Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2024
Дмитрий Ларионов — родился в 1991 году в городе Кулебаки Нижегородской области. Окончил металлургический техникум и филологический факультет ННГУ им. Н. Лобачевского. Стихи публиковались в журналах «Звезда», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Юность», «Нижний Новгород», «Кольцо А», «Плавучий мост», а также на различных интернет-порталах. Финалист премии «Лицей» в номинации «Поэзия» (2020). Живет и работает в Нижнем Новгороде.
***
Там вечер начинался с рокота грозы,
и мальчик уходил в косую воду —
через репей — за вспышкой стрекозы.
Она не появлялась с ходу,
а он достраивал ансамблем в голове
такие перекрестные детали,
что из одной — сходились сразу две —
но на глаза не попадали.
Росли пунктирами у ясного пруда
/где небо фиолетовым бродило/
кустарники. Но память так тверда,
что стало яблоком кадило:
на вкус оно пожар. И ни к чему теперь.
За гаражом ослеп пустырь в миноре.
<…> и стрекоза /горит сухой репей/ —
вмерзает в зрение глазное.
***
Небес подсолнечная скважина
менялась на лиловый серп,
а дождь по городу расхаживал.
Апрель тогда был мал и слеп
/воображение — лишь минимум/.
Живая память как вай-фай:
я выходил на площадь Минина
и ждал оранжевый трамвай,
где запах книг и хлеба горького
носил едва прозрачный дым,
в котором шли электродвойками
к утру троллейбусы двоим.
Тот город нечто вроде хостела —
зола из прежних адресов
/огни Васильевского острова
идут сквозь воду и песок/.
С тобой — спеленутые заживо —
росли в подсолнечном кругу.
Стоял апрель. Трамвай оранжевый.
<…> и человек на берегу.
Свечение
<…> минувшее лето — не кадр из ч/б
/пластинка играет/, а свет по тебе.
Нам отблески множил хрусталик речной —
оплыл на Фонтанке холодной пчелой.
Вином и клубникой минута текла
/фонетику счастья снимает игла/,
где август негромок и в срок не угас.
Двойная пыльца нарастала у глаз.
Капрон тротуаров и льдинку на лбу
хранит моя память. За то и люблю
вплетение звука — недолгий мотив,
снижение чаек, что выше молитв.
Пусть встречу венчает живая свеча
на каждое лето /и дождь замолчал/,
чтоб тьма грозовая задеть не смогла
над Финским заливом сухого крыла.
***
Пока есть память /времени муляж/
и сигарета у вокзала —
пустой слезы смахну хронометраж
/чтоб на меня не указала/.
<…> давай летать по линиям В.О.
без проводов; а станет мало —
потянет в стопку вылить вещество
и небо, полное фиалок.
Пусть сумерки ползут издалека,
в наддомном мареве излишне
/смотри/ мигают звезды коньяка
под ДДТ и Joy Division.
А если неба… нет в моих глазах
/одни цветы в глубокой саже/,
сбежит — и образуется — слеза.
Перемигнув, тебя укажет.
Минувшая тетрадь
Он исчезает — в медленном закате —
и с головой врастает в темноту
/среди своих — лишь неба соискатель/,
а свет кругом нечаянно потух.
Осталась улиц разная погода,
где вновь такси на гаджете лежит,
не двигаясь по линии погона
гражданской осени. Непостижим
ему обратный кадр киноархива:
словесный сад, ровесники в метро,
дожди, цветные камни у залива
и прочее /там — прочее/ мертво.
Он поднимал наполненную стопку,
о многом всуе наскоро твердил.
<…> то требовал на кухонную водку,
то ставил Цоя, следуя в сортир.
Таким я знал его, таким запомнил
в эпоху юности, когда тетрадь
переносил в просторы летних комнат,
где ни один не думал умирать.
***
<…> пока в Челябинске проездом,
давай зайдем в последний бар
/кленовый шум стоит в подъездах/,
а осень — выцветший ломбард,
где выползает струйкой дыма
твое молчание; сквозь хмель
я вспоминаю — берег Крыма —
и августовский Коктебель;
Нижне-Исетское, конечно.
И дивий мрамор под крестом
в моих глазах стирает вечность.
Слеза на облаке пустом
горит серебряным и Горьким.
И нелегко сказать: «Плесни
уральским воздухом глубоким».
Все города в твоей горсти
мне будут яблоком неспелым
/пусть не кончается строка/.
И точно — черное на белом —
врастают в море облака.