Игорь Поглазов. Я ни о чем не жалею: Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2025
Игорь Поглазов. Я ни о чём не жалею: Стихи. — Минск: Колоград, 2024. / Сост. Вера Поглазова. Предисл. Давида Самойлова.
Лирика — явление обоюдоострое. С одной стороны, она передаёт широкому читателю сокровенный опыт сердца. С другой же стороны, она несёт в себе эстетическую условность, родственную театру, поскольку любой автор вряд ли станет в житейски буквальном виде сообщать широкой аудитории читателей о своих личных переживаниях. Прямая трансляция личных историй или слов «Я вас люблю» вообще не требует поэтической формы. Поэту потребно нечто третье, что сложно взаимодействует с реальной жизнью.
По-особому эта соотносительность пугающей откровенности и художественной условности живёт в стихах Игоря Поглазова. Поэт прожил совсем недолго, успев сделать невероятно много. Жизненный путь Поглазова укладывается в краткий отрезок времени с 1966 по 1980 год. Он за малый срок явил миру невероятный всплеск творческой энергии, а значит, обнаружил раннюю зрелость и в то же время сохранил детскую непосредственность, счастливо избежав того, что Маяковский некогда назвал позорным благоразумием.
Вот это несколько парадоксальное сочетание вечного детства и раннего взросления определяет своего рода силовые линии поэзии Игоря Поглазова — неподдельный искренний голос и одновременно жизненная искушённость, которая располагает к литературной игре. Предаваясь ей, поэт, с одной стороны, навсегда остаётся ребёнком, а с другой — знает цену эстетической условности.
Он пишет:
Люблю смотреть Россию из вагона…
Выбирая наипростейший ракурс изображения, поэт говорит о сохранившейся у него детской привычке смотреть в окно. Своего рода констатация реального факта позволяет поэту начисто избегать штампа в повествовании о том, о чём до него писали бессчётное количество раз.
Ассоциация России и электрички вообще не является заезженной, в отличие от многих устойчивых ассоциаций, связанных с Россией (гармошка, сарафан, косогор и пр.). В противовес общим местам поэт пишет о том, что единственно и неповторимо подобно всякому впечатлению детства. Такая свежесть и непредвзятость взгляда многого стоит!
В то же время, изображая путешествие в поезде, поэт свидетельствует об изъезженных дорогах своей судьбы, о своём жизненном багаже и в конечном счёте о своей ранней взрослости. Она-то и располагает Поглазова к сочетанию абсолютной искренности и литературной игры.
Двуединая природа творчества Игоря Поглазова определяет его неожиданное и в то же время мотивированное сходство с Гамлетом — существом также двуединым. С одной стороны, Гамлет юн и непредвзят (а потому склонен к опасному правдоискательству), с другой стороны, он социально активен. Гамлет доискивается правды в сокровенном опыте сердца, и опыт этот напрямую граничит с мистическим откровением, с тенью отца. В то же время он, безрассудный мятежник, транслирует свои сумасшедшие и пугающие откровения на широкую аудиторию, способствуя скандалу в Датском королевстве.
Однако стоит оговориться: Игорь Поглазов в своей жизни и стихах играет не столько того Гамлета, которого мы знаем из шекспировского сюжета, сколько правдоискателя и мученика, который стал вечным архетипом, вечным спутником человечества, фактически утратив свою прямую и обязательную связь со своим литературным прототипом. В аналогичном смысле и сам Поглазов стал нарицательной фигурой…
Я ни о чём не жалею
И плакать не стану.
Я — имя звезды, не попавшей
В ночную облаву.
Таинственный «я» и космически сокровенен, подобен звезде, которая прячется в ночи, и вызывающе ярок на общественной сцене, не случайна попытка неких ретроградных сил загасить звезду.
В стихах Поглазова ощущается и смиренная умудрённость поэта, и самоощущение глубоко одинокого правдоискателя, на которого ведётся охота.
Свою тропинку в бесконечном поле вопроса «Быть или не быть?» на ощупь отыскивает и Игорь Поглазов. Доминантами его поэзии остаются вечная игра и вечное детство. Поэт пишет:
Ходят в гости друг к другу люди,
Ходят в гости друг к другу звери.
В этих строках отдалённо угадывается авторская мысль о том, что все мы немножко звери. И однако наша задача — обретать человеческое взаимопонимание, как-то договариваться друг с другом.
Игорь Поглазов подчас склонен блеснуть и искусством парадокса:
Медленно крутятся мельничные жернова.
Они перемалывают осколки зеркала,
Разбившегося много лет назад о чьё-то сердце.
Поэт контрастно обыгрывает (и радикально перефразирует) общеупотребительную идиому «разбить чьё-то сердце». Обретая поэтическое откровение не в типичном, а в единичном, Игорь Поглазов утверждает нечто диаметрально противоположное: иное сердце способно не столько испытать глубокую травму, сколько причинить её другому. Сокровенное существо человека бывает изощрённо коварным, а не только трогательно уязвимым.
Поглазов — вполне дословно, вполне узнаваемо — работает в осколочной эстетике конца 70-х — начала 80-х, ориентированной на единичное, а не на всеобщее. Ведь и опасное знание вечного Гамлета противостоит общепринятым представлениям о положении вещей в нашем мире. И Гамлет, отколовшийся от пребывающего в заблуждении большинства, способен его внутренне опровергнуть.
Всей поэзии восьмидесятых, у истоков которой стоит Игорь Поглазов, в качестве эпиграфа мог бы быть предпослан вечный гамлетовский вопрос «Быть или не быть?». В особой степени он актуален для концептуалистов, таких как Дмитрий Пригов и Лев Рубинштейн (впрочем, упоминание этих двух поэтов никак не претендует на статистическую исчерпанность, названы лишь одни из самых талантливых, самых ярких концептуалистов). Они создавали поэзию, которая не столько утверждает заранее готовые истины, сколько насмешливо вопрошает о том, что есть что, которая подчас намеренно «ходит вокруг да около» и избегает удобных ответов на все вопросы.
Но если Пригов и Рубинштейн занимаются деконструкцией советской мифологии, а значит, являют миру тотальную иронию, без которой невозможно ниспровержение былых кумиров, то Поглазов относится к несколько иной генерации поэтов. Он сохраняет свежесть и романтику 70-х, в то же время непосредственно предваряя 80-е. Если концептуалисты — суть поэты-ёрники, то Игорь Поглазов скорее романтический правдоискатель, однако создавший литературную почву для литературной деятельности концептуалистов. И если концептуалисты высмеивают мир, где всё сказано, то Поглазов воссоздаёт мир, где по-прежнему есть чему удивляться. Однако дыхание тайны побуждает его избегать одностороннего серьёза и тем самым предвосхищать концептуалистов. В своей непрестанной игре поэт и склонен к литературному ребусу, и нараспашку открыт читателю.
Благодаря контрастной соотносительности частного человека и социума в творчестве Поглазова обитает история. Она включает в себя, разумеется, не только советский период жизни страны, но и то, что ему отдалённо предшествует. История несколько парадоксально является у Поглазова как бы от обратного, она выступает в качестве неотъемлемой противоположности частного бытия.
И стоит за Россию берёзка,
Всеми ветками засияв —-
пишет поэт в стихотворении «Памяти декабристов», противопоставляя берёзку в её свободном произрастании имперским решёткам.
Казалось бы, о берёзках столько писали до Игоря Поглазова! И тем не менее он говорит то, что до него никто и никогда не говорил. То, что у поэта не столь оригинального могло бы стать штампом, добром, взятым с чужого плеча, у Поглазова звучит свежо и ново.
Игорь Поглазов, каким он запомнился нам по фотографиям, юноша с чистыми и бездонными глазами, оставил нам уникальное поэтическое наследие. Его внутренняя свобода — как мощная струя свежего воздуха, живит и питает современную отечественную поэзию.