Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2024
Сергей Беляев — искусствовед, автор книг, учебников, статей, посвященных истории культуры Урала. Постоянный автор журнала «Урал».
Увеселительное сборище, съезд, род бала, в необычных одеждах и личинах. Это, по В.И. Далю, и есть маскарад, история которого в российской культуре восходит к достопамятной Петровской эпохе.
И тогда же, когда русское ухо еще только привыкало к слову «машкерад», за много верст от невской столицы, на Урале, был пущен Екатеринбургский завод, давший начало будущему городу.
Понадобилось, разумеется, некоторое время, прежде чем столичное нововведение добралось до берегов Исети. А добравшись, нашло и здесь своих приверженцев, укоренивших маскарадную традицию и расширивших с годами пространство ее бытования. Лицам в необычных одеждах, в личинах или без оных открылись двери на тематические балы, балы-маскарады, семейные и другие вечера, которые не были точными копиями маскарада, но имели с ним много общего.
Историки наших дней, усевшись на конька по имени «повседневность», вернули маскарад на страницы популярных и научных изданий, посвященных прошлому Екатеринбурга. После многих лет забвения маскарад оказался в числе объектов изучения как феномен общественной жизни города, форма праздничного времяпрепровождения в стенах клубов и других публичных местах, неотъемлемая составляющая увеселительной культуры.
Этим, впрочем, не ограничивается круг предлагаемых современной наукой трактовок маскарада. Свой взгляд на специфику этого уникального феномена с трибун конференций и печатно высказывают представители разных научных областей. Литературоведы, театроведы, культурологи и музыковеды уже немало лет обращаются к маскарадной тематике, выявляя новые, порой неожиданные грани старинного увеселения.
Правда, до Екатеринбурга волна многоотраслевого интереса к маскараду еще не докатилась. Пока мы видим его одним из объектов на воссоздаваемой историками картине каждодневной жизни старого Екатеринбурга. Понятно, что при таком подходе детально рассмотреть маскарад сложно. Для этого необходимо максимальное приближение — крупный план. Задача не из легких. И решить ее «в один присест» вряд ли удастся.
«В старину живали веселей…»
Первая в городе газета — «Екатеринбургская неделя», — начавшая регулярно выходить в 1879 году, застала маскарад почтенным старожилом, сохранившим свое место среди зимних увеселений и даже обнаружившим способность служить целям благотворительности.
Пресса превратила маскарад в объект критического разбора — рецензирования наравне с концертами, спектаклями и балами. Кроме этого добавила привычной форме праздничного досуга новую грань — открытость. Подробности маскарадных «безумств», описания оригинальных выдумок костюмированных, роспись сумм, потраченных и вырученных благотворительными обществами, — всё это стало доступно разноликой аудитории читателей, причем не только екатеринбуржцев.
Для полноты картины нелишне напомнить, что бытовое ряженье на Святках тоже оставалось обычным для того времени явлением. Как явствует из воспоминаний М.А. Казанцевой-Ивановой1, эта традиция поддерживалась в том числе в кругах интеллигенции города. В 1880-е годы автор воспоминаний — тогда девочка-подросток — была свидетельницей приезда ряженых, изображавших свиту турецкого султана. В восточных одеяниях в дом к семейству Казанцевых явилась тогда компания приятелей во главе с Д.Н. Маминым-Сибиряком. Ряженые разыграли перед хозяевами дома небольшое театрализованное представление, в котором каждому участнику была отведена своя роль. В другой раз Мария Александровна, одетая, как и ее спутницы, в костюм цыганки, побывала в гостях у писателя.
К слову, ряженым, как и костюмированным, был открыт доступ на разного рода клубные вечера, проводившиеся в течение Святок. А осознаваемое в то время семантическое различие слов «ряженые» и «костюмированные» не позволяло использовать их в качестве синонимов, по крайней мере в прессе.
Но вернемся к главной теме.
Материалы екатеринбургских газет рубежа XIX–ХХ веков убеждают в том, что маскарад переживал далеко не лучший период своей истории: то ли пребывал в затянувшейся полосе кризиса, то ли находился на грани полного исчезновения из праздничного обихода. По мнению автора обзорной статьи, написанной по итогам зимнего сезона 1895/96 годов, увеселения в Общественном собрании являли собой в полном смысле слова «мерзость запустения»2. Публика, когда-то весьма охотно посещавшая в праздничные дни клуб, похоже, начала забывать к нему дорогу. Ситуация не изменилась и через год. Увиденное на маскараде в первый день нового, 1897 года разочаровало журналиста. «Ни оживленных разговоров, ни искреннего смеха вы не услышите на маскараде», — признался он читателям газеты3.
Привлекательности не добавляло и преобладание среди клубной публики так называемых «зрителей», пришедших, как в театр, исключительно ради зрелища. Рассевшись вдоль стен или вышагивая из зала в зал, они скучали, не зная, чем себя занять. И только долгожданный приезд ряженых вносил известное оживление и знаменовал переход к танцам.
Автор «Святочного дневника» 1901 года утверждал, что такое численное превосходство собравшихся «на других посмотреть» являлось «главной отличительной чертой большинства общественных развлечений нашего города»4.
Но как бы то ни было, основной интерес маскарада (как и любого другого вечера, куда был разрешен вход костюмированным) всё же присутствовал. Клоуны, домино, цыганки и малоросски из года в год неизменно появлялись на святочных увеселениях, хотя вряд ли их примелькавшиеся образы доставляли «зрителям» большое удовольствие.
Справедливость всё же требует заметить, что и тогда, и раньше бывали маскарады, которые в печатных рецензиях называли вполне удавшимися. А среди надоевших нарядов посетителей нет-нет, да и появлялись костюмы, приковывавшие взгляды своей оригинальностью или редкой для Урала экзотичностью.
Действительно, разве можно отказать в фантазии и изобретательности целым компаниям гостей Общественного собрания, изображавшим в одном случае представителей подземного царства, в другом — пузырьки и банки для лекарств. «Аптечные склянки» при этом были снабжены рецептурными надписями и даже стихами. Неудивительно, что обе компании оказались главными объектами внимания участников семейного вечера с ряжеными в начале января 1897 года.
Не остались незамеченными и двое екатеринбуржцев, явившихся в 1900 году на предновогодний маскарад в Городском театре в костюмах буров. Несомненно, эти господа были осведомлены о происходящих тогда событиях на юге Африки5 и, видимо, сочувствовали боровшимся за независимость потомкам голландских колонистов.
Однако складывается впечатление, что такие случаи в расчет не принимались. Разговоры об «упадке маскарадов» не утихали годами. Суть многочисленных высказываний сводилась к следующему: маскарады приелись, вышли из моды, выродились в навевающую тоску и уныние картину. Констатируя столь безрадостное положение дел, участники обсуждений неизменно обращали взоры к прошлому, заявляя при этом, что «в старину живали деды веселей своих отцов, не говоря уже о внуках»6. Именно так, по уверению газетчиков, считали старожилы города — свидетели «золотого века» местных маскарадов.
Убедиться в правоте подобных заявлений не просто. Но и безоговорочно отрицать, списав на извечную привычку стариков брюзжать по поводу современных порядков и идеализировать времена своей молодости, всё же не следует.
Достоверные сведения о маскарадах в раннем Екатеринбурге относятся к концу XVIII века. Священник Ф.Л. Карпинский не преминул отметить в своем дневнике посещение маскарада у полковника А.О. Маркловского 30 августа 1798 года7. Запись лишена каких бы то ни было подробностей, тем не менее позволяет сделать кое-какие выводы. Судя по всему, маскарад, который священник посетил вместе с супругой, был не клубным, а домашним. Гости веселились у частного лица, причем происходило это в конце лета. Видимо, в тогдашнем Екатеринбурге, как и в столице, маскарады еще не стали атрибутом исключительно зимних увеселений. Их устраивали в течение года по разным поводам. В данном случае стоит обратить внимание на дату. 30 августа по православному календарю — день памяти святого благоверного великого князя Александра Невского, а значит — именины устроителя маскарада Александра Осиповича Маркловского.
Подобные домашние увеселения проводились и в более поздние годы. Подтверждают это мемуары брата декабриста И.И. Пущина — Михаила Ивановича. Зимой 1826/27 годов он останавливался в Екатеринбурге по пути из Сибири на Кавказ. Его непродолжительное пребывание в городе совпало со Святками. Принимавшая М.И. Пущина хозяйка — небезызвестная Н.А. Колтовская8 — сделала всё возможное, чтобы гость не скучал: устраивала маскарад, танцы, концерты, приглашала интересных собеседников. Спустя годы М.И. Пущин назвал время, проведенное в Екатеринбурге, одними из самых приятных дней своей молодости9 .
К следующему десятилетию относятся наиболее ранние сведения о клубных маскарадах. В разных источниках сообщается о том, что в середине 1830-х годов в городе уже имелся клуб (Благородное собрание), который находился в доме штаб-лекаря Варвинского вблизи Екатерининского собора. Тут-то по зимам и устраивались публичные увеселения — балы, маскарады, имелся оркестр, сопровождавший танцы.
Резиденция главного начальника горных заводов Урала на набережной Городского пруда тоже становилась иногда местом стечения празднично настроенной публики. Увеселения, проводившиеся здесь, с большой долей уверенности можно отнести к разряду официальных. Их устроителем был сам генерал В.А. Глинка. Раза два в год он давал балы, а на Новый год или накануне собирал общество на грандиозный костюмированный вечер. По свидетельству очевидца, такие вечера отличались «разнообразием и оригинальностью прекрасно исполненных костюмов»10.
Клубные маскарады, судя по подробному описанию, являли собой не менее блестящее зрелище. И к тому же были лишены явных черт провинциальности.
Речь идет об январских и масленичных маскарадах 1834 года, описание которых появилось на страницах казанского журнала «Заволжский муравей»11.
Автор корреспонденции из Екатеринбурга отмечал, что прошедшие увеселения если и уступали столичным, то разве что количеством посетителей. Хотя более двухсот собравшихся каждый раз — цифра для Екатеринбурга, безусловно, внушительная.
Восхищенного отзыва удостоены модные туалеты дам, присутствовавших на маскарадах. Особое внимание уделено национальным нарядам молодых барышень, одетых в разноцветные бархатные сарафаны, обшитые золотыми позументами, с кокошниками на головах и шелковыми лентами в косах.
Очень похожую картину современник застал в Москве: «На всех маскарадах, публичных и частных, только и видно, что бархатные сарафаны, пунцовые, синие, шитые золотом, или голубые, розовые, шитые серебром, повойники, обремененные бриллиантами, шеи, украшенные жемчугами»12.
В таких нарядах щеголяли посетительницы маскарадов в старой русской столице в 1829 году. И если ветер моды с тех пор не изменил направление, то екатеринбургские барышни и в первопрестольной не выглядели бы провинциалками.
Возвращаясь к описанию зимних увеселений 1834 года в Екатеринбурге, обратим внимание еще на некоторые примечательные подробности, касающиеся занятий маскарадной публики. Как оказалось, «программы» праздничных клубных вечеров не сводились к дамским дефиле и традиционным танцам (кстати, исполнявшимся не столь грациозно и легко, как в столицах). В то время как одни посетители маскарадов отдавали щедрую дань вальсам и кадрилям, другие объединялись за карточным столом для бостона или предпочитали сразиться на бильярде.
Вот о таких-то маскарадах, наверное, в конце XIX века с искренним сожалением и вспоминали старики. За прошедшие со времен их молодости годы зимние увеселения утратили изрядную долю блеска и роскоши, лишились статуса привилегированных собраний. Маскарады стали атрибутом досуга другой, более демократичной по составу публики, которая жила иными интересами и развлекалась не так, как это делали отцы и деды.
Ренессанс
Что бы ни говорили в кулуарах клубов скептики, маскарады продолжали удерживать свои позиции и в наступившем ХХ веке. Даты проведения некоторых из них оставались неизменными многие годы. Костюмированный вечер, традиционно устраиваемый четвертого января в Общественном собрании, имел репутацию самого интересного среди зимних увеселений. А шестого января — в Крещение по старому стилю — с маскарадами прощались до Масленицы. В этот день члены клуба и гости собирались в Общественном собрании на бал-маскарад, на других площадках проводились «обычные» маскарады или танцевальные вечера с ряжеными.
Непродолжительное затишье наблюдалось в 1904 и 1905 годах. Русско-японская война и первая русская революция внесли свои коррективы в жизнь города. Святки проходили тогда скромнее, чем обычно. Непривычно пустынным выглядел Городской пруд: ни ледяных горок, ни каруселей, ни балаганов. Так распорядилась управа. Запрет не распространялся на балы и маскарады, но их было немного.
Начиная с 1906 года и вплоть до Первой мировой войны маскарадная «индустрия» функционировала без устали. Увеличилось количество площадок, где могли провести время костюмированные. Их по-прежнему приглашали клубы (Общественное, Коммерческое и Офицерское собрания), Городской театр и Верх-Исетский народный дом. Окунуться в маскарадную атмосферу можно было и в новых местах — в зале А.Е. Обухова (в бытность там кинематографа «Фата-Моргана»), в цирке-театре или в ресторане «Россия», которым владел «екатеринбургский Лентовский», известный ресторатор и эстрадный антрепренер В.В. Семенов. Назовем еще Верх-Исетское общественное собрание, находившееся в поселке — спутнике Екатеринбурга. Этот клуб в праздничные дни привлекал не только местных жителей, но и специально приезжавших горожан.
Стоит ли удивляться, что количественные показатели маскарадной «индустрии» поползли вверх. Два, а то и три маскарада, назначенных в один вечер в разных местах, воспринимались в те годы едва ли не как норма. При этом только в редких случаях устроители ограничивали круг посетителей (так могли поступать клубы, заботившиеся в первую очередь о досуге своих действительных членов). В основном же маскарады (включая «грандиозные») являлись общедоступными, в числе их посетителей мог оказаться любой человек, уплативший за вход.
Однако даже не это — или не только это — свидетельствовало о произошедших переменах. Налицо был более показательный факт: у екатеринбуржцев возродился интерес к старой форме зимних увеселений. Повсюду, где бы ни проводились маскарады, собиралась масса самой разнообразной публики. Этот факт отмечали газетчики. Отреагировала на него и сфера продажи и проката маскарадных принадлежностей.
Судить об этом можно по рекламным объявлениям в газетах.
В начале 1900-х годов маски и полумаски продавались в магазине игрушек С.В. Матвеева. Тогда же прокатом париков и костюмов (причем новых) занимался парикмахер Д.Н. Кролевецкий. В конце 1906 года взять костюмы во временное пользование можно было непосредственно в Верх-Исетском народном доме (инициатива исходила, скорее всего, от антрепренера А.А. Левицкого, снимавшего эту театральную площадку для спектаклей и маскарадов). Спустя еще несколько лет, в разгар праздников зимой 1910/11 годов свои услуги горожанам одновременно предлагали два пункта проката и два пункта продажи атрибутов для костюмирования (допускаем, что это не полные данные). Наиболее широким ассортиментом подобных товаров располагали модно-галантерейные и мануфактурные магазины Е.Г. Герасимова с Сыновьями.
Впрочем, екатеринбуржцы и сами проявляли творчество, создавая оригинальные костюмы порой из самых неожиданных материалов — газет, соломы, рекламных листков. Источниками вдохновения для таких умельцев нередко служили злободневные факты, о чем не могли и помышлять свидетели «золотого века» екатеринбургских маскарадов.
Короткий период маскарадного ренессанса в городе пришелся на межвоенные годы. Именно тогда получила повсеместное распространение практика учреждения ценных призов за оригинальные костюмы. Вряд ли данное нововведение в решающей степени повлияло на невероятный всплеск интереса к маскарадам. Но роль дополнительного средства для привлечения публики оно, конечно, сыграло. А значит, и устроители, взимавшие входную плату на маскарады, не должны были оставаться внакладе. Так или не так, неоспоримо одно: и сами призы, и порядок выбора претендентов на их получение являлись характерными приметами того времени.
Как бывало раньше и еще не раз случится позднее, с новшеством горожане познакомились в театре. Антрепренер Е.В. Любов13 впервые вручал призы на одном из январских маскарадов 1901 года, состоявшемся по окончании спектакля в Городском театре. Спустя несколько лет примеру антрепренера следовали уже все организаторы маскарадов, а затем и карнавалов на катках.
Обычно объявлялось о двух учрежденных призах — за лучший мужской и лучший дамский костюм. Но некоторые устроители — антрепренеры приезжих трупп — бывали щедрее: обещали три или четыре награды. Победителей ожидали ценные вещи: мужчин — серебряные часы, портсигары, кубки, дам — золотые броши или браслеты.
Достойна упоминания в связи с этим инициатива устроителей маскарадов в Коммерческом собрании. Зимой 1910/11 годов они заранее выставляли призовые вещи для всеобщего обозрения в магазине братьев Агафуровых.
Непосредственно на маскарадах выбором лиц для награждения ценными призами чаще всего занималось жюри. В Коммерческом собрании, например, на этот счет существовали собственные четкие правила. Судьбу наград решало жюри из семи человек, в числе которых были три старшины клуба и четыре представителя гостей — двое мужчин и две дамы. Призы вручались поздно ночью (так поступали и в других местах), но только в том случае, если среди пришедших находилось не менее десяти костюмированных мужчин и не менее такого же числа дам. Когда нужное количество не набиралось, награждение не проводилось, призы дожидались достойных кандидатов до следующего маскарада.
Известно, что антрепренер Е.В. Любов в своё время придерживался иных правил. Призы на его маскарадах получали обладатели костюмов, набравшие большинство голосов присутствующих. Подсчет осуществлялся по количеству переданных в пользу каждого претендента особых марок, которые гостям вручали при входе.
Судя по содержанию хроникальных заметок, призерами становились действительно наиболее оригинально одетые посетители маскарадов. Шансы получить награду были равны нулю у пришедших в костюмах домино, клоунов или пейзанок. Заурядными же считались ожившие иллюстрации из какого-нибудь этнографического атласа национальной одежды разных народов — итальянцев, испанцев, поляков, турок, татар, цыган. Редко поощряли и создаваемые дамами цветочные образы вроде «Бутонов роз» или «Букета белых лилий». Зато костюм «Подсолнечник» на одном из маскарадов зимой 1910/11 годов заметили в толпе и наградили пришедшую в нем гостью. Тогда же призами были отмечены «Святочный дед», «Часы» и «Бонбоньерка».
Включив воображение, можно, конечно, представить перечисленные костюмы. Чего нельзя сказать о дамских нарядах с весьма интригующими названиями — «Нравственность мужчин» и «Вино и веселье». Остается только искренне пожалеть, что хроникеры, освещавшие зимние увеселения, не сочли нужным описать внешний облик этих победительниц маскарадного дефиле.
Вызывает сожаление и отсутствие в прессе подробностей, касающихся костюма другого тогдашнего призера, — «Галоши». В данном случае интересен не столько сам костюм, сколько расположенные на нем надписи с именами. Любопытно было бы познакомиться с персональным списком тех, кто «сел в галошу», — фигур, наверняка в то время известных.
Оригинальный вид, без сомнения, имели господа в костюмах «Аэроплан» и «Трамвай» (правда, их не удостоили наград). Образцы современного для тех лет технического прогресса, демонстрируемые ими, реально еще не видели в городе. За полетом настоящего аэроплана екатеринбуржцы смогли наблюдать только спустя несколько месяцев, летом 1911 года. Ждать же появления на улицах первого трамвая предстояло еще довольно долго — до конца следующего десятилетия.
Точно так же, намного раньше приезда в Екатеринбург настоящих футуристов, публично объявились их маскарадные двойники. В январе 1914 года они вызвали большой интерес участников традиционного семейного вечера с ряжеными в Общественном собрании.
Этот эпизод заслуживает хотя бы краткого комментария.
Безошибочное узнавание провинциальной публикой представителей авангардного литературного течения, по всей видимости, объяснялось не только костюмами а-ля Бурлюк или Каменский. Не менее важно было и то, как «футуристы» исполняли свои роли: как держали себя, жестикулировали, общались между собой и с окружающими.
Наличие такого же сочетания средств предполагало и воплощение образов театральных или литературных героев. Иначе парные персонажи (Фауст и Маргарита, Онегин и Татьяна, Герман и Лиза), о которых известно по мемуарам З.И. Симановой14, даже в идеально подобранных костюмах выглядели бы ходячими манекенами (хотя такое, вероятно, тоже бывало).
Если учесть еще, что костюмированные устраивали порой небольшие представления (например, пение и пляски цыган у костра), а также тематические шествия, то включение маскарадов в пространство бытования театрального любительства не будет ошибкой. Для натур, обладавших художественными склонностями, эти увеселения — та же сцена. Здесь они получали возможность воплотить свои интересы, проявить пока еще не реализованные способности. Или — в других случаях — применить имеющийся сценический опыт.
Город в зеркале маскарада
Соперничать с прессой в оперативном отражении текущей жизни города маскарады, конечно, не могли. Но зато преуспели в демонстрации своеобразных откликов на некоторые события (причем не только городского масштаба). Уж если кто-то брался за воплощение злободневной темы, то результат получался яркий и почти всегда гарантировал попадание в число призеров. Не исключено, что подобные продукты самодеятельного творчества истолковывались окружающими как своеобразные послания, адресаты которых угадывались без труда.
Так, в начале ХХ века старенький, обветшавший Городской театр являл собой молчаливый укор властям города, не спешившим с началом строительства нового, более вместительного театрального здания. Уставший от затянувшегося ожидания екатеринбуржец в январе 1901 года явился на маскарад в костюме, который наглядно демонстрировал вероятный финал истории местного храма Мельпомены. Удостоенный приза костюм назывался «Развалины Городского театра».
Через несколько лет театральная тема напомнила о себе вновь на одном из маскарадов в Коммерческом собрании в конце 1910 года. Предполагаем, что на сей раз у некой особы был радостный повод для появления в костюме «Городской театр». Начавшееся еще летом строительство нового здания на Дровяной площади вселяло надежду на осуществление давней мечты местных театралов.
Очевидцами шумного шествия костюмированных были собравшиеся на маскараде в Верх-Исетском народном доме в начале января 1906 года. Сами шествия (или маскарадные кадрили) — явление не то чтобы привычное, но всё же не исключительное. Однако данный случай — редкий пример обращения горожан к реалиям тогдашней политической жизни. Шествие под названием «Союз мирного объединения» являлось пародией на одну из многочисленных политических организаций, которая, судя по всему, у участников шествия не пользовалась симпатией.
Коллекция костюмов из серии «Злоба дня на маскарадах» пополнялась ежегодно. Горожан, стремившихся откликнуться на волнующие события, похоже, не останавливали трудности воплощения задуманного.
Только этим можно объяснить, например, появление на маскараде в Коммерческом собрании человека, создавшего костюм под названием «Оштрафованная электрическая станция». Накануне зимних увеселений в конце 1910 года изображаемое гостем клуба предприятие приобрело печальную известность многочисленными нарушениями, доставившими массу неудобств абонентам (так в то время называли потребителей). Сумма штрафов, выписанных электрической станции городской управой, к середине ноября перевалила за тысячу рублей15. Вне всякого сомнения, маскарадное послание нарушителю было выполнено в виде карикатуры.
Адресатом другого послания стал один из участников инцидента, сообщения о котором зимой 1912/13 годов облетели все местные газеты и даже попали на страницы столичного журнала. Пресса разнесла весть о том, что театральный художник Белкин напал на журналиста Никитина. Последний пострадал за свои якобы несправедливые отзывы о декорационных работах художника в оперных спектаклях.
Маскарадный «Белкин» в начале 1913 года расхаживал среди публики в Верх-Исетском народном доме в забрызганном краской белом халате, с большой малярной кистью в руке, а его голову заменял огромный кулак. Образ довершали таблички с надписями: на груди было крупно выведено «Гроза репортеров», на спине — «Хорошо обо мне пишите, а плохо — нельзя». В общем, если в городе и были лица, пытавшиеся как-то оправдать поступок художника, то человек в маскарадном наряде к их числу явно не относился.
В те же дни на другой площадке, в Общественном собрании, злободневные темы весьма эффектно представили сразу два гостя. Первый из них недвусмысленно «высказался» по поводу состояния уличного освещения в городе. Создавая костюм (а еще и реквизит), он, наверное, приложил немало усилий, прежде чем его идея обрела зримые формы. Перед собравшимися в клубном зале этот господин предстал в образе ночного сторожа, стоявшего на костылях около фонарного столба. Наверху — там, где должна быть лампочка, — красовался кукиш с короткой надписью: «Сто процентов экономия».
Другой гость изображал трубу, из которой с помощью нехитрого приспособления вылетали небольшие флажки. Поясняющая надпись гласила, что это — «Труба города Екатеринбурга». А надписи на флажках напоминали о незавидной участи начинаний, предпринимаемых местными властями. Этот персонаж собирал вокруг себя толпу любопытных. Так было в клубе, такая же картина наблюдалась и на катке, где через пару дней человек в том же костюме-карикатуре появился среди участников карнавала.
«Гроза репортеров», «Ночной сторож», «Труба города Екатеринбурга» и упоминавшиеся ранее «Футуристы» и «Бутоны роз» — всё это звезды последних екатеринбургских маскарадов 1913–1914 годов.
С каким чувством вспоминали о них екатеринбуржцы, пережившие годы войн и революций, неведомо. Но вспоминали несомненно.
На ниве благотворительности
Нет ничего удивительного в том, что на определенном этапе своей истории екатеринбургские маскарады обрели новую функцию — стали вносить лепту в аккумулирование средств, направляемых затем на помощь нуждающимся.
Эту же функцию в старом Екатеринбурге десятилетиями исправно выполняли спектакли, концерты, балы и народные гулянья. Но, в отличие от них, родоначальник всех увеселений с переодеваниями уже в конце XIX века ушел в тень. В восьмидесятые годы маскарады для пополнения собственного денежного фонда еще устраивались в Общественном собрании или в гостинице Л.С. Плотниковой местным отделением общества Красного Креста. Позднее пальма первенства в делах, связанных с благотворительностью, перешла к похожим формам праздничного досуга. Или, говоря иначе, классическому («обычному») маскараду предпочли другие увеселения: костюмированные вечера, костюмированные балы, балы-концерты или тематические балы-маскарады.
О точности названий при этом явно не заботились. В анонсах и рецензиях один и тот же вечер могли называть по-разному. При ближайшем рассмотрении оказалось, что часто речь шла об увеселениях из маскарадного семейства. Налицо были общие черты: праздничная атмосфера, присутствие костюмированных — причем как среди гостей, так и среди так называемого «обслуживающего персонала». Обязательным атрибутом являлись и танцы в сопровождении оркестра, которыми завершались программы. А вот маски допускались очень редко, чаще всего о них не вспоминали. Обходились и без призов за костюмы, даже в годы маскарадного ренессанса. Были и другие отличия, но о них позже.
Причина отправки «обычного» маскарада в отставку крылась не только во временном охлаждении общества к этой форме досуга (об «упадке маскарадов» уже было сказано), но и в самой ее специфике. Беспрограммные, по сути, собрания костюмированных в масках, где до известной степени размывались границы приличий и нивелировались социальные различия, были по душе не всем. Молодым незамужним барышням появляться там вообще было не принято (об этом свидетельствует З.И. Симанова16, не доверять которой нет оснований). Нашлись в городе и противники устройства маскарадов для «народа». Правда, призывы этих борцов за народную нравственность последствий не возымели.
Отношение общества к благотворительным костюмированным вечерам, напротив, всегда было подчеркнуто позитивным. Эти вечера собирали «весь Екатеринбург». Их посещали люди состоятельные и не очень, отцы семейств и молодежь, мамаши с дочерьми на выданье и потенциальные женихи.
Расчет на многолюдность и различную мотивацию посетителей, как правило, оправдывался. Строгие ревнители традиций, щедрые жертвователи, завсегдатаи клубных развлечений и любители широких жестов на публике, платившие несколько сотен за бокал шампанского, — все в той или иной мере способствовали достижению основной цели подобных собраний.
В общий фонд вливались средства от продажи входных билетов и билетов лотереи-аллегри17, выручка от торговли напитками и снедью. Туда же поступали суммы, внесенные в качестве штрафов за несоответствующий наряд, и индивидуальные пожертвования. Следует упомянуть еще остававшихся за кадром бескорыстных помощников, благодаря которым удавалось сократить расходную часть. Старшины Общественного собрания уступали помещение клуба без арендной платы. По льготным ценам отпускали напитки и угощения владельцы магазинов. Музыкальный мастер Ф.М. Кеттерер бесплатно настраивал рояль. Красочно оформленные программки были делом рук учеников Алексеевского реального училища.
Адресатом собранных таким образом денежных средств чаще других становилось детское убежище Екатеринбургского благотворительного общества. Не раз помощь оказывалась строящейся глазной лечебнице имени А.А. Миславского и местному железнодорожному училищу.
Посетители благотворительных костюмированных вечеров получали возможность почувствовать свою причастность к общественно значимому делу. И при этом становились свидетелями весьма заметного — по меркам старого Екатеринбурга — культурного события. Стандартная фраза рецензентов «Вечер прошел с выдающимся материальным и художественным успехом» означала, что ожидания обеих сторон — и устроителей, и публики — полностью оправдывались.
Успеху вечеров во многом способствовала необычная, каждый год новая обстановка. Преображение клубного пространства доверялось отнюдь не случайным лицам. В оформлении интерьеров участвовали известные художники. В разные годы среди них назывались А.К. Денисов-Уральский, А.А. Шереметевский, А.Х. Цыгвинцев, А.А. Ягодкин, И.Г. Белкин. На этом же поприще проявляли себя преподаватели художественно-промышленной школы.
Разумеется, главным событием любого вечера, ради которого многие отправлялись в клуб, становились выступления артистов. В специально подготовленных программах находилось место небольшим пьесам, фрагментам из опер, живым картинам и разножанровым концертным номерам. Могли быть и сюрпризы.
В качестве исполнителей приглашали местных любителей драматического и музыкального искусства. Обращались и к профессиональным артистам из трупп, находившихся в тот момент в городе. Никто обычно не отказывался, хотя предстоящее выступление не сулило вознаграждения. Отзывчивость проявляли молодые исполнители и артисты с именами — драматические актеры, солисты оперы, опереточные примадонны. Украшением концертных отделений вечеров в разное время были Р.М. Раисова, М.А. Руджиери, А.Н. Стефани-Варгина, В.С. Клопотовская, Б.А. Хохлов, А.Н. Ульянов. Сейчас эти артисты почти забыты. А когда-то они пользовались известностью и относились к числу любимцев екатеринбургской публики.
Надо ли говорить, что по обилию разнообразных впечатлений благотворительные костюмированные вечера не шли ни в какое сравнение с «обычными» маскарадами. Уступали им и некоторые балы, которые, по словам современников, бывали откровенно скучными. И хоть таких вечеров проводилось немного — всего-то три-четыре в течение декабря–января и масленичной недели, — их всегда выделяли среди зимних предложений театров и клубов. Особенно самый известный из них, собиравший многочисленных посетителей в Николин день, шестого декабря.
По общероссийской традиции эта дата знаменовала собой открытие зимнего бально-маскарадного сезона. В Екатеринбурге на протяжении многих лет в этот день залы Общественного собрания отдавались («безвозмездно передавались») в распоряжение Екатеринбургского благотворительного общества. Вечера, устраиваемые этим обществом, снискали славу «первых и лучших в сезоне»18. Не пойти в этот день в Общественное собрание считалось неприличным. «Такова традиция екатеринбургской старины», — уверяли газетчики19. Традиция действительно сложилась давно, еще в конце XIX века. Но тематическими, с элементами маскарада, эти вечера стали в начале века следующего.
О намеченном на шестое декабря очередном благотворительном мероприятии устроители извещали заранее. За две-три недели уже появлялись подробные анонсы в газетах. Делалось это не случайно. В соответствии с объявленной темой вечера готовились эскизы, по которым оформлялись помещения Общественного собрания. Будущие участники (дамы-патронессы, торговавшие в киосках и ведавшие проведением лотереи-аллегри), а также будущие гости должны были успеть обзавестись нужными костюмами. В отличие от «обычных» маскарадов, куда одевались сообразно собственным вкусам и фантазии, на благотворительных вечерах действовал, как бы сказали сейчас, своего рода дресс-код. Соответствовать ему не всегда было просто. Для того, чтобы предстать, например, в образе цыганки или сказочного героя, больших затрат не требовалось. Облачиться же в костюмы обитателей морских глубин или жителей экзотических стран, надо думать, было намного сложнее и к тому же могло обойтись не дешево. У гостей, однако, всегда был выход из затруднительного положения. Они имели полное право явиться в клуб и без маскарадного наряда. Необременительный штраф, уплаченный в таком случае, становился дополнительным взносом на благое дело.
Темы вечеров каждый раз были новыми. Вслед за «Восточным балом», через год, устраивали «Интернациональный вечер», затем приглашали в «Подводное царство». Были вечера, называвшиеся «Загадочный маскарад», «Под южным небом», «Сказочный мир», «Боярский пир», «Цыганский табор». Примечательно, что за довольно продолжительный отрезок времени (с 1901 по 1913 год) зимняя тематика не избиралась ни разу. В этом, наверное, был свой резон. Из морозных и снежных екатеринбургских сумерек посетители вечеров попадали в солнечные южные города, на берег теплого моря или в многокрасочный фантастический мир.
Вообще-то интерьеры Общественного собрания ничем выдающимся не отличались. Длинная передняя и несколько маленьких комнат в нижнем этаже. Узкая лестница, ведущая на второй этаж, где находился плохонький танцевальный зал с маленькой эстрадой, заменявшей сцену. Там же шесть больших комнат, отделанных в разные цвета и обставленных вычурной мебелью, какую можно встретить в средней руки столичных трактирах. Так (если пересказать кратко) Д.Н. Мамин-Сибиряк описал внутреннее пространство узловского Общественного собрания в романе «Приваловские миллионы»20.
Общепризнано, что уездный городок Узел, заброшенный в глубь Уральских гор, наделен в романе узнаваемыми чертами Екатеринбурга. Возможно, и узловский клуб имел сходство с реальным екатеринбургским клубом, находившимся на пересечении Вознесенского проспекта и Клубной улицы21. Не дворец и не трактир, он тоже размещался в двухэтажном каменном доме, был тесен и не блистал убранством.
В дни проведения благотворительных костюмированных вечеров все интерьеры Общественного собрания преображались до неузнаваемости. Помещения оформлялись в восточном, южно-европейском, морском, боярском или цыганском стилях. Вместо привычного буфета гости могли заглянуть в чайный домик гейш, неаполитанскую уличную лавочку или лесную таверну. Необычным видом привлекали расположенные в разных местах киоски с напитками, фруктами, сладостями и цветами. Стараниями художников, декораторов и дам-патронесс они приобретали облик то древнеримских или древнегреческих храмов, то кораблей и приморских построек, то напоминали силуэты далеких чужеземных городов. На одном из вечеров (это было в 1907 году), переходя от киоска к киоску, посетители совершали воображаемое путешествие из Порт-Саида через Сингапур и Нагасаки во Владивосток.
В некоторых случаях, однако, обходились более скромными средствами: декорировали помещения цветами, зеленью и электрическими лампочками, превращая клубное пространство в яркий зеленый оазис.
Кульминация вечеров — представление на сцене клуба.
Следует отдать должное устроителям, которым удавалось в короткие сроки представить программы, соответствовавшие — полностью или хотя бы частично — общему замыслу вечера. В 1906 году, например, собравшимся «Под южным небом» показали пьесу И.С. Тургенева «Вечер в Сорренте» и концертное отделение под названием «Неаполитанская капелла». А в 1911 году на «Боярском пиру» весь концерт был выдержан в русском духе — оперные арии, народные песни, выступление оркестра балалаечников. И подобных примеров набралось бы немало.
Когда же обстоятельства не благоприятствовали достижению тематического единства программы, публике предлагали разнохарактерный дивертисмент — «легкую» пьесу (водевиль, фарс или шутку) и «сборный» концерт, составленный, выражаясь современным языком, из произведений популярной классической музыки. Репутация вечеров от этого ничуть не страдала.
Об исполнителях уже было сказано. Добавим, что изъявивших желание выступить набиралось порой так много, что концерт приходилось продолжать в перерывах между танцами.
Местные любительские силы из года в год неизменно представляли члены музыкального кружка, всегда проявлявшие отзывчивость на обращения устроителей любых благотворительных акций. По многолетней традиции на одной сцене с ними выступали профессиональные артисты. Эту традицию, заложенную коллегами по цеху, продолжили в 1912 году оперные певцы и артисты балета из Нового городского театра.
Частым и всегда желанным участником концертных программ был Эдмунд Федорович Галецкий. Едва ли среди посетителей благотворительных костюмированных вечеров в Общественном собрании (да и аналогичных вечеров на других площадках) нашелся бы человек, которому это имя не было бы знакомо. А уж среди танцевавших на таких вечерах допоздна — тем более.
Профессиональный танцовщик и балетмейстер, Галецкий появился в Екатеринбурге с оперной труппой П.П. Медведева в сезоне 1896/97 годов. И, оставшись в городе, открыл здесь школу танцев. Уже через три-четыре года плоды его трудов нельзя было не заметить на балах и маскарадах: ряды танцоров пополнились, причем не только молодежью. Большую группу своих учеников балетмейстер подготовил и для сцены. Вместе с маэстро они участвовали в оперных спектаклях музыкального кружка, демонстрировали свое искусство в танцевальных дивертисментах, включавшихся в программы концертов.
С народившимся екатеринбургским балетом публика и газетчики вольно или невольно начали сравнивать выступления приезжих артистов. Вот только один пример. Рецензент, разочарованный увиденным на спектакле труппы А.А. Кравченко, без тени сомнения заявил, что избалованных Галецким екатеринбуржцев, «конечно… не удовлетворят те безжизненные три пары, которые безвкусно кружились в модном венском вальсе»22. Можно быть уверенным, что и с замечанием автора рецензии по поводу неуместности этого «модного вальса» в такой опере, как «Фауст», зрители тоже согласились бы.
Редкий благотворительный концерт в городе проходил без участия Галецкого и его воспитанников. Балетмейстер представлял публике танцевальные номера, а иногда и премьеры балетов. Малоизвестный факт: именно Галецкий поставил первый в городе балетный спектакль — «Фею кукол» Й. Байера. Это произошло весной 1905 года, задолго до премьер других балетов, показ которых осуществили приезжие балетмейстеры С.Ф. Вакарец и Ф.Ф. Трояновский. Позднее весь спектакль или его фрагменты не раз включались в программы благотворительных мероприятий вплоть до 1912 года.
Немало запоминающихся номеров Галецкий подготовил для вечеров, проводившихся шестого декабря Екатеринбургским благотворительным обществом. Кроме безымянных «балетов» (которые на поверку часто оказывались характерными танцами) силами любителей он ставил живые картины.
Нелишне заметить, что интерес городской публики к этому жанру театрализованных представлений поддерживал не только Галецкий. В качестве постановщиков живых картин выступали местные художники старшего поколения (Н.М. Плюснин, А.А. Шереметевский, А.К. Денисов-Уральский) и их более молодые коллеги (Л.Н. Жуков, А.Н. Парамонов). Постановки Галецкого — как сюжетами, так и средствами их воплощения — отличались от того, что выносили на суд зрителей художники. Порвав с канонами жанра, предписывавшими статику, Галецкий привносил в свои картины действие и называл их движущимися. Так, в танцах оживали персонажи его «Испанской таверны» (благотворительный костюмированный вечер в 1902 году), наполнялась движением аллегорическая картина «Возникновение русского флота» (такой же вечер в 1904 году).
Самая грандиозная постановка Галецкого, анонсировавшаяся как движущаяся картина «Пробуждение Урала гением Петра», вылилась в подлинное тематическое шоу. В масштабном театрализованном действе, объединившем живопись, свет, танцы, шествия и музыку, перед зрителями предстали аллегорические картины прошлого и настоящего Уральского края, разбуженного петровскими преобразованиями. Премьера этого представления состоялась в начале 1904 года на благотворительном костюмированном вечере, организатором которого выступил местный комитет общества Красного Креста.
В следующем году для традиционного декабрьского вечера Екатеринбургского благотворительного общества балетмейстер подготовил по-своему тоже весьма примечательную постановку. Гвоздем программы «Загадочного маскарада», устроенного обществом, стали шарады в лицах. Редкое для Екатеринбурга тех лет зрелище являлось таким же, как живые картины, театрализованным представлением из арсенала старинных развлечений, которым отдавали дань еще современники А.С. Пушкина, да и сам поэт. Сценки-пантомимы постепенно подводили зрителей к разгадке нужного слова. Самых сообразительных ожидали призы, заранее приготовленные устроителями маскарада.
Последний благотворительный вечер, объявленный костюмированным, состоялся 6 декабря 1913 года. Как всегда, преображенные помещения Общественного собрания встречали многочисленных гостей. Были базар и лотерея. Состоялся большой концерт со «сборной» программой, после которого публика долго танцевала.
Этот вечер не был тематическим, поэтому пришедшие в клуб костюмировались по собственному усмотрению. Самыми яркими, с выдумкой, оказались костюмы «Бандитка» и «Мухомор».
И так же, как всегда, собранные средства не только компенсировали затраты благотворительного общества на подготовку вечера, но и составили солидный доход, пополнивший поступления на содержание детского убежища.
Через год подобный вечер прошел уже без костюмированных. Начавшаяся Первая мировая война с каждым днем отдаляла в прошлое времена екатеринбургских маскарадов. Подчеркнем — именно екатеринбургских. Спустя десятилетие, в годы нэпа, когда об увеселениях с переодеваниями вспомнят вновь, город будет носить другое имя. И у маскарадов начнется новая — свердловская глава истории.
1 Казанцева-Иванова М.А. Д.Н. Мамин-Сибиряк и его друзья // Д.Н. Мамин-Сибиряк в воспоминаниях современников. Свердловск: Кн. изд-во, 1962. С. 69.
2 Зетъ. Итоги зимнего сезона // Екатеринбургская неделя. 1896. 18 февр.
3 Хроника // Урал. 1897. 3 янв.
4 Z. Святочный дневник // Урал. 1901. 14 янв.
5 Имеется в виду англо-бурская война 1899–1902 годов.
6 Ф. II-й. Наблюдения и заметки // Екатеринбургская неделя. 1880. 17 дек.
7 Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А., Нечаева М.Ю. Дневник священника // Уральский исторический вестник. 1995. № 2. С. 124.
8 Колтовская (урожд. Турчанинова) Наталья Алексеевна (1773–1834) — совладелица Сысертских заводов.
9 Злоказов Л.Д., Семенов В.Б. Старый Екатеринбург: Город глазами очевидцев. Екатеринбург: ИГЕММО «Lithica»; Музей истории Екатеринбурга, 2000. С. 146.
10 Корельский Ал. Горнозаводская служба и общественная жизнь на Урале в крепостное время // Русская старина. 1905. Ноябрь–декабрь. С. 305.
11 Злоказов Л.Д., Семенов В.Б. Указ. соч. С. 182–183.
12 Письмо из Москвы // Отечественные записки. 1829. Ч. 38. № 108. С. 125.
13 Ефим Васильевич Любов— антрепренер, актер и режиссер. В течение трех сезонов (1900/01–1902/03) держал в Екатеринбурге драматическую антрепризу. Труппы давали спектакли на двух сценах — в Верх-Исетском народном доме и в Городском театре.
14 Симанова З. Дочь // Урал. 2003. № 8. С. 225.
15 [Местная хроника] Штрафы на электрическую станцию // Уральский край. 1910. 17 нояб.
16 Симанова З. Дочь // Урал. 2003. № 8. С. 224.
17 Лотерея-аллегри — разновидность лотереи, с мгновенным получением выигрыша.
18 [Хроника] Бал 6 декабря // Уральский край. 1908. 6 дек.
19 [Хроника] Бал 6 декабря // Уральский край. 1909. 5 дек.
20 См.: Мамин-Сибиряк Д.Н. Приваловские миллионы. Екатеринбург: Сократ, 2002. С. 303–305.
21 На пересечении современных улиц Карла Либкнехта и Первомайской здание бывшего Общественного собрания стоит и сейчас.
22 К.Н. [Никитин К.В.] Верх-Исетский театр // Урал. 1904. 19 февр.