Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2024
Александр Голубев-Курильский (1960) — родился на Сахалине в семье моряка. В Петропавловске-Камчатском окончил среднюю школу и поступил в ПКВИМУ (Петропавловск-Камчатское Высшее Инженерное Морское Училище) на специальность судоводитель. Служил в армии (Владивосток, Вьетнам, военно-морская база Кам-Рань). После демобилизации работал в море по специальности, посещал литературное объединение «Земля над океаном». Печатался в местной прессе, журналах «Дальний Восток», «Сибирские огни», «Урал», «Полдень, 21 век» и др.
«Мёртвый караван»
На своём загнанно рычащем «Запорожце» я ехал на работу по петляющей вдоль склонов сопок главной дороге Командорска, судорожно обгоняя ползущие на подъём автобусы и уходя вправо от бешено сигналящих праворульных «тачек», стараясь это делать не слишком поспешно.
Ну, подфартило парням, оказались в нужное время на нужном судне, регулярно посещающем порты Японии, так что ж теперь? Все остальные должны, осознав собственную неполноценность, резко прижаться к обочине и не отсвечивать, освобождая пространство безудержному полёту чьей-то стодолларовой мечты с прогоревшим глушителем?
Хотя счастливчиков было не так уж и много, в основном дорожный поток состоял из продукции «совкового» автопрома — «Жигулей», «Москвичей», «Волг» и таких же, как у меня, «Запорожцев».
Подавляющая масса трехсоттысячного населения Командорска на текущий момент, девятнадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года перебивалась картошкой и маринованными огурцами с собственных огородов, а также перемороженными куриными окорочками от заокеанских друзей, какие уж тут иномарки.
И я, как попавшее в жестокий шторм суденышко, оказался в самой гуще этих обманутых и обворованных людей.
Наш экипаж кинули с рейсовыми раз, потом другой, а когда мы подали в суд, контора объявила себя банкротом, после этого я устроился в другую фирму, но там, пока мы гоняли минтай по всему Охотскому морю, нас вообще продали другому хозяину вместе с судном. По приходе нам заплатили такие смешные деньги, что мы в отместку ночью спалили джип генерального директора, правда, в кармане от этого гуще не стало.
После окончания морского училища мне ещё удалось кое-что заработать, не вылезая из рейсов, и обставить новой мебелью и бытовой техникой малогабаритную «двушку», доставшуюся моей жене Ленке от матери, купить неплохую дачу с банькой и после этого даже наскрести на какую-никакую, но машину.
В конце концов, прикинув хрен к носу, я решил пока повременить с морями и кое-как нашёл местечко на берегу, где платили хоть и немного, но стабильно, что в эти смутные времена самое главное, по крайней мере для меня.
Жалко, что Ленке это объяснять бесполезно. Слишком хорошо она помнит мои «докапиталистические» рейсовые заработки, чтобы спокойно смотреть, как я выкладываю из кошелька тот мизер, который мне платят на новой работе.
А тут ещё эти иномарки. Везут и везут, загранщики чертовы!
— Ты не видел, какую Юрка Швецов «хонду» привез? Суперсалон, кожаные сиденья, просто игрушка!
Выражение лица у Ленки одновременно возмущённое и восторженное.
Возмущённое моей непутевостью, а восторженное, естественно, выдающимися успехами Юрки.
— Нет!!!
— Вот и зря. Такая крутая тачка! Кстати, Юрка с тобой в одной группе учился?
— А то ты сама не помнишь, как он у нас на свадьбе половину посуды расколотил, мудак!
— Может, и расколотил. Только у него есть отличная машина, а у тебя нет. И кто из вас двоих мудак?
Кончилось все тем, что Ленка заявила о своем нежелании садиться в мой «запор», чтобы не позориться перед подругами. И что мне давно пора подумать, как попасть на хорошее судно, которое ходит в Японию.
Я сказал, что, если ей от этого полегчает, я думаю об этом регулярно.
— И как?
— Пока ничего.
— Понятно, что ничего! Ничего хорошего…
Понятно ей. Все тёплые места забиты так плотно, что и лезвие бритвы не пролезет. Зубами держатся, руками и ногами упёрлись, не выковырнешь. Все хотят выжить в такое время, понимают, расслабишься, и ты уже за бортом, а твой пароход все дальше и дальше, и никому нет дела, что ты тонешь в ледяной воде…
А вот и «Днепрострой», моё судно. Здесь я теперь и работаю.
Первое, что бросается в глаза, это огромная чёрная труба между носовой и кормовой надстройками. Труба почти такая же высокая, как и мачты. Из неё медленно выползает густой жирный дым и лениво поднимается к нависшим над унылыми сопками свинцовым тучам.
Началась утренняя топка котлов, в основном для обогрева учебных классов и тренажёров, на которых экипажи рыболовных траулеров отрабатывают «борьбу за живучесть» и прочие основы морской жизни.
«Днепрострой» — учебное судно, единственное на весь Командорск, и через него проходят все флотские кадры, от буфетчицы до капитана, поэтому народа здесь всегда битком, то и дело встречаешь однокашников и старых друзей.
Судно ошвартовано к насквозь проржавевшей, списанной лет уже как десять плавбазе «Орочон», которая, в свою очередь, ошвартована к ещё более древнему транспортному рефрижератору «Первомайск», а за ним торчат верхушки облезлых мачт ещё четырёх полузатопленных, накренившихся посудин.
Всё вместе это называется «мёртвый караван».
«Днепрострой» — настоящий пароход, очень старый, можно даже сказать, старинный, он был спущен со стапелей в Ливерпуле аж в тысяча девятьсот двадцать втором году.
Собранный на заклепках экземпляр стометровой длины из патентованной смиттовской стали, изначально предназначенный для перевозки фруктов из заморских тропических колоний в столицу метрополии Лондон.
Потом его купили для нужд юной страны Советов, и он оказался на Дальнем Востоке.
Чем он только не занимался — возил зэков на Колыму, продукты на Чукотку, в войну лендлизовские грузы с Аляски во Владивосток, а в конце карьеры его превратили в плавучую базу для засолки тихоокеанской сельди, так что повидал он на своем веку много чего.
От былой его роскоши нетронутой осталась только кают-компания. Она отделана шикарными панелями из резного красного дерева, вокруг круглых столов вращающиеся английские кресла с изогнутыми подлокотниками и обитыми кожей сиденьями и спинками, а слева и справа от входа огромные застеклённые буфеты из тика.
После дешёвого пластика современных сейнеров ощущение такое, что ты оказался в далеком прошлом, и двустворчатые тяжелые двери вот-вот распахнутся, в них войдёт поджарый офицер флота её величества королевы Англии в отутюженном форменном костюме и презрительно ткнёт в тебя стеком, прокаркав:
— What do you want here, you bastard? Get out!
Я припарковался возле новенькой тёмно-вишнёвой «восьмёрки» кочегара Димы. На запылённой водительской двери чернели натрафареченные черепа с костями, всего четыре комплекта.
Кочегар наш, надо полагать, был из тех автолюбителей, у которых прикол изображать стоящих в ряд скрюченных бабулек с клюкой. Типа, эй ты, на «зебре», разуй глаза, за рулем адский водитель, прочь с дороги, если не хочешь оказаться следующим! Юмористы, блин.
Моряки с помятыми ото сна лицами в ожидании начала занятий неприкаянно слонялись по щербатой деревянной палубе или, сгорбившись, стояли вдоль борта, упёршись локтями в планширь, и курили, отрешенно сплевывая в похожую на зелёное стекло неподвижную воду бухты.
Возле носовой надстройки народа было особенно много, я кое-как протиснулся между ними, стараясь не дышать густым перегаром от дешёвого вискаря, спирта «Рояль» и местного пива, открыл деревянную дверь с запотевшим иллюминатором и зашёл в учебную часть.
За столом возле огромного стального сейфа сидел четвёртый помощник капитана Андреас Иоханович Натциньш, худой и длинный, как телескопический спиннинг, и заполнял журнал учебных групп, переписывая фамилии с пачки измятых направлений.
Несмотря на несолидную должность, Иоханыч был самым возрастным из нашего экипажа. Вытянутая голова его напоминала деревянную скалку, к которой крепились огромные мохнатые уши, прочно законопаченные кусками ваты, лучшее средство от судовых сквозняков. Серые глаза холодно смотрели из-под лохматых седых бровей.
Служебного роста он не имел потому, что лет десять назад в рейсе на его несчастную голову во время грузовых работ свалился тридцатикилограммовый ящик с мороженой рыбой. Сразу после этого происшествия Иоханыч помчался на мостик, схватил микрофон и объявил общесудовую тревогу в связи с захватом судна американским спецназом.
У попытавшегося его успокоить капитана он упорно требовал пистолет, клянясь последний патрон пустить себе в лоб, чтобы не попасть в цепкие лапы ЦРУ.
С тех пор медкомиссию он пройти не мог и занимал на «Днепрострое» свою должность без всякой надежды сделать карьеру, что его, впрочем, не особенно-то и волновало.
Увидев меня, он приветственно захлопал выцветшими ресницами и, сдернув с руки бело-синюю повязку вахтенного помощника, протянул ее мне, тут же продолжив свою писанину.
— Приветствую, Иоханыч!
— Что?
— Как дела? — гаркнул я ему в ухо.
Иоханыч возмущённо задрал брови и швырнул на стол шариковую ручку.
— Страна катится в пропасть, народ голодает, а ты спрашиваешь, как дела?
— Вообще-то я… Ладно, что по вахте?
— Твоя группа во втором классе, полный комплект… Дела! Вот устроим им революцию, тогда и будут дела!
И он снова уткнулся в свою бумажную работу, перебирая бумажки и задумчиво шевеля сухими губами.
Я взял со стола судовой журнал, напялил повязку и пошел в свою каюту.
Моя вахта на учебном судне «Днепрострой», такая же рутинная и нудная, как многотомные мореходные таблицы, началась.
Я проснулся ночью в три часа восемнадцать минут по судовому времени, если, конечно, мои наручные часы с подсветкой не врали. Почему проснулся, так и не понял. Может, разбудил шум, может, что-то другое, но сейчас было тихо. Да и шуметь-то особенно некому, на борту всего четверо, включая меня: матрос у трапа, механик в кормовой надстройке и кочегар в котельном отделении.
Но что-то же меня разбудило? А вдруг это проверка, старпом решил проявить инициативу или кэп? Как третий помощник, несёт службу, дрыхнет беспробудно или у него всё под контролем?
Я включил свет, накинул куртку и вышел в скупо освещённый узкий коридор. Не торопясь, обошёл всю носовую надстройку, проверил двери в каюты и учебную часть. Вроде всё нормально.
Придется расширить район поисков.
Выйдя наружу, я вдохнул зябкий морской воздух и поднял воротник. На палубе никого, лишь блёкло горят лампочки в плафонах и еле слышно плещет волна за бортом.
Матроса Мишки Кузьмина возле трапа на берег не было. Вот это уже интересно. Где ж его черти носят? Значит, не зря я почувствовал что-то неладное.
— Кузьмин! Кузьмин! — рявкнул я во всю глотку.
Молчит, козёл. Хотя почему козёл? Может, с ним что-то случилось? За борт свалился, или сердце прихватило? В сорок лет сердце? Сомнительно. Надо посмотреть в кондейке, может, просто спит там внаглую, а я тут голову ломаю.
Кондейка находилась с противоположного борта, там хранилось разное барахло для вахтенных матросов — тулупы, валенки, метлы, лопаты.
Дощатая дверь в неё была распахнута настежь, предоставляя возможность рассмотреть происходящее во всех подробностях.
Кузьмин вольготно развалился на лавке, закинув голову назад, и с наслаждением храпел широко разинутым ртом.
Лицом он — вылитый Есенин. Всё как у великого русского поэта — русые волосы, глаза, скулы, вот только с носом неувязка. Нос был сломан в пьяной драке, и вместо переносицы торчал здоровенный нарост, заваленный набок.
Я нервно тряхнул матроса за плечо.
— Кузьмин, ты что, совсем обурел? Быстро к трапу!
Мишка сморщил лоб и отмахнулся от меня, не открывая глаз:
— Шо? К-кой, на х-х-хрен, трап? Дай п-с-с-пать ч-ш-еловеку…
Тут я учуял такой перегар, что сразу стало понятно: трясти его бесполезно. Я огляделся и увидел в углу пустую бутылку «Старорусской». Вот с чего его так развезло. Пол-литра без закуски, ещё бы не спать.
Но я не сдавался. Я затряс его так, что Мишкина голова запрыгала, словно буек на волнах в штормовую погоду.
— Где водку взял? Я спрашиваю, где водку взял?
— Где взял-л-л-л… там уже н-е-е-е-ту… гы-гы…
— Тебе смешно, козёл? Завтра спишу с судна на хрен, бичевать пойдёшь по помойкам, ясно? Где водку взял?
— Отстань… Всю душу вытряс… Димон подогнал… А за козла ответишь…
Я отпустил плечо.
Мишка тут же блаженно расправил свое есенинские лицо и захрапел ещё громче.
В машинном отделении, или, как его в обиходе называют сами механики, «подвале», было сумрачно и тихо. Это на ходовом судне вечный грохот и суета обслуги, здесь же грохотать нечему — паровую машину давным-давно демонтировали, оставив лишь паровые котлы и аварийный дизель-генератор, который запускали лишь в экстренных случаях — электропитание было береговое. Поэтому шумно становилось только тогда, когда кочегары начинали шкивать лопатами уголь в топку или чистить колосники, загружая в тачку шлак, чтобы наутро смайнать его за борт, отчего, кстати, бухта вокруг нас значительно измельчала.
Но сейчас не было слышно ни ширканья лопат, ни лязганья дверцы закрывающейся топки. Тишина стояла полнейшая, как на кладбище.
Ну, или в «мёртвом караване».
Я медленно и осторожно спускался по стальному трапу, держась за скользкие, промасленные поручни, стараясь не шуметь. И, лишь добравшись до предпоследнего пролета, я услышал какую-то возню и замер, прислушиваясь.
Внизу явно было несколько человек, они тащили что-то тяжёлое и приглушённо переговаривались. Я не мог разобрать о чем, но сразу стало ясно, что дело нечисто.
Скорее всего, кочегар Дима с приятелем хочет что-то спереть. Что можно спереть из машинного отделения? Обычно это «цветник» — цветной металл типа алюминия, бронзы или меди, продажа его хороший бизнес, такой товар уходит влёгкую.
Спустившись на площадку последнего пролёта, я подошел к её краю, и то, что увидел, непроизвольно заставило меня сделать шаг назад.
В приглушенном свете машинного отделения кочегар и ещё какой-то мужик тащили по пайолам здоровенный свёрток. По очертаниям свёрток меньше всего напоминал куски бронзы или меди, скорее это было завёрнутое в брезент человеческое тело, к тому же они волокли его не вверх по трапу, а, наоборот, от трапа к котлам.
На мгновение мне захотелось тихо и незаметно убраться в свою каюту, запереть дверь на ключ и сделать вид, что меня здесь не было и я ничего не видел.
Однако это мгновение тут же миновало, и я понял, что так просто вопрос не решить. Кого они тащат? Зачем? Это труп или ещё живой человек? Может, ему ещё можно помочь?
В любом случае сейчас я вахтенный помощник капитана, за всё, происходящее на судне, на мне лежит полная ответственность, и спрос будет с меня.
Гражданин прокурор не будет сочувственно кивать, что, мол, вы же спали, не могли знать, что у вас тут трупы таскают, нет, он спросит, где был вахтенный матрос, почему я допустил, что он спокойно выдул бутылку водки и завалился на лавку, ну, и так далее вплоть до обвинения по какой-нибудь статье с неутешительным сроком.
Прочистив себе таким образом мозги, я заставил себя встать на край трапа и заорать во всю мощь своей командирской глотки:
— Эй, парни, вам помочь?
«Парни» замерли, разом выпустив сверток из рук, и повернулись ко мне.
— Слышь, «трояк», шел бы ты отсюда, — наконец подал голос Дима. — Ты нас не видел, мы тебя тоже.
— Что у вас в брезенте?
— Не твое дело.
— А менты разберутся, моё это дело или нет!
— Ни в чем они не разберутся.
— Это ещё почему?
— Потому что по телефону ты их не вызовешь, провод я перерезал. Колеса тебе проткнули, уж извини. Автобусы не ходят. Так что до ментов ты не скоро доберёшься. К этому времени, кроме шлака в топке, ничего не останется. А шлак за борт. Все продумано, так что успокойся и не дергайся.
Кочегар был абсолютно спокоен, его напарник тоже.
Я задумался, не зная, что мне делать дальше, потому что отобрать сверток у них я не мог физически, более того, если бы я ввязался в драку, не факт, что следующим в топке не оказался бы я сам.
И тут я вспомнил «девятку» кочегара с натрафареченными на двери черепами. Неужели… Нет, быть такого не может… Он ещё этим и козыряет!
Вот так тихое местечко — учебное судно «Днепрострой»! Если это правда, то они делают это уже не первый раз. Поэтому они такие спокойные?
— Кто это? — спросил я, даже не надеясь получить ответ.
— Я ж тебе сказал…— начал было Дима, но его удержал второй, мужик лет сорока пяти, невысокий и сухощавый.
— Подожди, дай я с ним поговорю.
— Да на хрен с ним…
— Я же говорю, подожди. Слушай, это ведь ты четвёртым помощником на «Колывани» работал? У вас старпом Анисимыч был?
— Анисимыч. И что?
— А я с «Борисово» старпом. Мы к вам несколько раз швартовались, помнишь?
— Анатолич?
— Точно. А тебя же Сергей зовут, верно?
— Допустим.
— Ну, так вот, Сережа. Это моя жена. И я её убил.
— Жена? Да там кто угодно может быть. Малолетка какая-нибудь, или сосед, с которым не поделил что-то, или вообще гаишник!
— Гаишника-то за что?
— Гаишника всегда есть за что.
— Понятно. Не доверяешь. Ну, ладно, смотри. Только вряд ли тебе это понравится!
Анатолич наклонился над свертком и принялся разматывать веревку, которой он был обвязан.
Я подался вперед, чтобы разглядеть, кто же там лежит, и в этот момент сзади что-то шарахнуло меня так, что в мозгах у меня сверкнуло, потом почернело, и я вырубился.
Когда я очухался, то обнаружил, что лежу в котельном отделении примерно на том же самом месте, где до этого лежал сверток. А вот самого свертка уже не было.
Невдалеке на скамейке сидели эти двое и курили, задумчиво меня разглядывая.
— Ну, как? Очухался? Я ведь предупреждал, тебе это не понравится! — укоризненно покачал головой Анатолич.
— Куда вы её дели?
— Догадайся сам.
— Ясно. А меня чего оставили? Я ж вас все равно сдам.
— Я тебе другой вариант предлагаю. Ты увольняешься отсюда и идешь работать на моё судно. За рейс получишь столько, сколько здесь за десять лет не заработаешь. Машину хорошую привезёшь, родителям поможешь.
— Купить меня хочешь?
— Просто расклад даю. Если сдашь ментам, это обойдется мне в мой джип. Отдам его следаку, и тот сразу закроет дело. А чтобы ты у него под ногами не путался, посадит тебя за наркоту.
— У меня нет наркоты.
— Найдут, не сомневайся.
— За что вы её?
— А тебе оно надо?
— Надо.
— Ну, раз надо, слушай… Пару лет назад я устроился капитаном в серьёзную фирму на «крабовик». Валюта, заходы в Японию, «крузака» взял, аппаратуру классную, жене шмотки. Детей нет, так что все ей, любимой! Пришлось пахать всерьез, без отпусков, без берега. Пару раз всего домой заходили. Неделю назад у нас поломка, притащили на буксире в Командорск. Ну, я на радостях домой вечером лечу. Дома никого. Вот стерва, думаю, у подруг, небось, зависает. Прозвонился — ни у кого нет. Ну и хрен с ней. Поехал в кабак горячего пожрать, выпить. Официант знакомый за столик садит, там два парня, тоже рыбаки. То, сё, они мне — так ты с морей? Тебе бабу надо, расслабиться! Тут как раз есть такая специалистка, рекомендуем. Мы недавно ее вдвоем дрючили, что она вытворяла, ты не поверишь! И что ценно, к себе на хату ведет. Вон там, в углу сидит. Я глянул — жена. Думаю, может, врут? Как зовут, спрашиваю? Отвечают, всё верно. А адрес? Адрес не помнят, но описали и район, и дом, и квартиру. Вот же тварь! Ну, гуляй по-тихому, если невтерпеж, но позорить меня на весь город зачем? Я тут же вернулся на судно. Утром позвонил жене, сказал, что мы в порту, но про кабак ни слова. Она встретила, обрадовалась, сука. Правда, ненадолго. Вот и все.
— Понятно. Я тебе сочувствую, но вот только ты здесь живой сидишь, а она там…
— Ей там самое место! И поверь, она меня в такую топку жариться отправила, из которой мне уже до конца дней не выбраться…
— А просто развестись нельзя было?
— Можно. До того, что я про неё в кабаке узнал. Короче, уговаривать не собираюсь, расклад дал, сам решай. Но к ментам лучше не ходи, тебя же крайним сделают. Вот мой судовой телефон, надумаешь в рейс идти, звони — сутки на размышление! А убивать тебя я не собираюсь, незачем лишний грех на душу брать! Развяжи его, Дима…
Трясущимися руками я заполнил судовой журнал и, не дожидаясь сменщика (кстати, телефон нормально работал, так что врали они, время просто тянули, пока кто-то третий ко мне подкрадывался), сразу ушел с судна.
Мишка торчал у трапа с зеленой от перепоя физиономией.
— В следующий раз спишу с судна! — бросил я ему на ходу, не став слушать оправдания.
Колеса у моего «запора» оказались в целости и сохранности, хоть что-то хорошее.
Прежде чем в него сесть, я подошел к «восьмёрке» кочегара и нарисовал пальцем на пыльной двери еще один череп, доведя их число до пяти. Пусть знает, гад, что я его не боюсь. И всех остальных, сколько бы их там ни было!
Открыв свою «консервную банку», сел за руль, завел неохотно проснувшуюся машину и поехал домой.
Перед поворотом в город я оглянулся назад.
Из высокой, заросшей сажей трубы «Днепростроя» валил плотный и густой дым, застилая собой холодное серое небо.
Мне вдруг показалось, что я чувствую запах паленой человеческой плоти.
Преодолевая тошноту, я выжал газ до упора и, не обращая внимания на отчаянно затарахтевший, будто станковый пулемет на последней линии обороны, двигатель, понесся мимо облезлых фасадов четырехэтажных «хрущевок», стараясь побыстрее оказаться как можно дальше от «мертвого каравана».
Что же мне делать? Связываться с милицией не было ни малейшего желания, весь опыт общения, который у меня был до этого случая, говорил только одно — держаться от неё подальше.
Тем более что поезд действительно ушел, прах жены старпома вперемежку со шлаком, скорее всего, покоится на дне бухты, что тут можно предъявить? Только слова.
Скажут, почему раньше не сообщил? Что, машины не было? Почему пешком не пришёл, ползком не приполз? Короче, дохлый номер.
Но и на одном судне с убийцей-капитаном идти в море? Общаться с ним каждый день, обедать за одним столом, вахту стоять. Руку жать.
Как-нибудь, без меня. Пусть сам ловит своего краба и лопатой гребет баксы, видать, туда нормальные люди не попадают, только такие отморозки, как Алексеич.
Это же надо, живого человека завалил и ходит как ни в чем не бывало. Расклады даёт, советует.
Как мне теперь вообще жить после всего этого? На «Днепрострое» работать, делая вид, что ничего не произошло?
Ну, уж нет. Никогда, что бы ни произошло, я не стану таким же, как они. Даже если весь мир окончательно перевернётся вверх тормашками и ненормальное станет нормальным, я не буду с ними заодно…
Ленка собиралась на работу.
— О, ты так рано? — удивилась она.
Первое, что я увидел, пройдя из прихожки в зал, был ярко-красный букет тюльпанов в хрустальной вазе на тумбочке.
— Откуда такая роскошь?
— Должен же кто-то дарить мне цветы, если ты этого не делаешь!
— Как это не делаю? Восьмое марта, день рожденья.
— А мне, может, ещё хочется. Ладно, успокойся, это по работе. Отпускные завучу срочно насчитала, вот он и расщедрился.
— Да я особо и не напрягался. Ты же знаешь, я тебе верю.
— Знаю, знаю.
Ленка пошла в спальню, а я заскочил в туалет, машинально потянулся к стульчаку, чтобы его поднять, и обомлел — стульчак был уже поднят. Я долго таращился на него, как на какую-то загадку мирового масштаба, хотя всё было предельно просто — в нашей квартире не так давно был посторонний мужчина.
Ну, не совсем посторонний, по крайней мере не настолько, чтобы пользоваться унитазом. Вряд ли это был кто-то, проходящий мимо по лестнице. Хотя и такого варианта исключать нельзя. Для мужа-идиота, разумеется. А я себя идиотом всё-таки не считал.
Выйдя из туалета, я прошел в зал и остановился возле цветов. Они угрожающе краснели посреди нашей квартиры. Теперь они уже не выглядели невинным намёком на мою недостаточную заботу, в вазе притаилось нечто хищное и враждебное.
— Лена, дождь обещали, может, тебя подвезти?
— Нет уж, я тебе сказала, что больше в эту позорную тарахтелку не сяду! Всё, я пошла. Пока!
— Пока…— пробормотал я, и рука сама собой потянулась к куртке.
Никогда до этого я не шпионил за женой, но, видно, рано или поздно этого в семейной жизни не миновать. По крайней мере, в жизни моряка.
Обувшись, я вышел на лестницу и услышал шум хлопнувшей двери в подъезд. Ленка вышла, не иначе. Прыгая через две ступеньки, я понёсся вниз.
Она шла мимо домов, не оглядываясь. Никогда я не давал повода, что сомневаюсь в её верности, и сейчас она была абсолютно спокойна, хотя я был совсем рядом, всего в десятке метров от неё. Стоило ей лишь обернуться, и она бы меня сразу увидела. Но она не обернулась.
Ленка подошла к стоящей у обочины сияюще-белой «тойоте-короле». У меня заныло сердце. Неужели это правда? Неужели я не ошибся?
Она открыла дверцу и села в машину. Уже ничего не соображая, я бросился к дороге, преодолев оставшееся расстояние, как мне показалось, за доли секунды.
Пригнувшись, я посмотрел в боковое стекло. Ленка, буквально повиснув на водителе, целовала его в губы. Слыша лишь звон в голове, в полуобморочном состоянии я распахнул дверцу и спросил каким-то чужим голосом:
— Лена, у тебя все нормально?
Она выпрямилась и, не глядя на меня, резко ответила:
— Нормально! Поехали! Говорила же тебе, тонировку сделай!
Я с бешенством захлопнул дверь и на негнущихся ногах зашагал домой, даже не посмотрев, как они, взревев двигателем, унеслись прочь.
Зайдя в квартиру, я снял куртку, потом с ненавистью, будто к ногам прилипла какая-то дрянь, стряхнул туфли и прошёл в зал.
Букет был месте. Я судорожно схватил его и запихнул в помойное ведро.
Медленно сел на табуретку и вытер слёзы. Всё было ясно. Ленка наконец-то нашла себе приличную машину. Что ж, по крайней мере, ей не стыдно перед подругами.
А я так надеялся, что меня минует чаша сия. Не миновала, и теперь пить из неё придется до самого дна.
Я открыл дверцу шкафчика и достал бутылку «Апшерона». Потянулся было за рюмкой, но рука сама собой нашарила кружку. Налил полную и выпил. Коньяк на вкус был как вода, ни крепости, ни вкуса. Хмель меня совершенно не брал.
Отодвинув бутылку, я отправился в спальню.
Из верхнего ящика серванта вытащил альбом со свадебными фотографиями и снова побрел на кухню. Открыл духовку, выдвинул противень и зажег спичку.
Я должен сжечь всё, что меня связывало с это тварью. Всё дотла.
Вот мы целуемся рядом с черной свадебной «Волгой». Огромная кукла в белой фате на капоте.
Сжечь!
Тут мы обнимаемся на центральной площади Командорска, у памятника Ленину.
В огонь!
Здесь мы замерли на смотровой площадке, будто паря над заснеженным городом и закованной в лёд бухтой.
В пепел!
А вот мы возле загса, я торжествующе держу Ленку в свадебном платье на руках.
В огонь! В топку! Чтобы только пепел остался.
Когда не осталось ни одной фотографии, я подошел к телефону и набрал номер.
— Вахтенный матрос краболовного судна «Мега Си» слушает.
— Позови капитана.
— Кто спрашивает?
— Скажи, с «Днепростроя». Он знает.
— Подождите минуту…
— Сергей?
— Да.
— Ну, что ты решил?
— Я согласен.
Ночная охота Нинвиту
Нож Сергея напоминал огромный стальной коготь — хищно изогнутое обоюдоострое лезвие, тускло поблёскивающее режущими кромками, заточенными до бритвенной остроты.
Выхватив с заваленного рыбой транспортёра серебристую кету килограмма на четыре, Сергей бросил её на окровавленные доски разделочного стола.
Здоровенная кета трепыхалась, дёргая мокрым еще хвостом, и судорожно хватала широко разинутой пастью сырой воздух рыбного цеха.
Её мутные глаза бессмысленно таращились на серые переборки, заляпанные чешуей и кишками, и мутно-жёлтые плафоны светильников, забранные металлической решеткой.
Покрепче придавив упирающуюся кетину, Сергей с хрустом всадил ей нож между широко поставленных глаз.
Смерть наступила мгновенно, упругая тушка сразу обмякла, безжизненно вытянувшись во весь рост.
Вспоров чешуйчатое белое брюхо одним ловким и отработанным движением, Сергей сунул руку в открывшуюся багрово-красную полость, нащупал внутренности и потянул на себя. На длинный стол вывалилась пара гладких серых молок, сросшихся со жгутом тощих кишок.
— Матросу Чиркунову срочно прибыть в каюту старшего помощника капитана!
Недоумённо взглянув на висевший в углу, выкрашенный в желтый цвет громкоговоритель-«колокол», потом на коротышку-соседа по каюте по прозвищу Вася-с-усами, Сергей снял резиновые перчатки и развязал потрёпанный фартук.
— Чего там стряслось, не знаешь, Вася?
— Это ваши дела, вы ж начальство!
— Да какой я теперь начальник? Штрафной матрос. Рыбцех, столовая, шконка, рыбцех, столовая, шконка…
Старший помощник производственного рефрижератора «Эльтон», лысый толстяк с брюзгливо отвисшей нижней губой, сидел на продавленном, облезлом диване за овальным столиком и энергично клацал по клавишам огромной пишущей машинки, которая больше напоминала станковый пулемет времен Первой мировой.
Единственным ярким пятном в крохотной каютке был висящий возле открытого иллюминатора японский календарь за 1989 год с пурпурного цвета пагодой, гранитным мостом через ручей и красно-жёлтым осенним садом.
— Здорово, Михалыч! Матрос Чирков по вашему приказанию прибыл, — бодро отрапортовал Сергей.
— Уже не матрос, — не переставая печатать, кисло поправил его старпом.
— Это как?
— А так. Распоряжение отдела кадров. Срочно нужен второй помощник на «Советскую Бурятию».
— С чего это вдруг такое счастье?
— Штурманов нет. Кто в отпуске, кто на больничном.
— Спасибо, не надо, я уже был на одной плавбазе, до сих пор блевать охота. Мне и здесь неплохо.
Старпом перестал печатать и исподлобья уставился на Сергея.
— Я не понимаю, ты что, на мне тут отыграться решил? Так я тебе в рот водку не лил и на капитана в драку бросаться не заставлял. Ты сейчас с отделом кадров пытаешься бодаться за мой счет?
— Слушай, чиф, меня эти твари из штурманов на год в матросы смайнали! На целый год, понимаешь? Пусть теперь суетятся, крысы канцелярские.
— А кому сейчас легко? Вот как мне теперь хорошего обработчика найти? Ты ж за троих норму давал! Где ты так наловчился рыбу шкерить?
— Отец на рыбозаводе бригадиром был.
— А ты подрабатывал?
— С восьмого класса. Сначала мопед себе купил, потом мотоцикл.
— Понятно, рабочая династия. Короче, тут от нас с тобой ничего не зависит, мы люди маленькие. Если в понедельник с утра ты не появишься в отделе кадров, то…
— То что?
Старпом неторопливо вылез из-за стола, подошел к открытому иллюминатору, сквозь который доносились крики чаек и плеск волн, вдохнул врывающийся в каюту свежий воздух и повернулся к Сергею:
— То будешь на море смотреть только с берега!
Едва шустрый рейдовый катер ткнулся побитым форштевнем в висящую на позеленевших от водорослей цепях связку автомобильных покрышек, Сергей, подхватив с палубы чемодан, перепрыгнул на бревенчатый причал, оглянувшись, помахал рукой старенькому капитану и отправился в аэропорт, лежащий на окраине поселка.
Он спешил и не слишком вглядывался в окружающий пейзаж, да и вглядываться тут было особенно не во что, типичный рыбацкий поселок на восточном побережье.
Общее впечатление абсолютно у всех, кто здесь побывал, выражалось одними и теми же словами:
— И как тут только люди живут?
Доминирующим в поселке цветом был серый.
Серая пыльная дорога, она же центральная улица, серые убогие домишки под крышами из рубероида, несколько пятиэтажек из серого бетона, серые покосившиеся заборы, за которыми заунывно лаяли такие же серые собаки.
И только за поселком начиналось царство красок. Пологие сопки, поросшие непролазными зарослями кустарниковой рябины, сверкали осенним золотом и багрянцем, чистейшей воды озеро синело отражением неба, а с противоположной стороны, куда ни посмотри, — бескрайняя бирюзовая гладь Тихого океана.
Поблёкшее здание аэровокзала, бывшее когда-то голубым, приткнулось к краю грунтовой взлетной полосы. Это был одноэтажный домик, обшитый потрескавшейся доской, с невысоким крылечком, над которым гордо значилось: «Аэропорт Карага». Людей возле него не было совсем, и это Сергею не понравилось. В аэропорту просто обязана кипеть жизнь, иначе что это за аэропорт?
Поднявшись по гулким ступеням, Сергей открыл скрипнувшую дверь и вошел внутрь.
— Ноги, ноги вытирай! — тут же услышал он чей-то сварливый голос.
Поелозив подошвами потрепанных кроссовок о мокрую тряпку возле порога, Сергей огляделся.
Посреди тесного зала ожидания полная бабка в синем халате экономными движениями мыла шваброй затоптанный пол. Чуть поодаль был закуток с окошечками кассы и справочного бюро, задёрнутыми розовыми занавесками.
— Скажите, как тут билет на самолёт взять?
Неодобрительно посмотрев на Сергея, бабка оперлась на кривую швабру.
— А никак. Самолет уже улетел.
— А когда следующий?
— Завтра.
— Что, всего один самолёт в сутки?
— Нам хватает, чай, не Москва!
— Понятно. Но билет хоть можно взять?
— Отчего ж нельзя. Приходи утром, занимай очередь и бери на здоровье.
— А заранее никак?
— Да кто ж тебе заранее скажет, прилетит самолёт или нет? Вот как сядет он на полосу, так и касса откроется.
— Что, может и не прилететь?
— Очень даже просто. Намедни неделю не летал из-за погоды. Потом тут такое у кассы творилось, что ты! Так что пораньше встань, место в очереди займи, глядишь, и выберешься отсюда.
Сергей огляделся повнимательнее. Лавки были широкие, со спинками и без подлокотников. Жестковато, но ночку перекантоваться можно.
Главное, что в очереди за билетами он будет первый, и никто не сможет его подвинуть.
— А можно здесь до утра остаться? — поинтересовался он у бабки.
— Да пожалуйста. Только свет на ночь отключают, а то местные алкаши повадились здесь пьянствовать. Ты тоже не шали, участковый тут такого не любит.
— Все нормально будет. Так и передайте своему участковому.
Когда уборщица ушла, Сергей посмотрел на наручные часы. Без пятнадцати шесть. Скоро начнёт темнеть, пора и об ужине подумать.
Открыв плотно набитый вещами чемодан, он поморщился. Трёхлитровая банка красной икры и буханка судового хлеба. Икра уже настолько приелась, что на нее смотреть не хочется. Да и не еда это, а закуска. А закусывать явно было нечего.
Не хватало главного ингредиента — водки, чтобы обмыть свое чудесное освобождение из рыбного цеха.
Это старпому можно было вешать лапшу на уши, да и тот не поверил, а уж себя-то точно не обманешь.
Эх-х-х! Живём один раз, придется сбегать в местное сельпо и разведать, что у них там имеется.
Вернувшись, Сергей сразу понял, что его место в очереди уже не первое.
Посреди зала ожидания стоял коренастый человек с бронзовым скуластым лицом и мясистым приплюснутым носом.
Узкие, раскосые глаза из-под натянутой до бровей мохнатой шапки-малахая глядели внимательно и зорко, будто высматривая спрятавшегося от погони зверя.
И это точно был не участковый, потому что участковые, даже в Караге, не ходят по посёлку в расшитой бисером меховой куртке и с плотно набитым рюкзаком за плечами.
Косолапя ногами в стоптанных набок кирзачах, абориген шагнул навстречу и добродушно улыбнулся, показав полный железных зубов рот:
— Амто!
— Чего?
— Однако здравствуй!
В нос шибануло спертым запахом пота, дыма, выделанных оленьих шкур и подтухшей рыбы.
Такого букета, сосредоточенного в одном-единственном человеке, Сергею нюхать ещё не доводилось, а ведь бичей на флоте хватало.
— Привет. Тоже в город летишь?
— Лечу, однако.
— Тогда ты за мной.
Абориген улыбнулся еще шире.
— Нет! Однако я первый. Значит, ты за мной!
— Я раньше пришёл, просто ходил в магазин.
— Надо было меня дождаться, потом идти.
Возмущенно хмыкнув, Сергей отвернулся. Что за идиотские пререкания, просто детский сад какой-то! И откуда только взялся этот чукча, чёрт бы его побрал!
Тем не менее свое первенство Сергей просто так уступать не собирался, да ещё какому-то аборигену, выросшему в тундре, среди собак и оленей.
Расстелив на скамейке вчерашнюю газету «Командорская правда» за пятнадцатое сентября, он принялся выкладывать из пакета то, чем удалось разжиться в поселковом магазине.
Водки у них не осталось, всю расхватали, пришлось взять бутылку азербайджанского коньяку «Апшерон». Тоже неплохо, хотя за такие деньги лучше армянский.
Оленье-говяжья полукопчёная колбаса и неизбежная в таких случаях банка кабачковой икры дополнили торжественный ужин.
Нарезая колбасу шкерочным ножом, предусмотрительно прихваченным с «Эльтона», Сергей неторопливо соображал, как из второго снова стать первым.
На первый взгляд проблема не стоила выеденного яйца, ведь улетят-то они оба, но тут главное — принцип.
Сегодня ты уступаешь одному улыбающемуся человеку, завтра другому, а послезавтра торчишь в ржавом рыбцехе и увлеченно ковыряешься в рыбьих кишках, вместо того чтобы с капитанского мостика управлять океанским теплоходом.
— Эй, земляк, подгребай поближе! Пить будешь?
— Однако наливай!
— Как зовут?
— Илья.
— А меня Сергей. Ну, за знакомство!
Колбаса оказалась суховатой, так как была, по словам продавщицы, «диетической». Зря они туда оленину добавляют, лучше бы сала положили.
— Ты чего в Командорск летишь, Илья? Дай сам угадаю. На слёт передовиков-оленеводов?
— Однако повестка пришла из прокуратуры.
— Ого! Что, банк в тундре ограбил?
— У меня денег и так много. Жену убил.
— Да ладно! Ты шутишь?
— Зачем шутить. Застрелил из ружья.
— И за что ты её? — помолчав, спросил Сергей.
— Однако нож мой взяла.
— И всё?
— Этот нож женщина не должна трогать. Удачи не будет. Беда в семью придёт, смерть придёт.
— Зачем же она его взяла?
— Однако мясо резала, обед готовила. Закон такой — взяла женщина охотничий нож, её убить нужно. Или всю семью духи Нижнего Мира заберут. А у нас четверо детей.
— Посадят тебя. И надолго.
— Почему посадят? Я правильно всё сделал, наш закон не нарушил, понять должны.
— Никто тебя не поймет. У вас одни законы, а в городе совсем другие. Сиди в тундре, может, не найдут.
— Однако дети в интернате живут, обижать будут. Нельзя так.
— Ну, как знаешь.
Когда в бутылке осталась половина, Сергей отодвинул её в сторону и откинулся на спинку скамейки.
Пора было восстанавливать статус-кво, а именно снова возвращать первое место в очереди на самолёт.
Тем более что это реально глупая идея — самому ехать в прокуратуру, когда можно спокойно жить всю оставшуюся жизнь в своей тундре, где его и ловить не станут. Потом ещё и спасибо скажет за толковый совет.
— И все-таки, Илья, зря ты едешь. Такой срок припаяют, что мало не покажется. Лично я бы никогда сам не поехал.
— Потому что у тебя взятки нет хорошей. А у меня есть!
— И что это за хорошая взятка? — усмехнулся Сергей. — Мешок юколы?
— Юколу у нас собачки едят. А у меня вот что!
Илья поставил рюкзак между ног, отстегнул верхний клапан, запустил внутрь руку и вытащил бутылку шампанского с чёрной этикеткой.
— Смотри!
— Это уже анекдот, — не сдержался Сергей, чтобы не сострить. — Приезжает как-то чукча в прокуратуру…
— Однако я коряк, а не чукча!
— Ну, хорошо. Приезжает коряк в прокуратуру и дает им взятку — полусладкое шампанское. Однако вкусное!
— Держи бутылку.
— Я что, шампанского не… ого! Что это в ней, свинец?
— А ты открой.
Аккуратно вытащив белую пластиковую пробку, Сергей перевернул бутылку вверх донышком. На ладонь вывалилось несколько продолговатых, похожих на жуков с жёлтым отливом самородков.
— Ни хрена себе! И сколько здесь?
— Девять кило, однако.
Золотые самородки Сергею в руках ещё не приходилось держать. Он видел их только в западных приключенческих фильмах про Клондайк или ковбоев типа «Золото Маккены», но чтобы самому пощупать…
Вот как же так выходит, что он, человек с высшим морским образованием, просто нищий по сравнению с этим коряком, который, судя по всему, читает и то с трудом? И у него золота в этой бутылке столько, что Сергею и за сто лет безвылазной работы в море не заработать? Это что, справедливость?
Да-а-а, вот бы пригоршню такого добра заиметь. Уж он бы знал, на что это потратить. Нет, не на машину и не на домик у тёплого моря.
Он купил бы себе яхту.
Пусть не очень большую и совсем не новую, но на ней можно было бы ходить под парусом в любую погоду. Где сам себе и капитан, и матрос, а главное, нет никаких отделов кадров…
Сергей пересыпал золото обратно в бутылку, заткнул пробкой и вернул Илье.
— Как думаешь, хватит?
— За такую взятку сидеть тебе в два раза дольше, а в тундре прииск откроют, ни оленей, ни рыбы не будет, только карьеры да бульдозеры!
— Нельзя там карьеры, это земля нашего рода, духи недовольны будут.
— Кто вас спросит, ради этого золота загонят технику и угробят и речку, и духов, и предков твоих.
— Однако плохо это. Думать надо, что дальше делать.
— Вот и думай. Давай выпьем…
Илья снова запустил руку в свой рюкзак и вытащил что-то плоское и круглое.
— Это ещё что?
— Бубен. Костёр надо разводить, Мать Огня спрошу, она скажет. Камлать буду, с духами говорить. Они знают, что делать.
Костер развели метрах в ста от взлётки, прямо на берегу озера. Когда пламя разгорелось вовсю, Сергей отошёл в сторонку и уселся на поваленное бревно. Было совсем тихо, лишь трещали горящие ветки.
Рыжий огонь озарял плоский широкий берег, неподвижно-тяжелое зеркало воды, опушку облетевшего леса и встопырившуюся, как шерсть рассерженного кота, сухую траву.
Илья встал лицом к пляшущему пламени, широко расставив ноги, поднёс молчащий бубен к лицу, что-то прошептал, потом отвёл его от себя и ударил. Звук был тревожный и гулкий, как эхо от далекого выстрела в горах.
Прыгнув вперёд, он ударил в бубен ещё раз, оказавшись при этом у самого костра. Отскочив назад, он снова ударил и что-то гортанно и неразборчиво выкрикнул. Удары и прыжки становились всё чаще, и выкрики постепенно переросли в песню без слов с совершенно диким, первобытным мотивом.
Господи, подумал Сергей, а ведь они делали это, может быть, на этом самом месте тысячи лет, веря в своих духов, какие-то там верхние и нижние миры, принося жертвы и слепо подчиняясь скачущим у костра шаманам.
Тем не менее во всем происходящем было нечто завораживающее, вовлекающее в себя, зовущее в прошлое человечества, естественное и дикое…
Как это все уживается в одном таком тесном мире, рядом с поселком, Домом культуры и правлением рыболовецкого колхоза «имени ХХ съезда КПСС»?
Вытащив из кармана почти пустую бутылку «Апшерона», Сергей сделал большой глоток и блаженно вздохнул.
Бесплатное представление продолжалось, где ещё такое увидишь? Танцы с бубном вокруг костра в далекой глухомани — это тебе не концерт хора областной филармонии.
Илья уже не пел. Он рычал и топтался на месте, изображая встревоженного медведя, вставшего на задние лапы.
Потом коряк присел на корточки и прокаркал, став похожим на старого ворона, огромного, с крепким клювом и жгучими чёрными глазами.
Яростное пламя вдруг неестественно вспыхнуло, из него начали выползать багровые полусферы, они раздувались и становились все больше и больше, и наконец лопнули с треском рвущейся материи, разметав костёр.
Россыпь сверкающих углей взлетела высоко вверх, как праздничный фейерверк, и по отлогой дуге с шипением упала в озеро.
Но это была только часть углей, остальные застыли в темноте ночи, будто воздух мгновенно затвердел, как янтарь.
Углей этих было штук десять, и они неподвижно висели, тревожно светясь багровым светом.
Это длилось недолго, всего несколько мгновений, после чего угли вздрогнули и все разом двинулись от озера в сторону шумящего прибоем моря.
Они делали это одновременно, как единое целое, не изменяя своего положения относительно друг друга, словно эскадра кораблей на манёврах. В этом движении было что-то неумолимое и угрожающее, будто приближалось огромное невидимое существо, глядящее на тебя десятком красных немигающих глаз.
— Сергей, уходи! — заорал Илья, схватил его за плечо и потащил к аэродрому, с шумом продираясь сквозь траву и кусты.
— Да отцепись ты, — промычал тот недовольно, — давай лучше посмотрим, что это!
— Это Нинвиту, дух Нижнего Мира!
— Ну, и что?
— Он вышел на охоту. Беги быстрей!
Чувствовать себя идиотом не любит никто, а Сергей сейчас чувствовал себя именно так. Ну что за глупости!
Костры, танцы с бубном, какие-то духи, Мать Огня и прочая ересь.
Ведь сейчас, в это самое время, в море совсем недалеко отсюда идёт полным ходом «Эльтон», стальное сооружение весом в тысячу тонн, с современными электронными приборами, радиолокаторами и гирокомпасом, электрическим освещением и мощной гидравликой, экипаж в восемьдесят человек работает в рыбцехе, несет вахту на капитанском мостике, кто-то читает книгу, кто-то пьёт чай.
Ну, какой там ещё Нинвиту? А что до углей, плавающих в воздухе, то всему этому есть научное объяснение, мало ли что это такое, оптический обман, в конце концов! Может, там уже ничего и нет?
Оглянувшись, Сергей посмотрел назад и увидел преследующую их цепочку светящихся красных точек. Они не исчезли и стали только ближе.
Нога попала в невидимую в темноте выбоину, и Сергей со всего разбега кувырком полетел по сухой траве.
Илья бежал чуть впереди, слившись с темнотой, только по частому хриплому дыханию и можно было догадаться, где он.
Услышав сзади шум падения, Илья вернулся и, нащупав руку Сергея, рывком поднял с земли.
— Живой?
— Да живой, живой!
— Тогда бежим!
Ворвавшись в неосвещённое здание аэропорта, Сергей захлопнул за собой тяжелую дверь и задвинул хлипкую щеколду.
— Илья, ты где?
— Тихо, не нужно разговаривать.
— Опять своими духами пугаешь?
— Зачем пугать? Посмотри в окно.
Медленно двигаясь вдоль шершавой стены, Сергей добрёл до оконного проёма и осторожно, будто из темноты могли выстрелить, выглянул наружу и испуганно отпрянул назад.
Прямо напротив него, всего в нескольких метрах, страшным багрово-золотистым созвездием повисли горячие угли. Они смотрели прямо на Сергея, они видели его, и от понимания этого ему стало страшно.
— Когда они потухнут? — прошептал он.
— Однако нескоро.
— И чего он хочет?
— Забрать наши души и унести в Нижний Мир.
— Да что за бред? Завтра сюда прилетит самолёт, понимаешь, самолёт! Нет никаких душ и никакого Нижнего Мира, нет никакого Нинвиту!
— Тихо! Может, он ещё уйдет…
Дверь кто-то толкнул. Сначала слабо, как будто проверяя, открыта она или нет, потом всё настойчивей, сильнее и сильнее.
Сергей замер. Чертова контора с её радиограммой, сидел бы сейчас на пароходе спокойно, в картишки с соседями по каюте перекидывался, так нет же, второго помощника им подавай!
Сорванная с косяка щеколда жалобно хрустнула, и дверь с протяжным скрипом распахнулась.
Угли-глаза с властной неторопливостью вплыли в затаившийся зал ожидания.
— И что теперь? — обречённо пробормотал Сергей.
— Однако надо приносить жертву.
— Что?
— Ему нужна жертва. Или он заберет сначала нас, а потом пойдёт в поселок.
— Какая ещё жертва?
— Ты должен убить меня.
— Да ты рехнулся? — шёпотом заорал Сергей.
— Это я во всём виноват. Возьми нож.
— Меня же посадят!
— Но ты останешься жив!
Илья торопливо сдернул через голову кухлянку, обнажившись до пояса.
— Держи нож!
И тут Сергей ощутил, как что-то обжигающе холодное коснулось лодыжки. Сначала это было просто прикосновение, и вдруг ногу пронзила боль, будто на неё рухнул штабель ящиков с мороженой рыбой.
— Ох, су-у-ка!
— Он уйдет, если ты убьёшь меня!
Сергей нащупал знакомую гладкую рукоять.
Он всё ещё не мог решиться.
— Бей!
Почувствовав, как что-то схватило уже вторую ногу, Сергей перехватил нож поудобнее, размахнулся и изо всех сил всадил его Илье в грудь.
Охнув, тот дернулся, захрипел и начал оседать, но невидимые руки не дали ему упасть на пол, они подхватили его и понесли к выходу.
Ошеломлённый и раздавленный, окончательно потерявший связь с реальностью, Сергей непроизвольно сделал несколько шагов вслед, но его тут же отшвырнуло в сторону, и он рухнул на скамейку, ударившись затылком о спинку.
Безоблачный рассвет уже разогнал непроглядную мглу, на надраенном окошечке кассы плясали зайчики от косых солнечных лучей, а Сергей так и сидел, скрючившись на жёсткой скамейке.
Всё закончилось, и вокруг не осталось ничего, напоминающего о том, что произошло ночью. Ни тела, ни одежды, ни следов крови на полу, ни бутылки с золотом, ни даже этого дурацкого бубна.
Нинвиту забрал свою жертву и всё, что ей принадлежало, словно море, в котором утонул корабль.
Рано или поздно ветер стихнет, засияет солнце, вместо огромных волн будет бескрайняя гладь, а вокруг никаких следов от погибшего судна, как будто и не было криков отчаяния, сигналов бедствия и экипажа, бьющегося за свою жизнь…
Як-40 прилетел в полдень. Сергей, первым купивший билет, совершенно не радовался этому, он сделал бы все, чтобы изменить случившееся, но было слишком поздно.
Тяжело дыша, он с остальными пассажирами вышел на взлётное поле, с трудом переставляя онемевшие ноги и таща ставший неподъемным чемодан из последних сил.
Ни досмотра багажа, ни прохождения через рамку металлоискателя (за отсутствием оной) на местных авиалиниях не производилось, и это было хорошо, ведь за провоз трехлитровой банки красной икры без заводской маркировки и чека из магазина могли запросто составить протокол изъятия и сообщить в отдел кадров, хотя сейчас это казалось такими пустяками, что и не беспокоило вовсе.
Как только они взлетели и набрали высоту, Сергей уснул, и ему приснилась уборщица из аэропорта.
— Ты что же, милок, натворил? Я ведь тебя предупреждала — не шали! А ты пьянку устроил, Илюшку зарезал, — скрипуче-монотонным голосом говорила она, шоркая шваброй щербатый пол. — Вот доберётся до тебя участковый, он тебе задаст!
После этих слов старушка вдруг исчезла, а пол начал уходить из-под ног, будто проваливаясь в какую-то бездну…
Открыв глаза, Сергей непроизвольно вцепился в пластиковые подлокотники кресла — самолет заложил крутой вираж над бухтой, заходя на посадку.
Внизу пестрела мозаика причудливо рассыпанных по склонам сопок, ярко раскрашенных пятиэтажек, вдоль узких, извилистых улиц ковыляли жёлтые, как цыплята, рейсовые автобусы, коптили чумазые грузовики и сновали разноцветные легковушки.
Преодолев подъём на четвертый этаж, Сергей доплёлся до конца длиннющего коридора малосемейки, нашарил в кармане медный ключ и наконец-то открыл дверь в свою квартиру.
Вдохнув застоявшийся и пропахший пылью воздух тесной прихожки, облегченно сбросил провонявшую пароходом куртку, прошёл в освещённую уличными фонарями комнату, включил свет и рухнул на тяжело охнувший диван.
Ну, вот он и дома. Вокруг всё знакомо до боли — два лакированных шкафа, забитые под завязку не раз перечитанными книгами, приземистая тумбочка с цветным телевизором «Березка», полка с двухкассетной декой «Акай», усилителем и парой напольных колонок.
Когда кореша приходят с рейса, музыку слышно в соседнем подъезде на первом этаже. Но корешей не слишком много, а рейсы длинные, так что происходит это не часто.
Прямо напротив дивана большая картина в коричневой рамке — чайный клипер «Катти Сарк», летящий на всех парусах через штормовой океан.
Это творение местного художника он купил пару лет назад в местной картинной галерее на «Аллее флота».
Мазня, конечно, но настроение создает, смотришь на нее и мечтаешь, что однажды купишь себе яхту и вот так же, распустив паруса, понесёшься над волнами…
Сразу захотелось включить потихоньку музыку, что-нибудь не напряжное типа «Шадэ» или «Дайр Стрэйтс», достать из отключенного холодильника бутылку болгарского бренди и отметить свое возвращение, а заодно попытаться забыть всё, что произошло.
Да и произошло ли? Может, ничего и не было? Пьяный бред после бутылки коньяка…
Никаких следов ведь не осталось, совсем ничего, разве такое возможно? Просто приснилось. Ну, или траванулся той же колбасой или консервами, вот и мучили всю ночь кошмары.
Короче, надо взбодриться, накатить стопку и чем-то закусить. Главное, не перебрать, завтра понедельник, с утра в контору.
Вот только в холодильнике, кроме выпивки, ничего, а топать в магазин нет ни сил, ни желания. Ладно, ради такого дела можно и банку с икрой открыть.
Сергей сполз с дивана, облегчённо скрипнувшего своими пружинными потрохами, проковылял к чемодану, щелкнул замочком, поднял коричневую дерматиновую крышку и ошеломлённо застыл.
Среди его беспорядочно сбившихся в комок вещей лежала тёмно-зелёная бутылка с золотыми самородками.
Значит, не бред. И не галлюцинация.
Он действительно убил человека, и от этого факта теперь не отмахнёшься.
Только как эта бутылка оказалась в его чемодане?
Илья всё знал заранее и переложил её из рюкзака?
Зачем? Это что, плата за убийство?
Даже если и так, то что это меняет? Он сделал то, о чем его просили, и теперь у него полное право на это золото.
Сергей нерешительно нагнулся над чемоданом.
Может, сдать золото государству?
Ну, уж нет. От него не отцепятся, пока не докопаются до убийства. Уж лучше выбросить на помойку или пойти на бухту и зашвырнуть подальше в воду.
Подняв голову, Сергей посмотрел на картину.
«Катти Сарк» быстро уносилась вдаль, срезая изогнутым форштевнем пенистые гребни волн. Улетающая за горизонт мечта, догнать которую можно только сейчас, не упустив по глупости шанс, который ему совершенно случайно выпал.
Медленно, словно обезвреживая взрывное устройство, Сергей достал бутылку из чемодана, с удовлетворением почувствовав тяжесть девяти килограммов самородков.
Вот это да! Завтра же он пойдет в свою контору, напишет заявление на увольнение, пристроится где-нибудь на береговую работёнку и начнёт прощупывать, как сбыть хотя бы часть своей добычи.
И наконец-то станет подыскивать себе яхту!
— Однако это моё золото!
Вздрогнув, Сергей от неожиданности выронил бутылку и резко обернулся.
На диване сидел Илья.
Засохшая кровь из почерневшей раны неровным пятном покрывала грудь и живот.
Правой рукой он сжимал нож для разделки рыбы, угрожающе поводя из стороны в сторону изогнутым, остро отточенным лезвием.
Хрустальная люстра лихорадочно заморгала и погасла. Безмолвная комната погрузилась в темноту, озаряемую лишь багровым сиянием раскалённых углей из слепых глазниц.
Моряк, наказанный за пьяную драку, ночью попадает в аэропорт глухого поселка, где встречается с аборигеном, застрелившим свою жену. Смогут ли они выжить, когда за ними придет злой дух Нинвиту?