Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2024
Елена Данченко — поэт, прозаик, переводчик, журналист. Окончила факультет журналистики КГУ (Кишинёв). Автор шести книг стихов. Печаталась в журналах «Урал», «Дружба народов», «Новая Юность», «Знамя», «Смена», «Москва», «Иностранная литература», «День и Ночь», «Зарубежные Записки», «Дарьял» и др.
Мы жили тогда на Бескудниковском бульваре…
Возвращаясь c сыном из продуктового магазинчика, мы увидели кучкующихся у подъезда мальчишек от шести до двенадцати лет. Стоя полукругом, они что-то рассматривали у навеса над лестницей, ведущей в подвал. На бульваре только что поморосил невесомый апрельский дождь. Он слегка прибил пыль, окропил воробьёв, галдящих в тополях. В тон воробьям галдели мальчишки.
Мы подошли к мальчишескому собранию, и я заглянула через их головы. Перед дворовыми пацанами сидел крошечный мокрый, взъерошенный котенок и еле слышно мяукал. Даже не мяукал, а издавал почти неуловимые звуки. Обессилевший кроха, кажется, сознавал свою обречённость, выбравшись на божий бескудниковский свет из подвала, где его бросила мать. То ли загуляла, то ли попала под машину, и котенок остался один, без материнского тепла и корма.
— А ну-ка расступились быстренько-скоренько — сказала я, подняла крошку с асфальта и засунула под куртку. — Вова, подержи сумки и открой дверь.
Лязгая и спотыкаясь, лифт принес нас на седьмой этаж, где мы жили втроем в однокомнатной квартире: я, муж и шестилетний сын. А сейчас, неожиданно для себя самой, я принесла туда четвёртого жильца. Первым делом мы решили искупать подвального сироту.
Отыскала в шкафу старые Вовкины байковые пеленки, набрала теплой воды в таз, развела там шампунь и окунула котенка. Он был настолько слаб, что почти не сопротивлялся мытью. Только растопырил все четыре тоненькие лапки и жалобно раскрывал ротишко, пытаясь протестовать. Помыла, замотала в тёплые пеленки, села с кошачьим ребенком на диван и разглядела. Новоприбывший оказался котиком. Обычного помоечного окраса — серенький с темными полосками. Лапки тоже серенькие, только задняя левая ступня оказалась выбеленной, как бы обутой в белую чуню.
— Быть тебе Ахиллом,— сказала я новому жильцу и тут же поведала сыну легенду об Ахиллесе и его пяте.
Вдобавок к котику я принесла в дом кучу новых жильцов: в шерстке Ахиллеса оказались блохи. Часть из них я выловила и раздавила ногтями, а неуловимых было решено вывести завтра, после похода в ветеринарную аптеку.
— Мама, а ты уверена, что папа его не выгонит? Он же не знает, что мы его взяли. Еще и блохастый…
— Не выгонит. Это мы выгоним блох. А кот вырастет и будет нас защищать.
Новокрещённый Ахилл выглядел далеко не героически: тонкая морковинка хвоста, страх в глазах, сам тощий, видно, давно не ел.
— Ну что, Вов, пошли разбирать сумки и приготовим котику поесть.
На кухне, покончив с раскладыванием продуктов, мы разогрели молоко, налили в блюдце, развели в нем столовую ложку творога. Блюдце поставили на пол, вынули котенка из пеленок и поднесли к еде. Осторожно обнюхав молоко, Ахилл принялся лакать, аккуратно и неторопливо, и съел все, что стояло перед ним. А потом осторожно, медленно и боязливо, пошатываясь на своих лапках-прутиках, принялся обследовать и обнюхивать наше жилье.
— Что, Ахилл, тут получше, чем в подвале? Тепло, чисто и хорошо пахнет, правда? — обратилась я к котику.
— Ну конечно, у нас лучше! — ответил за него сын.
В качестве временного лотка поставили котенку обрезанную обувную коробку, наполнив ее клочками газет, и высадили в нее Ахилла. Котенок понял, что от него требуется, и сделал свои мелкие дела в коробку.
— Завтра купим средство от блох, пластмассовый лоток и наполнитель кошачьего туалета. И неплохо бы еще и когтеточку завести, — размышляла я вслух, рассматривая Ахилла, путешествующего по комнате. Взяла его на руки, и котик благодарно замурчал. Шерстка его совершенно высохла, он поел, сходил в туалет и был явно доволен новой жизнью. А что может быть трогательнее и умилительнее, чем мурчащий кошачий ребенок, живой комочек шерсти, прижавшийся к тебе?
Вечером пришел с работы муж, посмотрел на Ахилла и разрешил пребывание его в семье. Подивился имени: вот ведь, не Васька, не Барсик, не Мурзик, а целый Ахилл! Заметил только:
— Тебе не кажется, что он не соответствует громкому имени? Жалкий и худой уж совсем.
— Ничего, откормим, он вырастет и красавцем станет.
Как в воду глядела. Ахилл быстро вырос в красавца кота. Крупный, морда широкая, шерсть лоснится, длинный сильный хвост, глаза отливают медовым цветом. А какой же он был умный! Когда мы ели что-то вкусное и мясное, Ахилка садился у стола, смотрел на нас своим самым умилительным взглядом и произносил жалобно и нежно тоненьким голоском: «Мяу», вытягивая букву «я» как можно дольше. Как будто хотел сказать:
«Дайте и мне кусочек, вы же видите, как мне этого хочется, а я вас за это еще больше полюблю!» Ну как можно было его обделить? Протягивали ему лакомство.
А вот за стол не пускали никогда. Ахилл, еще не войдя в пору зрелости, пытался порой, взобравшись на кухонный табурет, смахнуть с хозяйской тарелки еду. Муж это дело пресекал, небольно шлепая его по носу сложенной газетой. Кот быстро понял, что таскать еду со стола нехорошо, и попытки свои прекратил раз и навсегда.
А вот когда ему что-то не нравилось, например, если Вовка начинал его тянуть или, что еще хуже, таскать за хвост, Ахилл резко поворачивал голову, суживал глаза, в которых загоралась злоба, и басом рявкал коротко и внушительно: «Мяу!», вкладывая в это свое совсем другое «мяу» все свое кошачье негодование и угрозу.
Когда в семье кто-то заболевал, Ахилл ложился на болящего, грел его всем своим телом и включал вибрационный аппарат. Громкое монотонное «мурррр, муррр, муррр…» успокаивало и усыпляло, и боль проходила, и температура спадала быстрее, чем от таблетки аспирина…
Ахилл тонко чувствовал людей. Стоило кому-нибудь к нам прийти, наш кот подходил и смотрел на пришельца оценивающим взглядом. Если ему не нравился посетитель, он поворачивался спиной, тряс брезгливо одной лапкой и с гордо поднятым хвостом уходил подальше от незнакомца. А если гость нравился, он обходил его вокруг и мог даже потереться о ноги, выражая симпатию. Надо отметить, Ахилл ни разу не ошибся в оценке людей. В компании поэтов и художников он садился на кухонный пол и слушал разговоры, активно участвуя взглядом.
— Какой умный кот! — Ахиллом восхищались все поголовно.
А еще он любил смотреть с нами телевизор. Мы устраивались на диване, Ахилл разваливался между нами и с интересом наблюдал за экраном. Только не комментировал фильмы, но ведь наверняка о чем-то думал, по-своему, по-кошачьи, оценивая действие.
Летом мы всей семьей ездили в Оршу, к моим родителям. Первые пару лет на поезде, а потом на машине. Я бы не сказала, что Орша так уж далеко, расстояние меньше пятисот километров, но для котов это многовато. Они не любят длительных поездок. В первом своем путешествии Ахилл изрядно нервничал и выражал недовольство вздыбленной шерстью и резкими подёргиваниями хвоста. Я брала его на руки, успокаивала, давала поесть вкусной домашней еды, укладывала его с собой на полку. Попав в салон машины впервые, Ахилл тоже нервничал, лазил по сидениям и жалобно мяукал. А потом привык и ездил уже спокойно у меня на руках или на заднем сиденье, рассматривая пейзажи, несущиеся за окном.
В Орше нашему зверю было раздолье. В его распоряжении были полдома и полсада, куда Ахилл выбегал рано утром. Мы еще спали, а мама вставала рано и открывала дверь навстречу летнему солнцу и длинному теплому дню. Ахилл выучил мамино расписание и уже ждал под дверью. Да, там было где развернуться, это не московская однушка! Тут тебе и сад, и деревянный стол в тени, и такая же скамейка — а на них так хорошо подремать в тепле и покое! А можно было и побарахтаться между грядок с клубникой или огурцами в теплой пыли, а потом от души отряхнуться и долго себя вылизывать. А можно поохотиться за птичками, залетающими на яблони и старое вишневое дерево. Изготовившись к прыжку и напружинясь так, что мускулы переливались под шерстью, Ахилл молнией взлетал на старые, шершавые и потрескавшиеся стволы дедовых деревьев, и мы только слышали колкие звуки впивающихся в чешуйчатую кору когтей. Мелкие кусочки коры отлетали и падали на землю. А если не было поблизости птичек, Ахилл просто лазил по веткам и точил когти. Летний день был бесконечен, и солнце приятно грело, а иногда и припекало, а сад был полон запахов, каждый из которых надо было изучить, начиная от сытного запаха земли и спеющих ягод — а пахли они по-разному — и заканчивая запахом тины, доносившимся от болотца за забором. В болотце жили лягушки и головастики. Ахилл пытался охотиться и за ними, но прыткие лягушки прыгали в воду, а головастики из нее и не появлялись.
У нашего кота были собачьи повадки. Например, он сопровождал меня на речку. Я выходила из нашего переулка Марата, шла вдоль высокого берега до дальнего пологого спуска на травянистый пляж, а Ахилл трусил за мной. Так мы доходили до воды, я расстилала покрывало, и Ахилл садился на него, следя за мои купанием.
— Ахилушка, залезай в воду, — теплая! — зазывала его в воду. Ахилл подходил к плескавшейся воде, окунал в нее переднюю лапку, тут же вынимал ее и брезгливо отряхивал. Он все-таки был котом, а коты воду не любят.
Накупавшись и назагоравшись, мы шли домой. В саду Ахилл разваливался в тени под кустом остро и пряно пахнувшей черной смородины и дрыхнул до вечера. До поры, когда вся семья садилась за стол. Мама баловала Ахилла, исправно кормя его рыбой до отвала, часто и мясом. В миску наливала свежее молоко, разводила в нем творог. Так что питался котяра по первому разряду.
Ближе к осени мы с мужем и сыном возвращались в Москву. Сыну надо было идти в школу, а мужу на работу.
Однажды по весне я заметила, что Ахилл стал нервничать, часто выбегать на балкон и мяукать. Природа брала свое: котику нужна была кошечка. А может быть, у него уже были летние свидания с кисками в Орше, этого мы не знали. И я предложила мужу:
— Давай кастрируем кота. Он нервничает и начал метить углы.
— Что? — возопил муж — Не дам! Категорически не разрешаю кастрировать Ахилку!
Делать нечего, я покорно мыла углы квартиры с уксусом и чаще меняла наполнитель в кошачьем лотке.
В 1989 году мы затеяли переезд. Нам стало тесно в нашей однушке, и кто-то порекомендовал нам алкоголика из соседнего района Лианозово, который как раз искал однокомнатную квартиру неподалеку. Он был владельцем двухкомнатной квартиры и намеревался обменять ее на меньшую с доплатой. Мои родители, люди не бедные, выделили нам с мужем деньги, и, как показали дальнейшие исторические события, это вложение оказалось крайне выгодным и своевременным. Потому что советские деньги вскоре девальвировались и исчезли. Сбережения сгорели в банках, будто их и не было, а московские квадратные метры, наоборот, поднялись в цене.
С алкоголиком мы быстро поладили, собрали и подписали все документы, отдали оговоренную сумму и начали собирать вещи. День переезда был назначен на раннее осеннее число. В день переезда наши вещи на грузовике подъехали к новому жилищу на Керамическом проезде. Мы с мужем, сыном и с Ахилкой у меня на руках приехали следом на машине.
Поднялись на седьмой этаж, позвонили в квартиру… входная дверь оказалась незапертой. С котом на руках я вошла первая и обомлела: в большой комнате сидела пьяная вдрабадан компания, вещи бывшего хозяина не собраны, многие разбросаны как попало. «Поляна» накрыта прямо на полу: водка, пиво, остовы вяленой рыбы и остатки колбасы, окурки плавают в стаканах. Не дождавшись переезда, алкоголик пропивал недавно полученные деньги.
— З-з-запускай! — алкаш разглядел мутными глазами Ахилла.
— Мяв! — рявкнул Ахилл басом, вырвался из моих рук и сиганул из нехорошей квартиры. Я бросилась за ним.
Взъерошенного зверя поймала только на первом этаже.
— Володя, с этим надо что-то делать, — чуть не плача, обратилась я к мужу, хлопотавшем у грузовика.
Муж поднялся на этаж, показал ордер и выгнал гоп-компанию. На помощь пришла соседка из квартиры слева.
Она принесла две старые скатерти и, приговаривая: «Ну кто же так переезжает» и цокая языком, принялась сваливать вещи бывшего жильца на скатерти и простыни и связывать их в узлы. С водителем грузовика мы договорились, что он отвезет вещи алкаша на Бескудниковский.
К ночи управились. Поели бутербродов, попили чаю. Отрезали Ахилке той же колбасы и того же сыра, что ели сами, и упали на диваны. Ахилл, который весь вечер настороженно обнюхивал углы чужого жилья и мявкал, успокоился и тоже задремал. Так началась наша жизнь в новом доме.
Однажды мы должны были уехать на три недели в Крым. Ахилла решено было отдать родителям мужа в подмосковный городок. Мы славно отдохнули, но по приезде узнали, что Ахилл где-то подцепил стригущий лишай, и свекор попросил срочно приехать и забрать животину.
Муж договорился с частной ветеринарной клиникой и отвез кота на передержку и лечение. Ахилла обещали поселить в отдельную клетку, лечить и исправно кормить. Денег это стоило немалых, но тогда, слава богу, они у нас появились — муж ушел из науки и отправился прямиком в бизнес. Раз в два дня он заезжал к Ахиллу и разговаривал с ним. Котик узнавал хозяина, радостно мяукал, бегал по клетке и становился на задние лапы, просясь домой. Муж уговаривал его подлечиться. Мы не могли рисковать маленьким Вовкой и забирать недолеченного кота домой.
— Этот кот родился под счастливой звездой, — сказала моя кишиневская подруга по телефону, выслушав мой рассказ про лишай и ветеринарную клинику.
Трудно сказать, права ли оказалась подруга, потому что последующие события можно оценивать по-разному.
В девяносто втором году мы решили завести собаку. Решение не было спонтанным: сын рос единственным ребёнком в семье и ему нужен был друг. Квадратные метры и возросшие доходы уже позволяли взять еще одно животное. Да и мне врачи советовали систематически гулять на свежем воздухе. Ну а кто выведет на улицу систематичнее, чем бобик, которому надо как минимум дважды в день сходить в туалет? Один из бизнес-партнеров мужа занимался в то время разведением породистых щенков миттельшнауцера, породы, входящей в те поры в моду. И мы купили щенка.
…Такой реакции Ахилла никто не ожидал. Кот обнюхал пришельца, взвыл и ударил его по носу лапой, давая понять, что не потерпит конкурента. Ахилл злобно завыл. Щенок завизжал и плача забился под диван. Мы поняли, что мира не будет.
Муж схватил щенка. Я побежала к соседке.
— Маша, выручи, Христа ради, забери к себе нашего кота, мы примем решение в течение нескольких дней. А еду и лоток мы принесем.
Добрая Мария тут же согласилась взять взбеленившегося кота на передержку.
Когда я выносила Ахилла из квартиры, прижав к груди, он все понял. Он понял, что его выселяют из-за какой-то мелкой писучей собаки, и укусил меня за плечо. Я его предала…
— Ахилл, послушай, — сказала я. — Мы тебя увезем в другой дом, дом нашей семьи, и мы будем видеться. Тебя будут любить, кормить исправно, а я тебе буду звонить. Не нервничай, пожалуйста, очень тебя прошу.
Решение мы приняли молниеносно. На следующий день муж купил авиабилет в Кишинев. Надо было успеть сделать прививку и получить справку для посадки на рейс. Ахилла привили, справку выдали, и мы полетели в Молдавию. Ахилл сидел в переноске в багажном отделении — только так его согласилась взять авиакомпания. В моей дорожной сумке кроме зубной щетки и паспорта лежали все его пожитки: тряпичная кошачья спаленка, игрушечный мишка, когтеточка, миска. Лоток не влез, позже его купили в Кишиневе.
На душе было гадко и горько. Ведь в ссылку отправляли члена семьи, нашего любимого преданного кота, преданного нами… В теплую и приятственную, правда, ссылку, как Пушкина когда-то, но от этого легче не становилось.
Так Ахилл поселился на четвертом этаже последней родительской кишинёвской квартиры на Рышкановке. Родителям я звонила часто и каждый раз спрашивала про Ахилла. Он чувствовал себя хорошо, прижился, докладывала мама. Но больше ладил с папой, потому что мама не очень-то жаловала котов, а мой добрейший папа любил всех: котов, собак, всякую другую живность. Ахилл лежал у папы на коленях, грея его артроз, и включал свой мурчащий аппарат.
Дело шло к марту, в Кишиневе в это время уже тепло, деревья распускаются, лужи высыхают, солнце греет по-весеннему ласково и ободряюще.
Мама начала потихоньку открывать балконную дверь, а Ахилл с удовольствием выходил на балкон и с него наблюдал за дворовой жизнью. В этой квартире был большой балкон, увитый виноградом. Виноградные почки уже набухли и дразняще пахли. Ахилл сидел на балконной ограде как сфинкс и щурил свои медовые глаза. Под балконом ходили кошки. И однажды кот не выдержал — прыгнул с балкона, приземлился на все четыре лапы и погнался за приглянувшейся ему кошкой… Несколько дней он пропадал в окрестных дворах. Возвращаясь из магазина, мама увидела нашего загулявшего кавалера. Позвав дворовых мальчишек, мама сунула им авоську и сказала:
— Ребята, видите того кота, с белой лапкой? Поймайте его в авоську и принесите мне, а вас щедро вознагражу.
Ребята поймали и принесли Ахилла на четвертый этаж, получив за это достаточно денег, чтобы попировать от души в кафе-мороженом всей дворовой командой.
Мама уже опасалась открывать балкон, но ведь иногда нужно что-то вынести и что-то оттуда принести. Однажды Ахилл прошмыгнул в балконную дверь незамеченным и снова прыгнул в свободную жизнь. Как оказалось, навсегда. Однажды мама видела его издали у ресторана «Пловдив», но возвращать уже не стала. Она поняла, что свобода оказалась дороже верной плошки с рыбой.
Так Ахилл стал диким кишинёвским котом и моей вечной виной. До сих пор не знаю, простил ли он меня. На его месте я бы не простила.