Валерий Кормильцев. …ЛЮБИЛ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБИМ
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2024
Валерий Кормильцев. …ЛЮБИЛ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБИМ. — Новосибирск: Свиньин и сыновья. 2023. — Художник Нина Степанычева.
Валерий Викторович Кормильцев (1936–2006) был известным ученым-геофизиком, профессором, главным научным сотрудником Института геофизики УрО РАН, но также и отцом двух поэтов и авторов рок-текстов Ильи и Евгения. Можно сказать, что его сыновья-неформалы в российской поэзии вели свою творческую линию своеобразно, но по-отцовски. Ибо он — приверженец классического слога — тоже был в творчестве настоящим неформалом. Потому что его стихи — это любовная лирика. Не интимная, но откровенная и одновременно сокровенная, целомудренная.
Валерий Кормильцев был человеком добрым, мудрым, чутким и умным. Профессия у него романтическая, интересы научных исследований самые передовые, способности — великолепные. В институте он был отличником, в специальности — доктором наук, в профессии — руководителем научного коллектива. И всю жизнь писал стихи, составлял рукописные книжечки. В 2007 и 2016 гг. отдельные строки его стихотворений выступили репликами в книгах прекрасных акварелей Нины Серафимовны Степанычевой, его коллеги и товарища. Те две книги и новая из 150 стихотворений (при восьми акварелях) изданы на средства Феликса Каменецкого и Георгия Тригубовича, давних друзей и коллег В. Кормильцева.
В книге среди стихотворений, выбранных самим автором, поставленных одно за другим в известном автору порядке, есть несколько пейзажных зарисовок осени, южной степи — геофизического «поля», но главный свод стихов — это наблюдения о чуде человеческой любви. Наблюдения проницательного, тонкого, зрелого человека. Приведу одно стихотворение — драматическую пьесу (или картину эпохи Возрождения):
Расправив члены от объятий пылких,
она, сомкнувши руки на затылке,
округлостью локтей и пиками сосков
бросает вызов дерзостный терпению богов.
в его зрачках остановился мысли бег,
в нём небожитель мёртв, остался человек,
и тот в приливе слабости и лени
десницу уронил на мощные колени.
Крутой упрямый лоб и взгляд довольный,
рот яркий, тронутый зевотою невольной.
она той верою бесхитростно сильна,
что радость мира в ней воплощена.
Но быстротечна торжества минута.
он оживает, вот рука согнута,
бугрятся мышцы, исказился рот,
и сила гневная влечёт его вперёд.
И, отстранив ЕЁ, борьбы предтеча,
под скорби мира он подставит плечи,
воспламеняясь яростью обид,
с досадой вспомнит отступленья стыд.
В начале последнего катрена я выделил ЕЁ. Но читатель может этого не делать, оставив «её» принадлежащей непонятной «силе гневной». Стихотворение может быть многогранным, то есть неоднозначным.
По словам Н.С. Степанычевой, стихотворения Валерий Викторович выстроил в строгой, понятной ему очерёдности сам, отклоняя любые советы поменять их местами. Стихотворения в книге не датированы, но иногда явно прочитывается, что стихи времён юности вдруг появляются среди более поздних по времени и сюжетам. И не с первого прочтения становится ясно, что те ранние стихи — о восторге явления юношеской любви в степях Прибалхашья — это вехи связного сюжета книги, лекарство от всех перипетий дальнейшей судьбы. В начале книги автор говорит-рассуждает о любви устами искушенного человека: «Любовь не клятвами крепка,/ но непреложностью желанья…» или «Не торопи слова, постой./ Пусть сердце полнится до края/ добром, вниманьем, теплотой,/ им вкупе имени не зная…» О финале любви Валерий Кормильцев впервые говорит отстранённо на тридцать шестой странице, как бы не о себе: «Любовь уходит по-английски./ Ещё в разгаре диалог,/ тела и души даже близки,/ текут слова любви в залог,/ а гостьи нет…» О себе — на шестьдесят второй: «Любовь прошла, а это значит /…. / Не воскресить того, что нет». Но перед этим, страницей ранее, явилось сокровенное воспоминание о юности любви:
…Степная высь
Как будто скифским золотом убрана.
Влюблённость наша пестована здесь
И солнцем этим взята под охрану.
Где нет росы, а ночь, как день, тепла,
Любви опричь небес не надо крова…
…Я степью умудрён, она пойдёт
За мной в края, где я ещё и не был,
и, обласкав, как прежде, заведёт
подальше от забот, поближе к Небу.
В середине книги поэт признаётся в новом испытании:
Неоперабельна моя любовь.
Она меня всечасно точит,
Как будто сжить со света хочет,
Приотворя на вене кровь.
Младую и жестокую люблю.
Ей всё доселе удавалось,
Чрез то неведома ей жалость.
Я с нею нежность погублю.
И после безнадежных слов и строк: «Не исчезай, останься рядом,/своим присутствием согрей,/ иначе обернётся адом/ чреда сухих бесплодных дней…», «И правой будешь, как всегда./ Всегда, во всём была ты правой./ Мне ж утешение — беда/ и хлеб, пропитанный отравой…» — снова являются светлые образы из прошлого:
Верните воздух тех времён,
сухой и пряный от полыни,
им летний вечер напоён,
он кружит голову доныне.
Верните сень карагачей,
Сеанс кино под звёздным небом,
Где ты — ничья, где я — ничей,
И всё вокруг мираж и небыль…
Говорят, что для свершения поэта ему нужна судьба. У Валерия Кормильцева такая лирическая судьба случилась. И он не мог о ней не рассказать стихами, которые, я уверен, найдут своего читателя.