Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2024
Лера Манович — поэт, прозаик, математик. Родилась в Воронеже. Окончила Воронежский государственный университет и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Урал», «Гвидеон», «Арион», в литературных сборниках. Финалистка Международного Волошинского конкурса 2013 года. Живет в Москве.
***
Все катится к весне наперебой.
И скоро загорать и к речке бегать.
Как быть той женщиной, которая с тобой,
когда-то я умела это делать.
Так просто, так легко, так невзначай,
не ставя целей, перспектив не строя,
гулять или лежать. И кофе-чай.
И даже борщ. И что-то на второе.
Шестого мая в небе полоса,
заживший шрам арктического фронта.
И там, где раньше были небеса,
гнездо воронье, а не горизонты.
Коту
Всё. Под глазами мешки и морщины.
В сердце опять пустота.
Я изгнала из постели мужчину,
чтоб разместить там кота.
Кошки прекрасны, но им не хватает
гладкости бедер и спин.
Мне регулярно курьер доставляет
шебу, пурину, канин.
Поздно гадать, что в судьбе это значит,
поздно идти к алтарю.
Вот же я, Господи, в шерсти кошачьей
перед тобою стою.
***
Нежность рассвета, заката пожар,
мастерской кисти задумчивый опус.
Девочка, дама, вернувшийся шар.
Этот я, кажется, видела фокус.
Сдохла синица, замылилась высь.
В парке, в траттории и на диване
cколько друг другу в любви ни клянись,
есть ощущение фиги в кармане.
Знать бы тебя, чтоб тебя предавать.
Знать бы дорогу, чтоб сбиться с дороги.
Ангелов, демонов кружится рать,
крупные перья роняя под ноги.
Квартира в Переславле
По законам Да Винчи,
с чистым сердцем, клянусь,
я стою с тобой в клинче,
моя древняя Русь.
Тут кресты, там забрала
и заплёванный двор.
Но душа распознала
этот ветхий набор.
Гору склянок от пива,
cвет и влажную тьму,
в буйных дебрях крапивы
городскую тюрьму,
по утрам перемычки
плоскодонок пустых,
перетяжки и спички
в мире вечно живых.
На рыбалке поллитра —
год за месяц пошел.
С этой древней палитрой
может быть хорошо
окончательно слиться.
Умереть или жить.
Наплевать на столицу
и аренду продлить.
***
Ты убедителен, как дождь в немом кино.
Досушивая платье на себе,
я столько слов другим сказала, но,
но не тебе.
И, среди ночи соловья кляня,
почуяв всё, чего я не хочу,
я истекаю соками, но я,
но я молчу.
***
Мы все давно чего-то ждём.
Рассудку вопреки,
я спутала тебя с дождём
и запахом реки.
Сливались тени на траве,
подкрадывалась ночь,
и ты казался зовом мне
лесов, полей и рощ.
Грустил в окне осенний сквер,
был к коньяку дор блю.
Я спутала тебя, mein Herr,
со всем, что я люблю.
***
Воды льет Брахмапутра,
жаром пышет из жабр.
Мы как хмурого утра
постановочный кадр.
То ли жили беспутно,
то ли дьякон охрип.
То ли это минуты
ускользающей всхлип.
Ставший мужем мне тайным,
что ж ты, мальчик, не рад.
В небе — узел трамвайный:
Тигр. Кама. Евфрат.
***
Водил в театр, в ресторан, в кино,
воспел меня как личность и как тело.
Ты был отличным музыкантом, но
я с музыки не очень фанатела.
Пусть старость надвигается как месть,
седины пусть покроются позором.
Но как приятно — взять и в сорок шесть
отвергнуть молодого дирижера.
Ежи
Чем сыпать соль на мякоть ран
и делать дабл-облом,
давай мы сходим в ресторан
тут рядом, за углом.
Твой мрачный взгляд, твой гордый тон,
он утомил уже.
Сегодня скидки на планктон,
улиток и ежей.
Прочь откровенья, и интим,
и танцы в неглиже.
Давай ежей мы поедим,
пожрем ежей уже.
***
Мне снились парики и лица,
тень канделябра на стене.
Мне снилось, что императрица
живет во мне.
Зады мне снились, руки, спины.
Я выстою! Я в храм пойду.
Скажите, а Екатерина
горит в аду?
Маме
В день твоего рождения, мама,
солнце светит так ярко
и сердца будущих новорожденных
в женской консультации
стучат так громко,
что будят гардеробщицу,
дремлющую в комнате без окон
с номерком в руке.
Мама, ты по-прежнему молода и ослепительна
и по-прежнему так занята жизнью,
что тебе некогда отвечать на поздравления.
Вместо тебя отвечает
усталая полная женщина в светлом пальто.
Она смеется твоим голосом,
она называет моим именем
другую усталую женщину,
сидящую в очереди к врачу,
пока мы с тобой, мама,
просто летим над весенним городом,
не решаясь взяться за руки.
***
Судьба вела туда, вела обратно,
на фото лихо ставила рога,
и застывали реки-берега
в каком-то целомудрии невнятном.
А во дворе то яблоня, то слива,
то липа то цвела, то не цвела,
любовника соседка завела,
в церковном хоре кто-то пел фальшиво.
И я в штанах уродских на Тверской
стояла драматически и криво
царапиной в твоей картине мира,
не обретя ни волю, ни покой.
Конец лета в Переславле
Ты помнишь, как был прекрасен
тот последний летний вечер на озере?
Ты был с женой, я — с мужем,
все друг другу мило улыбались.
Помнишь, как дрались чайки за хлеб?
Как утки пускали длинные стрелы на воде.
Помнишь беззвучный, похоронный ход плоскодонок
с главой семьи на корме.
Красные воздушные шары
поднимались один за другим,
как будто огромная рыба
метала икринки из-за горизонта.
Какая-то девушка
подняла подол
и вошла в озеро.
Она шла и шла в ледяной воде,
по ледяной воде, сверху
в лучах меркнущего солнца
Она выглядела как святая.
Пока один турист на пристани не сказал:
«долбанутая».
Твоя жена закурила,
и ее руки так дрожали,
что ты накинул куртку ей на плечи.
В этот момент я подумала — всё.
Теперь точно всё.
***
Осеннего неба скрижали,
кленового пурпур листа.
Любимый, мы все проиграли.
Зачем нам теперь красота?
Нам место cкорее в утиле,
в плохом черно-белом кино.
Зачем этот шарфик на стиле?
Зачем это в пол кимоно?
Тут жизнь, а не сцена La Scala.
Ты больше не мальчик, не бой.
И я притворяться устала
японкою с легкой судьбой.
Возьми ключ от дачи и спички,
чтоб в золоте темного дня
ушатанные электрички
отпели тебя и меня.
В ожидании снега
Достань черно-белую пленку
и прошлое мне покажи.
Мы долго блуждали в потемках,
а кажется, правильно жить
так просто. Но нам не пробиться
сквозь весь этот дребезг и сор.
И даже святые как птицы,
что сели и смотрят в упор
на ручке прозрачной балкона,
где бабушка сыпала хлеб.
Из физики школьной законы:
падение, трение, смех.
Вся сила качений, скольжений,
влечений обманчивый бег
уходит в простое терпенье.
В покой и забвение. В снег.
Соседу
Cнегопад. Еще? Уже.
Жизнь в снегу как киноролик.
А у нас на этаже
умер тихий алкоголик.
Жил он никому не нужный
в целом мире, в целом свете.
В окна бьется ветер вьюжный.
Алкоголики как дети.
Взрослых жизнь — тоска и мука.
Мама там, она поможет.
В детский сад ведет за руку.
Он опять Цветков Сережа.
Окраины
Вот эти пары, сцепленные на ступеньках эскалатора,
высовывающие влажные языки,
похожие на довольных муравьедов с пустыми глазами
или маленьких жадных ящеров на охоте,
они меня больше не тревожат.
Мне интересно падение света и тени,
этот сквозной луч на закате в квартире,
где окна на две стороны,
фасадные сталинки с их огромными глазницами
и серыми щеками,
дворы с обрубками тополей,
больничный сад рядом с музеем Достоевского.
«В этом доме жил мой отец, пока женщины не отняли у него всё.
Видишь, вон там горит круглая лампа? Там стоял его письменный стол…»
Как терпко пахнут листья. Как ярко горят окна проданных квартир.
Еще по одному кофе на вынос — и домой. На наши окраины.