ними перестал хороводиться…… Меня всегда раздражали люди, которые: “Прежде всего нам нужно взять банки, заводы, телеграфы, мосты…”… Взять под свой контроль все газеты, захватить все журналы и телевизоры. И еще одно. Там у них всё стало мне напоминать маленький филологический междусобойчик, когда филологи пишут стихи для филологов, читают для филологов. Их понять можно – они одного круга. Виталий – он человек с другой энергией. Я на него смотрел всегда снизу вверх, но когда он приходил, допустим, что-то предложить – я мог согласиться, а мог и нет – никогда меня никто не принуждал и не брался определять мою позицию. А когда он уехал из Перми, действительно – обнаружился вакуум. Да так и остался.
Примечания:
1 В. Дрожащих, В. Кальпиди и В. Субботина не были однокурсниками, все они поступили на филфак в разные годы. (Прим. А.С.).
2 В. Кальпиди и В. Остапенко познакомились в 1984 г., когда Остапенко вернулся в Пермь после окончания МАРХИ. (Прим. А.С.)
3 Слайд-поэма “В тени Кадриорга” (авторы поэтического текста В. Кальпиди и В. Дрожащих, режиссер видеоряда П. Печенкин).
4 Кафе “Театральное”.
5 “Станция Вольных Почт” (Ленина, 11) – старинный особняк, захваченный в 1989 году “неформальными” художниками, где Витя Махотин и был душой и организатором выставок. Выставки вызывали большое неудовольствие культурного начальства и живой интерес публики” (комментарий Е. Касимова).