Дорожные зарисовки
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2024
Лев Усыскин (1965) — родился в Ленинграде. Рассказы и повести публикуются в литературных журналах с 1997 года. Автор нескольких сборников рассказов, эротического романа «Ключ в двери», романа для подростков «Необычайные похождения с белым котом», а также нескольких книг в категории нон-фикшн. Победитель ряда литературных конкурсов и лауреат литературных премий. Живет в Санкт-Петербурге.
…За поворотом на аэропорт дорога чуть забирает влево и, нехотя вильнув развилкой на Пушкин, довольно бодро взбирается на Пулковский холм — напротив, с южного склона трасса соскальзывает затем долго, почти незаметно, рослые деревья скрывают уступчивость перспективы, лишь изредка сквозь прорехи в листве обнаруживая ожидаемое повышение горизонта: город и здесь довлеет серыми проплешинами капустных полей, линиями электропередачи, пауком расходящимися где-то за спиной, обложным смогом, простирающимся чуть ли не до Гатчины, — мелкий дождик сечет ветровое стекло, провоцируя дворники.
«…Вот я и говорю: и передняя подвеска вся… пальцы разобрали — в пальцах тоже: вместо масла — вода… хорошо, говорит, сдавай Ильяшеву уазик к черту — свободен… во как… жили-жили — и на тебе… сдавай — и свободен… ты слушаешь меня?..»
Объезжает натужно тарахтящий вдоль обочины новенький иностранный трактор.
«…Если честно — мне и самому все это — как репей в штанах: ни встать, ни поссать… а после разговора такого — и того поболе: одно — плюнул бы да пошел…»
«…Ну, я заявление-то написал, на стол плюхнул — ладошкой так прикрыл: ну, думаю, может, все-таки хоть скажет что, — не, смолчал… Меня потом Мишка Дроздов догнал: ты, говорит, его б на прощанье в пятак рюхнул… терять-то нечего… рюхнуть-то можно было, да потом ведь еще гаже… другие могут — я нет…»
Цугом проскакивает навстречу пара фур-дальнобойщиков.
«…Ты спи, если хочешь… радио я выключу… вот так… спи…»
«До Гатчины останавливаться не будем — потом за Вырой заправимся, и все… спи…»
Едут молча; водитель будто бормочет что-то про себя, изредка бросая торопливый взгляд через плечо; улыбается…
«…вот знаешь, что я тебе скажу… а, хотя ладно, спи…»
Все же чуть погодя не выдерживает:
«…знаешь, чем вообще эта работа хороша?.. за баранкой-то?.. тем, что, в общем, успокаивает… не всегда, хочу сказать, но чаще всего… на трассе, конечно… не в городе, нет… в городе — там, наоборот, круговорот дерьма — тебя всего за день вывернет наизнанку, измочалит, приходишь домой, словно кули ворочал, а не в кресле сидел… взвинченный и вонючий от пота… это если на разъездах, конечно… но даже если и мало накатал за день — все равно: город тебя не отпустит, себе не отдаст никогда, нет…»
«…Вот на трассе — другое совсем… тут ты сам себе хозяин, сам начальник… едешь спокойненько как король… час в пути, полтора — и все, считай, с машиной сросся… вы с ней — один организм… ей хорошо — и тебе хорошо!.. дышишь уже в такт мотору… потом, когда часа через три или больше вылезаешь наружу, — даже как-то и непривычно ногами-то ходить… первое время переставляешь с трудом, правда!..»
Чуть притормаживает, догнав бортовой груженый «КамАЗ», отплевывающийся черной густой струей дизельного выхлопа, пару минут тянется за ним послушно, затем идет на обгон и, успешно завершив маневр, продолжает, словно бы не прерывался вовсе:
«…Тут, правда, есть и обратная сторона… вот едешь так, расслабившись, — и вдруг бац, какая-нибудь херня дорожная… здесь, например, на псковской трассе — цыгане пошаливают… ну, правда, не на самой, конечно, трассе… но если куда-нибудь в бок свернуть… один у нас рассказывал — едет, значит, от Великих Лук к Усвятам, там лес сплошной по обе стороны, за поворотом, как правило, дороги уже не видать… ну вот, он, значит, один такой поворот проходит, смотрит — а шоссе натурально перегорожено, какая-то мандавошка грузовая стоит поперек… еле успел затормозить… ну и эти к нему тут же всем табором бегут, галдят — в зеркало видит, и сзади тоже потянулись, высыпали из лесу… засада, блин, как в кино про войну…»
«…А может, все оттого, что я, сказать по правде, ничего другого и делать-то не умею… вот, год слесарил в гараже после аварии — сейчас вспоминаю с содроганием прямо… такого натерпелся… хоть и все свои там были, свои ребята, знакомые… но все равно… когда над тобой постоянно кто-то… чуть не так чего — моментально хватают за руку… делай так, не делай это…»
«Ну, еще, знаешь, первое время бесило, когда надо долго ждать. А это, скажу тебе, очень даже часто — когда ждешь пассажира, когда груз, на границе тоже — несколько раз в Эстонию ездил и в Финку — там тоже стоишь, стоишь у контрольного пункта — аж звереешь. Казалось бы, какая разница — оплата идет по времени, то же самое кресло, стоишь или едешь, какая разница, — а вот на тебе: ехать можно сколько угодно, а стоишь — и чувствуешь, как душа выматывается. Но это — пока вначале. А потом научился. Ждать научился. Что называется, с собой поговорил и себе объяснил, что ожидание — это льготный пробег, а не довесок. Ну и спать научился прямо вот тут, за рулем».
«А ты прикинь, кореш у меня есть. Ну вот, он работал в одной конторке небольшой… ну, как работал, не совсем в ней, но так, рядом, на подхвате, — главное, что хозяин этой конторки — его школьный друган закадычный… Ну вот как-то этот мой кореш по пьяни куда-то тачку словил, чтобы ехать. Сел, доехал, вышел, тачка уехала, а он понял, что оставил в ней три тыщи баксов в газетке. Но номер запомнил. Вот он, значит, кумекает, что делать. А эта конторка его другана, ну, как положено, имеет крышу. Бандюкам, значит, отстегивает как бы за безопасность. Ну, как бы ни за что — типа будут проблемы, тогда решим, а пока платите. Ну и кореш мой пожаловался этому другану, а тот говорит, мол, говно вопрос: скажем, что это деньги конторы были, и они найдут водилу, пробьют по номеру тачки и заставят вернуть. Должны же они за свои деньги хоть какую-то пользу приносить. В общем, устроили встречу на троих: кореш, его друган-директор и мужичок от этой крыши, который как раз с ними взаимодействовал. Такой немолодой уже — лет за сорок, с проседью, крепенький, вежливый, кореш мне говорил, на мента отставного похож. Директор, значит, ему говорит, что, мол, так и так, вез деньги конторы, а бомбила их украл. Тот головой кивает: хорошо, разберемся, понятная история. Директор, значит, ушел, оставил их вдвоем. Бандюк тогда дверь запер и принялся моего кореша прессовать — взаправду так, профессионально. Типа сознавайся, что это ты все подстроил, — никакого бомбилы нету, а бабки ты сам взял. Ну, кореш видит, что выхода нету — эдак можно и без зубов остаться, да и почки не казенные, — ну и что делать, сознается как бы. Бандюк тут же кончает его бить, опять улыбочка, сама вежливость — мол, вот и хорошо, ничего личного, только бизнес, завтра вернешь в кассу три тыщи и еще полторы нам за работу. И даже умыться помог — осмотрел внимательно, чтобы кровь нигде не осталась и все такое. Ну, кореш опять к своему другану: вот что делать. А тот лишь головой качает: ну, а что тут поделаешь? Если им сказать, что деньги не конторские, а твои личные, то еще выставят счет за обман. Ладно, скажу им, что треху ты вернул, а полторы, так и быть, мы с тобой напополам соорудим. Во как!»
«Деньги… деньги, они, знаешь… они в банке лежат… а бывает, что и в банке денег нету… я работал в банке, ну, там возил президента ихнего… такой был дядечка — я тебе скажу… очочки золотые, костюмчик, причесочка… посмотришь и сразу понимаешь, что в банке он сидит всю жизнь, а до этого его отец и дед тоже в банках сидели… на руководящих постах… даже не знаю, где в Советском Союзе только и были эти банки… знаешь, вот ни одного движения лишнего… все такое отточенное, холеное, отшлифованное поколениями… как в кино про Америку… и кабинет такой же у него — все дубом отделано, мебель антикварная, шкафы, китайские вазы… да… а только дядька был абсолютно сумасшедший… не, не в смысле буйный, наоборот, тихий такой, но ничего не понимал вообще… и не помнил ничего… ему можно было сказать что-нибудь, любую чушь, и он на это обстоятельно так, округло ответит, а сам не понимает ничего… его специально там держали, чтобы всякие дела проворачивать, — а он подписывал… прикинь, вот офис был на Миллионной — я, значит, его привозил поутру — жил он возле Сосновки, на Светлановском, — он, значит, заходит в свой кабинет, садится, смотрит в окно — а в окне у него Эрмитаж видать, ну, там этих атлантов, или как они… В общем, смотрит на них задумчиво и говорит: надо же — в таком красивом месте работаю уже столько месяцев, а Зимнего дворца ни разу не видал! Ну и вот встает и вместе с еще двумя мужиками, которые как раз его и опекали, чтобы делал все, как надо, и ни с кем лишним не разговаривал… короче, вот они втроем садятся ко мне в «вольву», и я их кругами везу к Капелле. Там паркуюсь, и они оттуда шагают чинно втроем на Дворцовую (хотя могли бы сразу пешком пройти — там два шага вообще). И вот этот президент подходит к Зимнему, задирает голову, смотрит на него минут пять, что-то губами бормочет, как все равно молитву, улыбается. Потом идут назад к машине, и я их везу обратно. А на следующий день опять все то же самое — он и не помнит, что вчера было, и я опять их везу как ни в чем не бывало. В общем, весело было, и платили хорошо — но недолго: банк, понятно, накрылся, этого президента, говорят, сперва судили, а потом отпустили, как невменяемого…»
«А вот еще когда обмен денег был… ну, помнишь, еще летом девяносто третьего… в июле, да… ну, вот меня тогда в Молдавию погнали нал вывозить… со мной ехал такой мужик, ну как сказать — тоже словно бы из кино про шпионов. Высокий такой, гибкий, в черном костюме и черных очках, потом, на обратном пути, я понял, что у него к тому же еще и пушка с собой. И кокаином он закладывался на моих глазах дважды. Один раз — когда туда ехали, и второй — когда обратно. Вот, прикинь, мы и везем все это с собой: пушку и кокаин, и еще вот такой же, как этот, микроавтобус «фольксваген» без документов, набитый пачками мелких купюр. Я чуть не обделался, честно говоря. Помню, фишка была в том, что проход границ этот мужик брал на себя — важно только было в правильную смену попасть, когда все было схвачено. Ну, у него на бумажке все расписание этих смен, а кроме того, он еще звонил куда-то, уточнял. Вот мы, помню, отстаиваемся в лесу в ожидании нужной смены — он как раз коксом и закинулся, мол, скучно так сидеть, а потом пушку достал (я, в общем, тогда как раз и узнал, что он с пушкой едет). Вот достал, начал крутить, вертеть, ну и, конечно, случайно выстрелил — как же без этого. Крышу пробил в микроавтобусе насквозь. Так и ехали через три страны с дырявым небом. А я-то что — я рулю, мое дело маленькое. Я только с ментами непосредственно на трассе улаживаю — это вот уже мое — да чего там улаживать, прикидываюсь идиотом и даю, сколько попросят. В общем, домой вернулись, слава богу. Хорошо, одна только такая ходка была — потом бы точно накрылись, не там, так здесь, это к бабке не ходи: дуракам лишь в первый раз везет… тебе, знаешь, любой преферансист скажет!»
«…А еще когда работу искал — там по объявлению, мол, общественной организации нужен водитель… ну, прихожу, а там действительно, как в Советском Союзе, — ихнее знамя стоит в одном углу, российское в другом, на стене портреты Ельцина и Черномырдина — причем Черномырдин мельче размером и черно-белый. А Ельцин — цветной. Только красных галстуков и не хватает. Ну, стол посреди комнаты, значит, а за ним сидят такие пацаны — лет двадцать, наверное, не больше. Но все в костюмах, морды держат каменные — на самом деле мне-то смешно это все… но, думаю, ладно, поглядим, что будет. Стали вопросы задавать. Прикинь, не про то, где работал, там, на каких машинах ездил и все такое, а про политику. Какие взгляды, как относишься к тому-то и к тому-то, за кого голосовал в девяносто третьем. Даже запомнился один вопрос. Паренек, значит, один, видимо, самый младший из них, сидел до того молча с краю, а тут вдруг рот раскрыл и спрашивает так с умным видом: как вы считаете, что бы изменилось в стране, если бы в октябре девяносто третьего победили бы Руцкой и Хазбулатов, а Руцкой стал бы президентом? Ну, меня аж развеселило: я говорю, знаете, мне Ельцин почему-то всегда крокодила Гену напоминает. А Хазбулатов — Чебурашку. И вот я еще крокодила могу худо-бедно президентом представить, а Чебурашку ушастого — ну никак. Ну, этот паренек поморщился, как если кислое чего проглотил. И остальные тоже. Спасибо, говорят, мы примем решение и вам обязательно сообщим. Ничего они, конечно, не сообщили, но я и не надеялся — да и не хотел уже с этими пионерчиками работать, ну их к бесу».
Включает радио. Потом выключает, но тут же включает вновь, ищет другую волну, но ничего не находит и откручивает на первоначальную станцию.
«Вот радио тоже… а тебе нравится это?.. могу оставить… нет?.. я тоже не люблю такое… сейчас вообще все стало… какие-то песни, не знаю, будто — понарошку… будто поют, а самим плевать на все — и на слова, и на тех, кто слушает… а тем, кто слушает, тоже плевать… вообще странно это все… ты так не считаешь?.. ну ты молодая, чего там… а я вот не могу привыкнуть… ладно…»
Все же выключает радио — вернее, выводит громкость в нуль.
«…Вот у тебя в футляре… ну это… там гитара, да?.. ну, я вижу, что гитара, в таких черных футлярах всегда гитары носят… хотя однажды спортсменов вез, у них там точно такие же футляры, а внутри знаешь что?.. ни за что не отгадаешь… там у них были шпаги, во!.. прикинь, шпаги!.. ну а у тебя гитара, я вижу… дело хорошее… училась музыке где-нибудь?.. нет?.. так играешь?.. тоже неплохо… может, даже лучше, чем если где-то учиться… столько, я смотрю, народу вокруг учится чему-то, учится — а толку потом никакого… вот даже я — по корочкам если — слесарь холодильного оборудования… ну и где я видел в своей жизни холодильное оборудование? Только на своей кухне. А уж кто музыке учится, те вообще. Знаю вот одного, он своего сынишку в музыкальную школу отдал маленьким еще. Ну и понты потом несусветные — сам-то простой мужик, а вот, мол, смотрите, мой сынуля того… музыкальная школа! Ну а мальчишка — чего, он себе учился вроде, не знаю, на чем там — скрипка там или виолончель — но, короче, на окончание этой школы ему отец подарил эту виолончель дорогущую — изо всех денег, считай… из Москвы везли… вот он ее подарил, значит, а сынок на следующий день облил ее керосином и сжег — чуть ли не на глазах у отца… во как бывает. На черта ему была эта музыка? Но я не в обиду тебе — я про кого-то читал, не помню, — ну, из известных, в телевизоре которые… короче, забыл фамилию… ну так вот, он тоже нигде не учился, все сам, тренькал, тренькал, а потом пошел — и на тебе, полные залы!»
Довольно резко притормаживает, ругается себе под нос, затем вновь ускоряется и чуть погодя идет на затяжной обгон. Завершив его, невольно делает глубокий выдох, бросает короткий победный взгляд через плечо.
«Уф, слава богу, объехал эту живопырку… как же он мне надоел… минут десять за ним тянулись, не меньше… бывают же такие… ладно… надо бы заправиться при случае, бензин вообще на нуле…»
Едет.
«А еще знаешь, что хочу сказать… часто вот так сидишь, сидишь, едешь… и как-то само собой… короче, само как-то думается… ну, такое воображение, да… в общем, думается, что вот приедешь, а там тебя мать ждет… ну, то есть я понимаю, что ее нету давно, а все равно… не могу объяснить… вот встретит и, конечно, отругает… найдет за что… за всякую ерунду… что ботинки там не чищеные, что сижу за столом сгорбившись, что с женой развелся, не сумел совладать… вот, ругает тебя, ругает, ты, значит, тоже огрызаешься в ответ, а все равно — приятно как-то… дорого бы дал, чтобы еще раз… а что тут сделаешь… у тебя родители есть? живы?.. ну, ты не понимаешь пока…»
Бензоколонка вторглась в кабину обычными своими неизбежными запахами — разом удушливыми и наркотически-манящими — да еще чуть спустя бескомпромиссным звуком старого, должно быть, советского еще электронасоса. Слышится голос водителя, разговаривающего с кем-то: «А?.. ну, да, вставил… давай… ага… что?.. вот еще тысячу… на… ага, разменяй, хорошо… чек нужен? да, нужен, конечно, а то как же мне отчитываться…» Наконец все окончено, размявший ноги водитель возвращается в свое кресло, несколько секунд уходит на то, чтобы усесться поудобнее, и вот он, громко хлопнув дверью, включает зажигание.
«Ну, вот и все, теперь поедем. Залил до полного бака. А то я уже нервничать начинал: лампочка-то давно горит, предупреждает, как встанем прямо на дороге — мало не покажется».
Выруливает на трассу, ускорившись, встраивается в поток машин.
«А еще знаешь, какой на этой трассе вот случай был со мной… рассказать?»
Он привычно бросает взгляд вправо, опять улыбается.
«А, так ты опять спишь… ну, спи… какая ты соня… но я чё, я не против… ладно… дорога длинная, наговоримся еще… музыка тебе не мешает, нет? Хорошо…»
Вновь включает радио негромко, едет, слегка прищурив глаза и едва заметно подрагивая головой в такт.
…………………………………………………………….
<…> на двести шестидесятом километре Киевского шоссе <…> не справившись с управлением, выехал на полосу встречного движения <…> произошло лобовое столкновение с автомобилем «Урал-4320», принадлежавшем в/ч 52412 <…> причиной аварии, по всей видимости, стала кратковременная потеря управления вследствие переутомления водителя <…> множественные переломы ребер вызвали <…> и дают основания считать, что смерть наступила мгновенно, до прибытия медицинских работников <…> кроме погибшего, мужчины 40–45 лет, в салоне микроавтобуса никого не было, личность погибшего установлена по найденным документам и путевому листу <…> пострадавшие — военный водитель Чочуа и прапорщик Никитченко в тяжелом состоянии доставлены в госпиталь.