Ирина Чайковская. Вокруг Тургенева
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2024
Ирина. Чайковская. Вокруг Тургенева. — М.: Академический проект, 2023.
Очередная книга о жизни И.С. Тургенева, написанная популярным американским славистом-тургеневедом Ириной Чайковской, — чтение легкое, местами веселое и даже пикантное. Это не исследование биографии классика, не анализ его произведений, а своего рода персоналия его круга знакомств. Как якобы говорил Андрей Вознесенский, «каждый кому-нибудь родственник или знакомый», однако речь здесь не просто о совокупной родне или друзьях по охотничьему клубу. Как известно, Иван Сергеевич имел талант выбирать интересных собеседников и необычных спутников жизни, о большинстве из них существуют отдельные книги. Лев Толстой, Николай Некрасов, Авдотья Панаева, Афанасий Фет, Полина Виардо, Мария Толстая, Александр Дюма, Яков Полонский, Генри Джеймс, Виссарион Белинский… Что ни жизнь — роман! Конечно, в сводной книге невозможно охватить такой богатый материал, она и так представляется частью некоего более обширного исследования. Однако Чайковской удается выбрать наиболее увлекательные эпизоды из жизни современников Тургенева, одновременно раскрывающие их характер и не обременяющие читателя историей ab ovo.
Эта увлекательная книга начинается не очень выигрышно для отечественного читателя — главой о взаимоотношениях Ивана Сергеевича и молодого американского беллетриста Генри Джеймса. Мы не совсем понимаем, почему самое увлекательное — тайны родительского двора классика, его роман с украинкой Марией Маркович, даже «перетягивание» Тургенева между Полиной Виардо и Марией Толстой — оставлены на закуску, а малоизвестное знакомство открывает показ. Возможно, как раз с целью подать Тургенева непривычно, а не общеизвестно. Ведь в отношении автора «Записок охотника» устоявшийся образ давно заменил реальное лицо. Нельзя сказать, что круг знакомств показан строго хронологически; возникает мысль, что материалы скомпонованы по принципу интересности или приурочены к датам и открытиям. Вообще сама композиция книги — небольшими, легко тасуемыми главками, каждая из которых разбирает эпизод, привязанный к тому или иному современнику, очень удобна для читающего, открывшего историю на середине. Ведь это не ЖЗЛ, а занимательное чтение, балансирующее между условной научностью и любопытной историей, возникшей на базе мемуара, эпистолярного наследия и слуха. Конечно, есть и элемент путеводителя по эпохе: исследовательница освещает не только периоды общения Тургенева с избранными современниками (иногда это несколько встреч, а иногда годы сотрудничества!), но и дает их краткую биографию, очерчивает роль в литературе и даже в качестве художественного прототипа. Почти неизвестный нам доселе «мелкий автор XIX века» неожиданно предстает сложной и интересной личностью с авантюрной или причудливой судьбой.
В отличие от жизненных перипетий участников событий, произведения классика и мелких литераторов разбираются во вторую очередь — с точки зрения распутывания узелков изнанки или перекличек с современниками, и здесь Чайковская очень смела. Порой она реконструирует, что думал или чувствовал Тургенев или Некрасов. При том что повествование весьма интересно, хоть неизбежно протекает по общим местам (Тургенев и Виардо, Тургенев и Толстая, Тургенев и Некрасов, Тургенев и Панаева, Тургенев и Чернышевский с Добролюбовым и т.д.), мы с удивлением узнаем, что композитор Чайковский мог покончить с собой, что прототипом Клары Милич с наибольшей вероятностью была Виардо, что сюжеты баллад Некрасова о жестоком муже и красавице жене — практически дневник его отношений с Панаевой, а Поль Виардо был сыном Тургенева. С другой стороны, исследовательница имеет столько же права на свои догадки, сколько и мы, — а может, и больше. Очевидны попытки Чайковской быть актуальной, несмотря на классический предмет ее работы. Она стремится показать классика вне рамочного представления, напоминая, что человек неоднозначен. Например, намекает, что удобно переживать о судьбах крепостных в России, хронически живя в Европе, однако нельзя винить писателя за то, что он был человеком с любовью к душевному комфорту и античной колыбели, а не ходячим примером и гражданским идеалом.
Одна из главных целей Чайковской как специалиста — развенчать мифы, приблизиться к истине, если допустить, что она существует. Например, исследовательница последовательно опровергает негативный образ «грубой, злоязычной и приземленной» писательницы и спутницы Некрасова Авдотьи Панаевой. Автор показывает ее как заложницу обстоятельств, женщину нелегкой судьбы и незаурядную личность. Славистка становится адвокатом «тени Тургенева» — Григоровича, выводя его добрым и старательным человеком, а вовсе не «литературным прихлебателем». Перед ученым сложная задача: воскресить «фоновое» окружение классика, оживить его, вызвать интерес к тому, что уже практически забыто. Речь не о юном Толстом или взбалмошной Виардо, но о «светляках» меньшего масштаба: кто помнит сегодня Ивана Панаева, Марию Маркович, Наталью Огареву? Чайковской удается рассказать о них — с помощью бытового анекдота, процитированного письма, скрещенных фрагментов двух различных дневников, скандальной статьи, остроумие которой мы можем оценить и сегодня.
Желание автора показать своих героев в первую очередь живыми людьми — имеет и обратную сторону. Персонажи неоднозначны, сложны, конфликтуют, ошибаются, не всегда симпатичны. Невозможно вывести всех в одеждах светлого ангела — особенно антагонистов. Читатель вынужден занять одну из позиций, спросить себя, есть ли она у него? Восхищаясь аскетизмом и простотой Чернышевского, мы будем вынуждены увидеть Тургенева фатоватым аристократом с претензиями. Встав на защиту редакционной пчелы Панаевой, мы невольно поддержим убеждение насчет вздорности, некрасивости и корыстности Виардо. Но в стороне остаться не сможем — Чайковская вовлекает нас в игру, благодаря которой истина брезжит нам. Таким способом исследовательница создает единое пространство жизни XIX века, которого нам не хватает. Иногда кажется: где-то отдельно творит Лев Толстой, в своем образцовом поместье трудится Фет, гуляет в Бадене Тургенев, вздорит с супругом в издательстве «Современника» Панаева, а Чернышевский словно бы всё сидит и сидит в крепости… Эти разрозненные фигуры на самом деле не просто тесно взаимодействовали, но разыгрывали нечто вроде мелодрамы, о чем и пытается напомнить автор.
Однако, во благо разбивая одни клише (безответная или платоническая любовь Тургенева к Виардо, двуличие и карьеризм Жуковского, вздорность и грубость Панаевой, нетерпимость демократа Некрасова по отношению к барственному автору «Записок», беспардонность и эгоцентризм Дюма), Чайковская неизбежно формирует другие. Также исходя из документов эпохи, но заменив спорные мемуары менее спорными письмами, пристрастные сплетни — более объективными зарубежными свидетельствами. Мы, наверное, никогда не узнаем правды, был ли Фет влюблен в Софью Толстую, была ли Виардо гражданской женой Тургенева, какие отношения связывали композитора Вагнера и сына Жуковского Павла, выступала ли Панаева всего лишь «говорящим орудием» Некрасова или излагала свои мысли, — сколько ученых, столько мнений. Однако как это хорошо, что история литературы не превращается в вереницу канонизированных памятников, что об этом можно спорить. Даже подчас иронично, как если бы речь шла о нашем ближнем, что мы и видим в этой работе, где Тургенев — добрый наш приятель.
Все же нужно сказать подробнее и о главном виновнике торжества. Нелишне вспомнить, каким разным Тургенев предстает в недавних исследованиях. В прекрасной книге П. Барбье «Полина Виардо» (2018 г.) Тургелю уделено немало места, там он представлен «экономически». Его платоническая дружба с известной певицей становится чередой отказов себе во всем, классик вынужден иметь скромный быт и заниматься прозой подсчета расходов, дабы продлить возможность соединять свою жизнь с предметом обожания. Здесь нет и в помине шиковатого франта и светского льва, гуляки, а есть весьма рациональный человек, в определенном смысле даже стабильный, ценящий семейную атмосферу (хотя и чужую). Напротив, в увлекательной книге Д. Еремеевой «Сестра гения» (2022 г.), где Иван Сергеевич — один из главных героев, любовь всей жизни Марии Толстой — явлен едва ли не злодеем. Испытывая к несчастной лишь дружескую симпатию (как писал Толстой о Жюли Карагиной — видя в ней человека, а не женщину), Тургенев подпитывал ее заблуждение, дабы весело проводить время с ее братом на охоте, согреваться теплом семейной атмосферы и обожания, иметь умную и начитанную собеседницу, живущую им одним. В итоге легкомыслие классика едва не привело к трагедии. Многодетная, состоятельная Мария, наконец поняв, что сначала обманута гулякой мужем, а затем поставлена в печальное и смешное положение из-за своих безответных чувств к мужчине, впала в глубокую депрессию, отразившуюся на судьбах ее детей. В полной версии автобиографии Софьи Толстой, изданной накануне (2023 г.), Тургенев уравновешен — не злой гений, но и не герой, менее состоятельный друг и собеседник богатого и знаменитого автора двух главных романов русской литературы, любитель охоты, беседы, заграницы… Взгляд несколько свысока, но лояльный, кажущийся более объективным и — как ни странно — индифферентным.
Кто же он у Ирины Чайковской? Ответим просто — хороший человек. Мягкий, любящий прекрасное, одаренный литературно, чуждый журнальной грызне, немного самовлюбленный, обожающий Италию, патриот из-за границы, рыцарь чужого гнезда. Не канонический, но дружественный, теплый, человечный собеседник и коллега, которого не изменили в худшую сторону слава и наследство. А еще для нее он по-прежнему большой писатель и живой автор.
Интересна перекличка работы Чайковской и с двумя вышедшими параллельно и близкими ей по теме трудами — «Любовный недуг в русской литературе» В. Соболь и «Подлинная история Константина Левина» П. Басинского. В «Недуге» концепт страсти становится фундаментом художественных сюжетов у Толстого, Гончарова, Герцена и др., в то время как реальный бытовой план (прототипы героев) чаще представлен как совсем иной, прозаический. Например, сестра Софьи Толстой, ставшая одним из прототипов Кити, конечно же, прожила гораздо более сложную, запутанную и далеко не такую романтическую жизнь. У Ирины Чайковской всё наоборот: судьбы писателей подчас интереснее их романов. Книга Соболь сугубо научна, а у Чайковской мы словно на чаепитии с классиками, где сплетничаем, разбираем дрязги, последний роман и утренние новости. Что же объединяет Чайковскую и Басинского, кроме самого периода и героев, так это мысль, что и в жизни, и в книгах судьбы людей зависят от некоей «программы», доброй или негативной, которая закладывается в семье, в гнезде. Так, некоторую неприкаянность Тургенева и Некрасова (даже и Толстого!) Чайковская объясняет их сложным положением в родительской семье. В то время как наследственное тяготение Виардо к стабильному многодетному браку обеспечило ей устойчивую жизнь даже при страстном темпераменте. Сходную идею выражает и Басинский, утверждая, что только благодаря домовитым, с развитым семейным миром женщинам, наподобие Кити, такие вечно мятущиеся души, как Левин, могли бы обрести мир и покой.