Вив Гроскоп. Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2024
Вив Гроскоп. Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы. / Пер. с англ. Е. Фоменко. — М.: Individuum, 2023. — 256 с.
Французский писатель — это национальное достояние.
Французской писательнице простили бы что угодно.
Клайв Джеймс
Прелестных книг наперечёт, и книжка Вив Гроскоп с CAPSLOCK-банальным названием «Прощай, грусть!» (увы и ах, сколько можно эксплуатировать бестселлер Франсуазы?1 ) — из таких.
Открытка ПАРИЖА НЕТ.2 — белые буквы на чёрном фоне, жирная точка после НЕТ., — купленная как-то в «Иллюзионе», смешивает кадры немого кино и тот мини-литсериал, кадры которого в виде букв пронесутся перед читающим далее.
Потому как если Парижа нет, то он именно что существует… парадокс, коан, иначе все эти книги едва ли притянулись бы к автору сего: и томики Уэльбека с Бегбедером, и Сильвен Прюдом, и Максанс Фермин, и Катрин Панколь, и… и… И: упоминать мадам Саган с её ягуаром и лав-стори становится едва ли не моветоном, и всё же упомянем утончённую «прожигательницу жизни», ибо в книжке Вив Гроскоп ей, разумеется, отведена отдельная глава. Да и можно ли не написать о субъекте, «сделавшем» и издателей, и критику, и читателей (т.н. общество) в 1954 году во Франции — причём «сделавшем» всего в 19 лет? Ах, вьюность, ах, как же хорошо, что нет тебя больше и ушла навсегда ты, amen.
Англичанка Вив Гроскоп, профессиональный комик и литератор, уже известна в стране нашего языка благодаря «Саморазвитию по Толстому»3, и вот что она написала несколько лет назад в предисловии: «Выход этой книги в России — и по-русски — огромная радость и честь для меня. Хотя слава богу, что переводить её пришлось не мне. Это заняло бы у меня лет тридцать семь, и я сделала бы такое количество ошибок, что вы вообще вряд ли бы что-нибудь из неё поняли… В этимологии слова “самогон” я бы ошиблась совершенно точно…», etc. Докопавшись в том томике до слов «душа» и «судьба», Вив Гроскоп попыталась показать, что даже в сложных ситуациях можно — или, по крайней мере, стоит — искать выход с помощью литературы… О святая наивность! И потому тут же добавим: искать выход людям с определённым устройством мозга, разумеется, ибо, к примеру, автору этих строк образ пресловутой Карениной точно не придаст сил — он, автор этих строк, вспомнит лишь дурной анекдот: «Что осталось от Анны Карениной? Туфли на платформе…» и иже с ним, мы ведь не о Толстом сейчас, а о литераторах сладкоголосой Франции — и пусть все остальные отдыхают.
Итак, Вив Гроскоп с детства грезила этой страной, изучала язык, читала всё, что только можно и нельзя, на французском, пытаясь понять, что же такое joie de vivre4 — легендарное умение француженок и французов наслаждаться моментом, и написала книжку, где пытается переосмыслить французскую классику, найдя в ней нечто актуальное и для нашего смутного времени.
В «Прощай, грусть!» (ещё раз: вторичное название, но постараемся о том навек забыть) 12 глав = 12 эссе о знаменитых текстах, в своё время наделавших много шума, и иногда из ничего.
Открывая дверь во все тяжкие французской боллитры размышлениями о сагановской «Здравствуй, грусть!», Вив Гроскоп проводит читающего через лабиринты Пруста, Колетт, Гюго, Шодерло де Лакло, Маргерит Дюрас, Флобера, Ростана, Мопассана, Стендаля, Бальзака и Камю. Ну, то есть вот совсем-совсем классика-классика: хоть сейчас ваяй томик с золотым обрезом да заказывай переплётчику особое оформление с ню-офортом — презент премиум-класса, «книга — лучший подарок на стол руководителю», далее опускаем.
Но как Гроскоп описывает популярные нетленки! «Милый друг», «Госпожа Бовари», «Жижи», «Опасные связи», «Посторонний»… Читая её, вспоминаешь, что чтение критики/эссеистики/литературоведения (иногда в одном флаконе) — вовсе не занудное «добровольно строго обязательное» чтиво, но прежде всего радость и интерес, в том числе к персоне автора.
Гроскоп уточняет, что, работая над книгой, «старалась опираться на определённые переводы и биографии, которые читателям несложно будет найти, если они захотят узнать больше». В общем, сделано большое дело: ликбез без ликбеза — томик не без интереса прочтут и иные литснобы. К счастью, сама Вив Гроскоп от снобизма далека и, на радость тем, кто не читал Пруста (более миллиона слов: а они точно «обязательны»?..), не стесняется говорить так: «Не знаю, можно ли раскрывать эту тайну теперь, 25 лет спустя, но в университете наш чуткий преподаватель сжалился над нами и сказал, что достаточно прочитать только первый и последний тома À La Recherche du Temps Perdu5… Много лет спустя я ужаснулась, поняв, что последние три тома Пруст не успел довести до конца, и потому их составлял из отдельных фрагментов его брат… даже сам Пруст, возможно, счёл бы чтение À La Recherche du Temps Perdu “утраченным временем”»!
Или так — о Сидони Колетт, написавшей «Жижи», когда ей было за 70 (кстати, Симона де Бовуар отмечала, что Колетт сначала «писала порнографические романы, а потом хорошие романы»): «Она родилась не в том месте, не в той среде, не в той семье. Она не стремилась стать ни писательницей, ни художницей. Но всё же она добилась того, чего не сумели добиться многие великие писатели-мужчины, о которых я рассказываю в этой книге: славы и богатства, насыщенной и яркой личной жизни, а также возможности спокойно исследовать собственную сексуальность, не заражаясь при этом сифилисом».
Или о Гюго: «В Гюго удивительным образом уживались общественный активист, уважаемый писатель, сексуальный маньяк и эгоист».
Или о Мопассане: «Очень важно понимать, что Мопассана раздражала необходимость созерцать Эйфелеву башню. Он писал, что вынужден был уехать из Парижа, так как “металлическая туша” ему претила: “Она не просто видна из любой точки города, но ещё и обнаруживается всюду, выполненная из всех материалов, доступных человеку, она маячит в витринах всех магазинов, как мучительный кошмар, от которого не скрыться”… К тому времени, когда её построили, у Мопассана уже обнаружили сифилис, и жить ему оставалось недолго… Могу представить, как досадно всю жизнь мечтать о Париже, быть настоящим литературным гением, наконец добраться до вожделенного города, прославиться своими рассказами и вдруг узнать, что у тебя сифилис и везде, куда ни глянь, перед тобой маячит Эйфелева башня. Жизнь полна издержек, правда?..» Кстати, рассказы умершего в 42 Мопассана Вив Гроскоп сравнивает с рассказами умершего в 44 Чехова, но это отдельный лейтмотив.
Ну и прелестное — о флоберовской «Мадам Бовари»: «Мне всегда казалось так: указание на то, что Эмма действительно сходит с ума, мы получаем, когда она начинает делать фисташковый крем для мужа. Никогда ещё изготовление фисташкового крема для мужа не доводило женщину до добра»: истинно так.
Уже подзаголовок введения к книге многое объясняет: «Счастье — это… притворяться французом». Далее мы находим пояснение в тексте: «Французы стремятся преподать нам один весьма очевидный урок: если хочешь быть счастливым, лучше всего быть французом!» Ну как тут не вспомнить Дали, ибо испанцы тоже ух как не одиноки в бравадном национальном эгоцентризме: «Две самые большие удачи, которые могут выпасть на долю художника, — это, во-первых, родиться испанцем, а во-вторых, носить фамилию Дали. Мне повезло вдвойне» — так считал мастер Сальвадор. Так точно же, надо думать, считала и не менее мастеровитая, только в иной сфере, мадам Саган, уточнявшая мимоходом: «Может, счастье и не купишь за деньги, но я уж лучше буду плакать в “ягуаре”, чем в автобусе».
Кстати, заметки о Саган у Гроскоп категорично-восхищённые, как у какой-нибудь влюблённой студентки: «Эта женщина жила безрассудно, порывисто, эгоистично. Она отличалась от всех, кого я встречала раньше. Она была свободна. Едва ли не чересчур… Я мечтала вести себя как Саган. Пусть эта мечта и была немного маниакальной и порочной, она оставалась моей мечтой. И неважно, что в реальности такого не бывает. Не приснилось же мне всё это в самом деле?» — и т.д. и т.п. Всё это не мешает любить и Саган (а может, возбуждает новую волну любопытства к её сочинениям), и её нередко тривиальные, если подойти к текстам со скальпелем XXI века, книги… Но как же они порой хороши, заметим в скобках и не поставим их ни справа, ни слева.
Как красочны, кинематографичны и одновременно тонки «стори» Саган! Да картины, картины же и картинки… Руками не трогать. Телефоны убрать. Наслаждаться… Проза Франсуазы очень созвучна тому, что сформулировал давным-давно Андре Жид, назвав радость моральным долгом: «Знайте, что радость реже, сложнее и прекраснее печали. Как только вы сделаете это наиважнейшее открытие, вы должны будете принять радость».
И «Прощай, грусть!» Вив Гроскоп о том, как joie de vivre и радость перетекают друг в друга по сообщающимся сосудам чтения, по венам и артериям живых книг. Комедиантка, как и многие другие люди, нередко маскирующие иронией — раны, пишет, что именно в чтении находила всегда утешение: «Я надеюсь показать на примере французских писателей, с которыми познакомилась в отрочестве и юности, как такая взаимосвязь может помочь всем нам привнести больше радости в свою жизнь».
Да, она специально собрала в сборник свои соображения о бестселлерах, продающихся по всему свету миллионами копий. Да, она считает, что именно эти книги «сообщают нам нечто глубокое и значительное о французской культуре». Да, она обошла вниманием Руссо, Вольтера, Бодлера, Нерваля, Аполлинера и многих других «многотиражников», но это её субъективный вкус, её авторское право — и лево.
Она пишет только о томиках, которые в своё время её «сделали», как «сделала» в середине прошлого века пресловутая Саган повестью «Здравствуй, грусть!» французское общество. И потому — прощай, грусть: без кавычек. Au Revoir, Tristesse.
Авторский стиль притягивает своеобразной шампанской, если позволительно подобное «игристое» сравнение, искренностью. «Я познала все крайности чтения на французском: когда-то продиралась через Марселя Паньоля, сверяя каждое пятое слово со словарём, а позже прочла Пруста в оригинале. … Я оправдываю себя тем, что всем нам в жизни нужно то, что моя бабушка (совсем немного говорившая по-французски) назвала бы “капелькой у-ля-ля”…» Что ж, респект английской бабушке: «капелька у-ля-ля» в сборнике её внучки, влюблённой во Францию, точно есть…
Ну а что заставило автора этих строк взяться за эссе? Всё просто. Как уточняет Вив Гроскоп, «…как бы то ни было, плюс французских романов в том, что сюжет в них гораздо менее важен, чем, скажем, в великой классике русской и английской литературы. Во французском романе он часто очевиден с самого начала. Суть не в том, что происходит. Суть в том, как это происходит и почему» — и в самом деле, не из-за сюжета же что-то читать!
Сюжет, увы, нередко становится едва ли не лишней/вставной конструкцией, костылями, прикрывающими беспомощность автора-не-стилиста. И лучше б ему не писать ничего, но не понимает — строчит, кряхтит; «а вы друзья, как ни садитесь…», но STOP. Главное — не «что», главное — «как»: их редкое сочетание порождает порой шедевр, но микс вовсе не обязателен.
Вовсе. Кто хоть чуть-чуть понимает в литературе, быть может, даже слегка кивнёт. Или не. Не столь важно, впрочем. Главное, что всё это форменное безобразие (безобразие избыточного содержания без идеальной формы) тоже станет «капелькой у-ля-ля».
Ну а Париж есть.
И Парижа нет.
1 В частности, в «Лимбус Пресс» автобиокнига Полины Осетинской под названием «Прощай грусть!» выходила, кажется, году в 2008-м, а недавно была переиздана. Конечно, автор очередной нетленки «Прощай, грусть!» Вив Гроскоп о воспоминаниях русской пианистки не знала, но факт остаётся фактом: названия, особенно кричащие, клишировать нелепо. Может, и начинать не нужно было, ведь новый заголовок для томика придумать — одно удовольствие, но увы всем, и г-н Гугл в помощь: на будущее.
2 «Новый Вавилон» (1929): ПАРИЖА НЕТ. — кадр из немого ч/б фильма Григория Козинцева и Леонида Трауберга.
3 Вив Гроскоп. Саморазвитие по Толстому. Жизненные уроки из 11 произведений русских классиков. / Пер. с англ. Д. Шабельникова. М.: Индивидуум, 2019.
4 Буквально «жизнерадостность», но автор книги вкладывает в это более широкий смысл.
5 «В поисках утраченного времени», разумеется (названия книг Вив Гроскоп намеренно даёт даже в переводной книге только на французском).