Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2025
Сергей Пагын — родился в г. Единцы (Молдавия), выпускник педагогического института. Автор шести книг стихотворений, среди них «Просто жизнь» (2017) и «Спасительный каштан» (2022). Дипломант Международного поэтического конкурса имени Н.С. Гумилёва «Заблудившийся трамвай» (2010), лауреат премии «Молодой Петербург» (2011) и журнала «Дружба народов» (2022). Победитель международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира» в номинации «Неоставленная страна» (Бельгия, 2012/2013). Лауреат Русской премии 2024 г.
***
Последний лист кружит среди ветвей.
И пустота проносится над нами.
И вещи в доме клонятся, как пламя,
к своим теням,
к бесплотности своей.
***
Где тайна есть, там тянется дорога —
она в окне, и пусть за ним стена,
она живому зрению видна.
Так мальчик, вдруг застывший у порога,
не в сад глядит, а в будущность свою,
так куст осенний клонится к огню,
так рвётся сумрак из саманной клети…
И я порою чую этот ветер.
Ель у дома
Широка она, высока,
крона прячет грядущий гром —
ель, держащая облака,
день за днём разрушает дом.
Что корням её твой уют?!
Что ветвям её ветхий кров?!
Она здесь, она вечно тут.
В ней гнездо вековых ветров,
в ней звезда голубая спит,
птичья жизнь шебуршит крылом…
Эта ель, не горя, горит,
в темноте озаряя дом.
***
Вот колокол, стоящий на земле…
И мёртвый звон в его утробной мгле
не воскресишь ты напряженьем слуха.
Кустарником заросший и травой,
он слышит голос глубины земной,
он — медное надтреснутое ухо.
***
Чернеет дерево сухое,
в пространство брошенная тень
иного дерева —
живое,
в прозрачный спрятанное день,
укрыто в воздухе глубоком,
оно мне видится порой:
струится небо по волокнам,
и свет становится корой.
***
Сосна, не воплощённая в сосну,
двух серых горлиц держит на весу,
они одни из воздуха сгустились…
Подходит снег, подносит к ней ладонь,
и белки видишь скачущий огонь,
а вот уже и ветви проявились.
***
Вода — сияющая бездна,
и отраженье с отражённым
в пространство падают отвесно
и поднимаются колонной.
И, слыша страх, звенящий в теле,
стою у озера, у края…
Костяшки пальцев побелели —
так ветку вербную сжимаю…
Лежу в высокой траве
Я не знаю, когда я умру
и куда после смерти пойду.
Но листва тополей на ветру
словно светлая рябь на пруду.
Сверху в лодочке кто-то плывёт,
бесконечно живой и родной.
И веслом пресный воздух гребёт,
не касаясь травы надо мной.
***
Репейника сухого семена
клюёт синичка голою зимою,
в которой есть другая тишина,
сквозь ветер говорящая со мною
и с крохой этой…
Пение и речь
незримого мгновенного другого.
Не донести, не спрятать, не сберечь
ни щебета, ни музыки, ни слова.
Я только знаю, только чую: вот —
в промозглом этом ветреном вертепе
синичий бог в шиповнике живёт
в своём цветущем несказанном небе.
Сумерки, ветер
Стоит шиповник за углом —
странноприимный шаткий дом
для зимних стаек птичьих.
И больше нету ничего.
Лишь воплощения Его,
движения,
обличья…
***
Ноябрьский вечер…У костра
в пространстве голого двора
сидит на чурке потемневшей,
ладони грея, человек.
Над миром вьётся редкий снег,
не ставший музыкой кромешной.
А человек сидит, молчит,
листву порою ворошит —
и дарит пламени дыханье.
И, словно местность ей тесна,
перетекает тишина
в его бездонное молчанье.
***
Т.Н.
Свет, замедляясь, создаёт версту —
лесок и поле…
С бесполезным тщаньем
стремишься ты заполнить пустоту,
в которой бездна неба и прощанья,
своей душой, летящею с листвой
и отданной пространству на поруки,
но и она не свет, не вещество,
а музыка печали и разлуки.
***
Бабушка умирает.
Вздрогнул свечи огонь —
бабушка подставляет
маленькую ладонь
снегу, в неверном свете
видному только ей,
снегу, что больше смерти,
выше,
нежней,
теплей.
***
Я в сарае наткнусь на пальто
(дядя умер лет восемь назад),
и надену,
и выйду в Ничто —
то есть в светлый безлиственный сад.
На груди от солярки пятно,
на плече мелкой сажи налёт,
хлястик порван, но мне всё равно —
для осенних сгодится работ.
Я спилю пересохшую ветвь,
положу пару яблок в карман.
Буду в долгое небо смотреть
сквозь сияющий тонкий туман.
Рассмотрю очертания туч,
уносимых куда-то правей.
За подкладкой найду ржавый ключ —
от калитки, подвала, дверей?
От воздушных пространств проходных —
этих комнат, идущих кольцом,
где в пальто свежекупленном, тих,
ходит дядя с прозрачным лицом.
***
Подняв лицо, сидеть, глядеть в зенит —
там облачное дерево летит,
на перья распадаясь и на волны,
на дальний берег, синевой пронзённый.
Промыть бы зренье смертное хоть раз —
каким свеченьем окатило б нас!
И остаётся только и всего
не убояться чуда Твоего.