Макс Батурин. Гений офигений
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2024
Макс Батурин. Гений офигений. — М.: Выргород, 2024. — (Поэты антологии «Уйти. Остаться. Жить»).
В поэзии случаются явления, которые наглядно опровергают кажущуюся очевидность. Например, мы привыкли считать, что поэт работает со словом. Однако легко показать, что это не так. Поэт взаимодействует с определённой реальностью, без которой он стал бы просто ритором или книгочеем.
Слово лишь обрамляет отношение поэта к реальности. И говорить, что поэт работает со словом, — всё равно что утверждать, будто живописец работает с рамой. Рама лишь подсобный материал для оформления картины.
Чего стоит одна жёлтая кофта Маяковского — не слово и не текст?!! Однако она выражает отношение поэта к реальности.
В первом приближении литературным наследником футуристов (прежде всего, конечно, Маяковского) является Макс Батурин, поэт, который блистал в 80-е и 90-е, который участвовал в «весёлых проводах» Советского Союза.
У Батурина присутствует интенция назвать вещи своими именами. Поэт пишет о своей встрече с некими скандальными особами и о своём печальном открытии, которое наступило постфактум:
А потом мне добрые люди сказали,
Что Оля б…, да и Ляля б…
Примечательно, что эстетика скандала не обходится у Батурина без речевого жеста — как изображающего, так и изображаемого (люди сказали). Апелляция к публике у Батурина влияет на смысл поэтического высказывания. Благодаря мотиву слухов, которые упорно циркулируют вокруг Оли и Ляли, за этими строками угадывается не вопрос о том, кто такие Оля и Ляля «сами по себе», вне контекста, а вопрос о том, куда катится поздне-советский социум. Разница принципиальная!
Стихотворение завершается строками:
И как мне быть теперь, я не знаю:
Смеяться или же — хохотать.
Встреча поэта с Олей и Лялей носит не самодостаточный характер, а является одной из составляющих его скандального поведения. Вот откуда смех, переходящий в хохот! Напрашивается параллель с Маяковским: «Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду? / Я лучше в баре б… буду подавать ананасную воду!»
Тем не менее сходство Батурина с ранним Маяковским в значительной степени является внешним и обманчивым. Если в основе поэтики поведения Маяковского стоит эпатаж, то поэтика поведения Батурина зиждется на пародии. Так, плюнуть или дать пощёчину (Маяковский) — не значит спародировать. И напротив, встреча другого поэта с Олей и Лялей в известной степени пародирует благополучную жизнь советского общества, указывает на её изнанку. Между тем эпатажа как такового у Батурина нет — напротив, поэт, пусть и со смехом, указывает на то, что-де он сторонится сомнительных знакомств (чего совершенно не делает Маяковский). Батурина отделяет от Оли и Ляли ироническая дистанция.
Поэт пишет:
Я мучусь игрою во взрослого дядьку
я пью спирт
я курю папиросы
я посадил дерево
я издал книжку стихов
я целую тёток
я родил сына
Если Маяковский с его революционно-романтической интенцией построить радикально новый мир готов плюнуть в аудиторию, живущую по сложившимся привычкам, то Батурин, поэт значительно более поздний, избирает радикально иной путь творческого поведения. Он, пусть и с усмешкой (со своего рода «фигой в кармане», этой извечной спутницей пародии), принимает правила того мира, в котором он вынужден жить. Он поступает «как положено», но одновременно играет с навязанными ему нормами социального поведения. И самая книжка стихов для Батурина — это внешний выход того, что совершает его сокровенное поэтическое «я». Вот откуда и элемент самопародии у Батурина.
Показательна и параллельная пародия на советскую семью:
Чета Петровых мечет стог,
Их мат размерен и тягуч.
Напрашивается параллель с Приговым: «Женись, Петров, а мы посмотрим, присмотримся со стороны…» Однако если Пригов вышучивает противоречие между сокровенно сердечной жизнью и печатью в паспорте, то Батурин в известной степени пародирует героику социалистического труда и организованный мир, где семья выступает как ячейка общества.
Поэт создаёт игровой антимир советской действительности, а не борется с ней в собственном смысле слова, хотя воспринимает её не без некоторого эстетического издевательства.
Как нашумевшие литературные скандалы, так и поэтические тексты Батурина по своим истокам связываются не столько с футуризмом Маяковского, сколько с литературным хулиганством Булгакова. Достаточно упомянуть скандальную пародию на культмассовое мероприятие, которую осуществляет в цирке булгаковский Воланд. В сходном ключе режиссирует свои литературные скандалы и Батурин — как в жизни, так и в стихах. Однако если театральной зрелищности Булгакова соответствует сталинский ампир, то Батурин по своей эстетике является наследником брежневского минимализма как стиля эпохи. Батурин как поэт сложился в сумерках советской империи.
Макс Батурин — глубокий минималист. На языке российской медиевистики стратегию его творческого поведения можно назвать антиповедением. В противоположность Маяковскому Батурин подчас не столько громок или огромен, сколько вызывающе пассивен. Вот его краткий манифест минимализма:
Мне не нужна ни та и ни другая
и я себе такой не нужен сам
А флаги всё хлопочут развеваясь
тоскуя как и мы по небесам.
Напрашивается параллель с известным питерским поэтом Олегом Григорьевым: «Жил я и с этой, и с этой, и с той, / Вот и остался в квартире пустой». Однако если у Григорьева всё же присутствует томление по ушедшим (пусть и окрашенное в тона лирической депрессии), то у томского поэта преобладает тотальная безнадёга и сопряжённая с нею страдальческая созерцательность. Ей, в свою очередь, сопутствует изрядная доля эскапизма.
Примечателен также мотив флагов, благодаря которому негативный сердечный опыт приобретает некую эпохальную масштабность. И там, где у Григорьева квартира, частный уголок, у Батурина — вся страна, пусть и явленная в той же эстетике минимализма.
Макс Батурин оставил нам художественное свидетельство, поэтическое откровение о своей эпохе. Время едино. Читая его книгу стихов, мы, быть может, окажемся в состоянии заново открыть, заново прочувствовать, заново пережить современность.