Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2024
Исмаил Мустапаев — живет в Саратове. Стихи пишет с 2015 года. Вторая публикация в журнале «Урал».
***
Кровь нехорошая
у твоего отца.
Она полноценней отца,
различимее,
рядом,
есть.
Надо бы выпустить.
Надо за это взяться.
Вот твой отец.
Свободный,
взъерошенный
весь,
прямо как перед Виши́
голая Франция.
Вот твой отец.
Бог на стене
не висит.
Где-то благая весть,
с Богом на па́ру,
печалит и пьянствует
тех, кто при цвете апреля,
в зелени оранжереи,
в очередной весне
спит.
Эта благая весть,
с Богом на па́ру,
пьянствует
по мечетям,
церквам
и барам.
И прибудет дневное в детях,
в детских мелодиях
праздничной каруселью.
И наступит вечер.
И свободная вся, рядом,
есть
твоя мама,
тебя обнимает за плечи.
И красивые трое,
в апреле,
созерцают его половодье.
Кровь нехорошая
если бы не была,
было бы что-то, пред чем
можно вставать на колени?
Было бы что-то чему
можно молиться смиренно?
Вот твой отец
и тропинка к нему.
Меркнут последние дни апреля,
мама тебя забрала,
Чтобы вернуть.
И вернуться самой.
И разлечься в тени́ отца.
И растечься по бедам его,
по его,
твоего отца,
венам.
На моём языке
иван-чаевы ночи
сиротливо прекрасны!
Терпеливо ребёнок
ожидает их череду.
Он тостующим встал
за военные астры.
Он тоскующим встретил
упавшую с неба звезду.
Он не мальчик уже,
Аполлон, напомаженный, в снéге.
Его влево уклон
обустроен любовью к Вадиму Роже.
Его вправо уклон и тяжёлые веки
обусловлены мартовской негой
и всё той же любовью
к красивому человеку,
чья тоска в неглиже
и чья кожа тонка,
как у юной великой княжны,
потому что надежды на иные одежды,
в небольшом тираже,
никому не нужны.
Он давно уже не человек,
только бабочка верно… жизнянка!
Сам посеял стихи на Фонтанке-реке
и к Фонтанке-реке подошли ещё несколько рек
и устроили пьянку-гулянку.
И кого-то убили
в глухом тупике.
Для кого-то теперь
иван-чаевы ночи — последствие пыли
под крылом самолёта
в пологом пике:
— Я люблю тебя очень…
— Твоё сердце растёт на моём языке.
— Нас так скоро забыли!
— Но мы, всё-таки, были!
И читали друг друга
в убогой лачуге,
под древесную музыку
коньяка в пузырьке.
***
I
Лучи твоего месяца
— Июньское сиротство,
Определили сходство мальчика
С потерянной невинностью д’Аннунцио.
Оповестили мальчика,
Что девочка когда-нибудь повесится
За унцию ментального расстройства.
В районе Фрунзенском Саратова,
Конечно, будет весело
Под версию инструментальную
Эстрадных песен
На черный день. И на манер
«À la guerre comme à la guerre».
II
Учи Его, Другого
— «Сонетов Римских» обитальца,
В плацкарте поезда на МСК,
От школьной парты к школьной парте,
Читать пороги бытия двойного
И пересказывать на пальцах
В цветном кино
Тоску у итальянцев.
Тебе и мне
Должно быть все равно,
Кто победит за преферансом.
Пока «Llari’ llira’» играет мальчик на гитаре,
На каждую сомнительную пару
Саратову достанутся авансом
Гостиничные номера.
***
Здесь все стреляются любя,
Трагической судьбою улыбаются.
Пока на лицах краснота,
Нетленной краснотой определяются
Присутствие творца и пустота
В гнезде у голого, голодного птенца.
Здесь тезисы, как правило, апрельские.
Невидимой рукой поправило
Доселе пьяных октябрят.
В селе, где пили менестрели,
Остались пули неизвестными,
Несут покой…
На то и пули…
А рядом нескольких молоденьких девчат.
И тишина внутри графина.
Там было красное «Киндзмараули».
И различимо нежива
Беглянка-лесбиянка Альбертина:
— Comment ça va?
— Болит немного голова.
— Et… pourquoi?
— Не подобрал приличные слова.
Сама любовь здесь делится на стоны.
Одна, купаясь в благовониях,
Вдруг снизойдёт и перемелется.
Вторая явится подобием закона,
В котором ценятся силлабо-тоника
И образцовые рифмованные зоны,
Как будто не было другого рациона,
Как будто высох звук на микрофонном поролоне,
Лишь фотохроника валяется на чьём-то подоконнике.
Прямая речь
И только сны, и обретён покой,
и немота от потолка — густая белизна
метафизических морей
пришла меня согреть вечернею звездой,
присутствием жены и траура на ней.
Она меня захочет оправдать…
Подруга стойкая,
не отречётся.
Достанет старую тетрадь,
и речь тогда прямая разовьётся
над чьими-то покинутыми койками,
на всю дырявую людскую рать.
Такая вот прямая речь,
грудастая и без стыда.
Не мне решать, с кем ей сегодня лечь,
застрять в пространстве между да и да:
«………………………………………….
……………………………………………
……………………………………………
……………………………………………»