Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2024
Алексей Дьячков — окончил строительный факультет Тульского политеха. Работает инженером-строителем. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Новый мир», «Арион», «Волга», «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Сибирские огни». Автор двух книг стихов: «Райцентр» и «Государыня рыбка». Живёт в Туле.
Наряд
В полдник землекопы из задачника
Снарядят за пивом ходока.
Сдачу выдаст солнечными зайчиками
Продавщица местного ларька.
Пара дней еще, и месяц кончится,
Полетит листва на гаражи,
Если мастер выйдет из вагончика,
Посчитать объемы поспешит.
Страха наведет металлом в голосе,
На бойцов обмякших покричит,
С бровки котлована все подробности,
Все грешки в траншеях различит.
Выправит версту заката марево.
Грешники к столу вернутся в шесть.
Угостят душистым, неразбавленным,
Скумбрией копченой, всем, что есть.
Яркий свет, нацеженный из краника,
Цвета сухостойной, спелой ржи.
Нету от тебя секретов, праведник.
Зла на нас, начальник, не держи.
С нами счастью нашему возрадуйся. —
Встали алым заревом года.
Если утешение не в градусе,
Не в застолье общем, в чем тогда?
Нежному свечению вечернему
Мастеру с бригадой взаперти
Ни в проекте, ни в каком учебнике
Верного ответа не найти.
Сын
Без конца качает головой.
В темноте торопится домой.
Собирает камушки и винтики.
Строит рожи. Отстает в развитии.
Плохо ест. Читает по губам.
У доски стоит, как истукан.
Взгляд отводит. Хнычет. Огрызается.
Весь в отца. Любуется физалисом.
Умничает. Спит. Дерется. Врет.
Клянчит. На морозе снег жует.
Обзывает одноклассниц дурами.
Злится. О последствиях не думает.
Пахнет дымом. Жмется по углам.
Спички жжет. Ворует по утрам
Прессу из чужих почтовых ящиков.
Слушает сплошную иностранщину.
Требует вниманья. Воду льет.
Вредничает. Списывает. Бьет.
Страха не испытывает, жалости.
Дразнится. Плюется. Обижается.
Мочит ноги. Кашляет. Грубит.
Говорит, что целый день болит.
Умноженье путает с делением.
Смирно ждет в приемном отделении.
Прячет мелочь, грязь, синяк, засос.
Переносит с легкостью наркоз.
На сестер на процедурах пялится.
Молча терпит. Быстро поправляется.
На любой вопрос один ответ.
Поздно входит, не включает свет.
Удивляет увлеченьем одами.
Обещает быть ханжой и лодырем.
Дверь не запирает, стыд и срам.
Обещает не срывать стоп-кран.
К заводи спускается по гравию.
Выглядит смешным на фотографиях.
Набивает на плече тату.
На гитаре мучает струну.
Продолжает до седин бренчание.
Не сдается, держит обещание.
Смерть Гомера
Долго чистил ступеньки от наледи,
Шевелился по старческой памяти.
За ворота ходил, погодя.
Строил планы, на что-то надеялся.
В снег врастал, как кустарник приземистый.
Шапку вешал на шляпку гвоздя.
Шаркал валенком, кашлял простуженно.
Вновь себя во дворе обнаруживал,
Отгребал волны снега от стен.
По сутулым плечам шлепал варежкой.
Поздно в дом возвращался, запарившись.
У окна, отдышавшись, сидел.
Военчасть, полустанок без имени
И собаку — в узоре из инея
На замерзшем стекле различал,
Голоса подростковые, женские,
Грусть прощанья, азарт путешествия,
Остановку, платформу, причал.
Лес и чурки, щепу, пламя розжига.
Все, что нажито, прожито, брошено,
Что забыть не возможно никак.
На крутом берегу эха залежи.
Мягкий стук западающей клавиши.
Дискотеки приокской медляк.
Коробок громыхал, спичка чиркала.
Тьма в стакане порхала чаинками.
Выкипала беззвучно вода.
Долго охал, топтался беспомощно,
Спать боялся ложиться до полночи.
Залезал на тахту и тогда
Брел по берегу с дюнами белыми
К синим скалам, к причалу с триерами,
Поднимался с друзьями на борт.
Морем шли, небу звездному верили.
Расстоянья неделями мерили.
Продолжали на суше поход.
Ночь сверчком ожидание красила.
Выдвигались с оружием засветло.
Открывал Илион горизонт.
Приходили равнины в движение.
Снова смерть находили в сражении.
Снова падали в сныть и осот.
Мир вместился в травинку измятую.
Время катится желтыми пятнами.
Выпрямляет река свой изгиб.
Муравьи наш корабль тащат волоком.
Прячет племя героев тень облака.
Гектор выжил, Патрокл не погиб.
Зарастает скала свежей зеленью.
Ходит к морю жена Одиссеева.
Волны бьются о мыс без конца.
Ждут начала трагедии зрители.
Первый акт, холодает стремительно.
Заметает ступеньки крыльца.
Эпос
Подвиг возводил на пьедестал.
Пропадал на вахтах, как Тристан.
Дважды был женат, любил Изольду.
Далее в порядке произвольном.
Будни. Достиженья. Косяки.
Радости. Депрессия. Стихи.
Предан был. Любим. Распят. Контужен.
Как итог брошюрок пара дюжин.
Папоротник в чаще ловит свет.
Если есть надежда, смерти нет.
Воскресают в памяти героя
Шорох трав, на фоне неба хвоя.
Торжок
Ямщик отдыхал, примостившись на лавочке,
Хозяин забор починял.
Задумчивый Пушкин в саду чистил яблочко,
Любовный стишок сочинял.
И строчки ветвились, задумки и версии,
Словечки, упреки жены,
Когда с перочинного ножика лезвия
Сползала спираль кожуры.
И кроны, как книги, сквозняк перелистывал,
Закладки, заначки ища.
И тень от деревьев плясала пятнистая
На мягком простенке плюща.
Светились анис и грушовка настойками,
Шафранный пепин и ранет,
Когда зрелый штрифель неравными дольками
Рассеянный резал поэт.
Светились мирон, полосатое, розовое,
Скрыжапель, аркад и налив,
Когда, откусив, захрустел не по-взрослому,
От счастья глаза закатив.
И думал, как славно, такое стечение,
Оказия, сад за плющом.
А дальше сидел, наслаждался свечением,
Не думал уже ни о чем.
Белев
Сто лет прошло с той дискотеки в зале
Колхозного ДК «Тоска и Грусть».
Тебя уже, наверно, не узнаю,
На рынке встретив, вслед не обернусь.
Из гипса вождь, как будто так и надо,
Глядел на нас хитрó, как Дионис,
Как будто мы, сатиры и менады,
Не просто так по парам разбрелись.
В отцветшем палисаднике общаги
Не разглядела Гера наших лиц.
Как долго мы растерянно молчали,
Прощались перед тем, как разойтись.
Давно уехал в парк пустой автобус.
Вахтер прилег вздремнуть, забыв устав.
Напрасно я, наверно, беспокоюсь,
Что обернешься ты, меня узнав.
Батюшков
Ногтем на стекле морозном рожицу
Нарисуем — Дитриха-врача.
Хлеб черствеет, молоко творожится,
Воском растекается свеча.
Киснет снег, с зимою дело кончено,
Так недалеко и до весны.
Скоро мы рванем на Вологодчину
Под присмотр навязчивой сестры,
Нянек, теток, лекарей, племянника.
Выйдем в залу вечером на чай —
Сотенный, поэт, хранитель, памятник —
Сколько нас, на пальцах посчитай!
Если вспомнишь отчество и имя ты
Ночью в сердце северной глуши,
Для короткой памяти на инее
Рядом с детской рожей запиши.
Глянет тьма на нас пустыми дулами,
Бездна страшным холодом обдаст.
Мальчик, подойдя к окну, подумает,
Может быть, о ком-нибудь из нас.
Бич
Чтоб вовремя вернуться в свой барак,
Он на разводе перед хмурым опером
Не мог ответить правильно никак
И все молчал — зэка со стертым номером.
А тот, к вершинам сосен вознося
Зрачки пустые, выцветшие, страшные,
Уже орал: «Фамилия, статья
И срок! Последний раз, скотина, спрашиваю!»
В угаре злобном голову задрав,
Не мог он к свету приспособить зрение,
Чтоб различить, как с шумом с хвойных лап
Сорвавшись, серый снег порхает медленно.
Пока стихало эхо в третий раз,
Пока в четвертый раз начальник спрашивал,
Снег вспоминал про каждого из нас
И милосердно долетал до каждого,
Чтоб равномерно всех накрыть — зэка
Безмолвного, конвой, собаку, опера,
Уставшую бригаду и бугра,
Работника хозчасти постороннего,
Несущего до топочной дрова…
На миг преобразился мир стремительно
В сияющую тишину, пока
Не щелкнул рычажок предохранителя.
За долгий срок до страха жизнь моя,
До ярости, до противленья вызрела,
До тишины в разгаре февраля,
Густого снега, дыма после выстрела.
Как жаль, что до барака длинен путь,
Еще длиннее путь в тайгу на вырубку,
Не хватит сил, чтоб сладкий дым вдохнуть,
Дыханье задержать, а после выдохнуть.
Оставленный
Сквозь грязное подвальное окошко
Не различить, как на комоде зря
Порхает поролоновая крошка
В холодном глицерине пузыря.
Уже не мерзнут гости вечерами,
Не пребывает больше мир во зле,
Когда в уроках школьных начинает
Безбожник сомневаться, повзрослев.
Прими признанье, друг, товарищ, кореш.
А выслушав, прости мне море слез. —
Жизнь — сказка, репетиция всего лишь,
Не стоит принимать ее всерьез.
Остался день, а годы пробежали,
Не утихает сумерек пожар.
Жди у окна, когда взойдут Стожары,
И взбалтывай стеклянный снежный шар.
Снег
О чем ни с кем нельзя поговорить.
Дать волю раздраженью и обиде.
В разгар мороза створку отворить.
А можно на крыльцо с цигаркой выйти.
Кому ответит тонкая душа,
Бессмысленной надежде потакая,
Кто на дуэли пули избежал,
Кто рассчитался с детскими долгами.
В камине чье рассыпалось одно
Письмо среди углей и кучек сажи.
До старости в своем поместье кто
Удачно дотянул, не исписавшись.
Испугана жена, метет зима,
Распахнуто окно, задумчив Пушкин.
Как будто дал Господь сойти с ума,
И Саша вышел к ужину в ночнушке.
Председатель совета дружины
На вершок две осины за год поднялись в высоту. —
Студотряды на смену от них по утрам развозили
На наделы, где с яблонь в заросшем крапивой саду
Золотые плоды собирали студенты в корзины.
Молча по одному по пожухлой траве разбредясь,
Со стремянок тянулись к ветвям лучезарным, огромным
И тонули в листве, и теряли с реальностью связь,
Погружаясь в работу, в нирвану, в лиловые кроны.
Бригадир голосил, собирал, объявлял перерыв.
На прицепе торчал аспирант бутербродов на страже.
Отзывался раскатистым эхом зеленый обрыв,
На который курить выходил студиозус уставший.
Он стоял, прислонившись к стволу старой липы спиной,
На овражьем клыке, перед зыбью прозрачной отвесной,
Наполняясь на вдохе покоем земным, пустотой,
Утешаясь на выдохе заревом, светом небесным.
Вверх по желтой и бурой листве белый дым уходил
Под размеренный шорох и лай деревенских овчарок,
Оставляя на память засвеченный дагеротип
С солнцем в старом саду, ученический кадр, отпечаток.
В занавесках колхозной общаги чужие сердца
Покорял записной гитарист без конца и начала.
То корова мычала, то баба кричала с крыльца,
То о парусе алом печальная песня звучала.
Проявляется зарево долго в пейзаже любом,
И в напеве любом слышен девичий голос Ассоли
Каждый раз в сентябре, как находится фотоальбом
Среди старого хлама и рухляди на антресоли.