Глава из новой книги «Любовная лирика Осипа Мандельштама»
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Олег Лекманов — литературовед, доктор филологических наук. Окончил Мос-ковский педагогический государственный университет. Автор многих монографий и научных статей, публиковавшихся ведущими научными и литературными журналами («Вопросы литературы», «Знамя», «НЛО», «Новый мир» и др.). Был профессором МГУ и Высшей школы экономики. Лауреат Национальной литературной премии «Большая книга», Шуваловской премии, премии журнала «Новый мир».
1
Со своей будущей женой Надеждой Яковлевной Хазиной поэт познакомился в Киеве в конце апреля 1919 года. 1 мая 1919 года они, как вспоминала позднее Надежда Яковлевна, «легко и бездумно сошлись. Своей датой мы считали первое мая девятнадцатого года, хотя потом нам пришлось жить в разлуке полтора года. В тот период мы и не чувствовали себя связанными, но уже тогда в нас обоих проявились два свойства, сохранившиеся на всю жизнь: легкость и сознание обреченности»1.
Свидетельство о начале их взаимоотношений сохранилось в дневнике литературного критика Александра Дейча:
«1 мая 1919 <…> По метрике и ст<арому> ст<илю> — мой день рождения. Прошел он бурно, в кругу друзей. <…> Составили столики, к нам присоединились Тычина, Альшванг, Терапиано, Петрицкий, Г. Нарбут, Н. Хазина, И. Эренбург. Поздравляли меня с днем рождения. <…> Неожиданно вошел О<сип> Манд<ельштам> и сразу направился к нам. Я по близорукости сначала не узнал его, но он представился: «Осип Мандельштам приветствует прекрасных киевлянок (поклон в сторону Нади Х<азиной>), прекрасных киевлян (общий поклон)». Оживленная беседа. <…> Попросили его почитать стихи — охотно согласился. Читал с закрытыми глазами, плыл по ритмам… Открывая глаза, смотрел только на Надю Х.»2.
23 мая 1919 года в дневнике Дейча датирована еще одна запись, в которой упоминались Мандельштам и Надежда Хазина: «Польская кофейня на паях… <…> Появилась явно влюбленная пара — Надя Х. и О. М. Она с большим букетом водяных лилий, видно, были на днепровских затонах…»3
Выбор, сделанный Мандельштамом 1 мая 1919 года, определил всю его дальнейшую жизнь. Этот выбор радикально отличался от прежних предпочтений поэта. В отличие от тех красавиц, в которых Мандельштам влюблялся раньше, Надежда Хазина была некрасива, почти уродлива. Это способное шокировать читателя слово взято нами из воспоминаний Ахматовой: «Надюша была то, что французы называют laide mais charmantе»4.
Приведем здесь еще несколько описаний внешности Надежды Яковлевны из мемуаров и дневников современников:
«Она была очень некрасива, туберкулезного вида, с желтыми прямыми волосами и ногами как у таксы. Но она была так умна, так жизнерадостна, у нее было столько вкуса, она так хорошо помогала своему мужу, делая всю черновую работу его переводов» (Ольга Ваксель);5
«Некрасивая, тихая жена Надежда Яковлевна — невыразительные глаза. Кажется — милая» (Павел Лукницкий);6
«Она была некрасива, угловата, и лицо ее украшали только большие умные глаза» (Ольга Овчинникова);7
«Я, каюсь, в ней тогда не видел личности, она казалась мне просто женой поэта, притом женой некрасивой. Хороши были только ее густые, рыжеватые волосы. И цвет лица у нее был всегда молодой, свежематовый» (Семен Липкин)8.
Важно отметить, что некрасивость Надежды Яковлевны не затушевывалась, а, наоборот, подчеркивалась поэтом, и, например, определение «кривоножка», которое поэт дает жене в одном из писем, это не оговорка, а вполне осознанное и органичное в интимном словаре супругов обращение. Оно варьируется в письме Мандельштама к жене 1926 года: «Надик светленький, кривоноженька бедная, улыбнись мне, поцелуй меня, скажи мне: я с тобой, Няня. Родненькая, Господь с тобой»9.
Надежда Яковлевна в долгу не оставалась. В частности, кавычки, в которые заключена мандельштамовская характеристика собственной внешности из письма к Надежде Хазиной от 5 (18) декабря 1919 года, ясно показывают, что поэт здесь цитирует постоянное обращение к нему адресата: «Твой О. М.: “уродец”»10.
Приведем также фрагмент из воронежского письма Сергея Рудакова к жене от 23 ноября 1935 года:
«Она его называет все время: «Мой ребенок, мой дурак» (и так все время: «Дурак, хочешь чаю?» etc.). И это «тон», ласковость. Или еще. О<ська> сидит с ногами на кровати, а Н<адин>: «Видала, что детей и стариков ссылают, но чтобы обезьяну сослали, первый раз вижу». А О<ська> улыбается с видом дурачка»11.
Эмма Герштейн резюмировала: «Большую роль в этом доме играл культ уродства. Целая система обыгрывания своих физических недостатков порождала особую свободу общения, объединяющую всех бывающих здесь»12.
Можно предположить, что мандельштамовский «культ уродства» и вовлечение в этот культ Надежды Яковлевны стали действенным противоядием от культа красоты и красавиц, который тоже исповедовался поэтом. Процитируем знаменитые строки из стихотворения Мандельштама «С миром державным я был лишь ребячески связан…» (1931):
И от красавиц тогдашних, от тех европеянок нежных
Сколько я принял смущенья, надсады и горя!13
Петербургские красавицы действительно не вносили в жизнь Мандельштама почти ничего, кроме «смущенья, надсады и горя». Первый, пусть временный успех ждал его с Мариной Цветаевой, которая в воспоминаниях о Мандельштаме специально подчеркнула, что она «никогда не была ни очень хорошенькой, ни просто хорошенькой»14. В 1919 году поэт сделал еще один и решительный шаг от «европеянок нежных».
Впоследствии Мандельштам несколько раз возвращался к прежнему «культу». Много лет спустя после его смерти Надежда Мандельштам не без горечи отметила на полях мандельштамовского собрания сочинений: «Любил, но изредка чуть-чуть изменял»15.
Однако, пережив очередной приступ влюбленности, Мандельштам в итоге каждый раз оставался с женой.
2
Отношение Мандельштама к будущей жене с самого начала радикально отличалось от его прежних влюбленностей. Ольга Гильдебрандт-Арбенина вспоминала о разговорах, которые поэт вел с ней в 1920 году, после первого периода пребывания с Надеждой Хазиной в Киеве:
«О своем прошлом М<андельштам> говорил, главным образом, — о своих увлечениях. Зельманова, М. Цветаева, Саломея. Он указывал, какие стихи кому. О Наденьке «и холодком повеяло высоким…» очень нежно, но скорее, как о младшей сестре»16.
Вполне естественно, что и те стихотворения Мандельштама разных лет, которые были связаны с его возлюбленной, а потом женой, кардинально отличаются от поэтических обращений Мандельштама к «европеянкам нежным».
Первым из них стало стихотворение, процитированное в только что приведенном фрагменте мемуаров Ольги Гильдебрандт-Арбениной. В книге Мандельштама «Tristia» оно озаглавлено «Черепаха»:
1
На каменных отрогах Пиэрии
Водили музы первый хоровод,
Чтобы, как пчелы, лирники слепые
Нам подарили ионийский мед.
И холодком повеяло высоким
От выпукло-девического лба,
Чтобы раскрылись правнукам далеким
Архипелага нежные гроба.
2
Бежит весна топтать луга Эллады,
Обула Сафо пестрый сапожок,
И молоточками куют цикады,
Как в песенке поется, перстенек.
Высокий дом построил плотник дюжий,
На свадьбу всех передушили кур,
И растянул сапожник неуклюжий
На башмаки все пять воловьих шкур.
3
Нерасторопна черепаха-лира,
Едва-едва, беспалая, ползет.
Лежит себе на солнышке Эпира,
Тихонько грея золотой живот.
Ну, кто ее такую приласкает,
Кто спящую ее перевернет?
Она во сне Терпандра ожидает,
Сухих перстов предчувствуя налет.
4
Поит дубы холодная криница,
Простоволосая шумит трава,
На радость осам пахнет медуница.
О, где же вы, святые острова,
Где не едят надломленного хлеба,
Где только мед, вино и молоко,
Скрипучий труд не омрачает неба,
И колесо вращается легко17.
Мы не будем разбирать это сложное и густо насыщенное цитатами стихотворение — его уже несколько раз очень хорошо проанализировали наши предшественники. Отметим только, что сама Надежда Мандельштам назвала эти стихи «брачными», то есть написанными в честь ее тогда еще не оформленного официально союза с поэтом18. Также отметим, что упоминание о выразительной детали внешности Надежды Хазиной, ее «выпукло-девичьем лбе», отнюдь не вписывает Надежду Яковлевну в ряд канонических красавиц. Эмма Герштейн, интерпретируя это стихотворение, пошла еще дальше и предположила, что внешностью Надежды Хазиной навеян центральный его образ — черепахи19, но мы в правильности такой интерпретации не уверены.
Важнейшим для понимания сути взаимоотношений Мандельштама со своей будущей женой представляется нам следующее его стихотворение:
Вернись в смесительное лоно,
Откуда, Лия, ты пришла,
За то, что солнцу Илиона
Ты желтый сумрак предпочла.
Иди, никто тебя не тронет,
На грудь отца, в глухую ночь
Пускай главу свою уронит
Кровосмесительница — дочь.
Но роковая перемена
В тебе исполниться должна.
Ты будешь Лия — не Елена.
Не потому наречена,
Что царской крови тяжелее
Струиться в жилах, чем другой, —
Нет, ты полюбишь иудея,
Исчезнешь в нем — и Бог с тобой20.
Здесь использована известная нам по другим мандельштамовским стихотворениям техника объединения в один сюжет разных историй.
Первая из них изложена в 30–38 стихах 19 главы библейской книги Бытия. Две дочери Лота по очереди спят с отцом, чтобы (как объясняет старшая дочь) восстановить «от отца нашего племя» (Быт. 19, 32). В этой истории для Мандельштама был важен мотив кровосмешения. «Дочкой» (и «сестрой») он в письмах иногда называл Надежду Яковлевну:
«Дочка моя, сестра моя, я улыбаюсь твоей улыбкой и голос твой слышу в тишине» (из письма 1919 г.)21; «Няня с тобой! Нарисуй мне рисуночек — свое неуклюжее что-нибудь, дочка! Дочурочка, я люблю тебя — я этим счастливый даже здесь…» (из письма 1926 г.)22; «Я жду тебя, моя жена, моя дочка, мой друг» (из письма 1937 г.)23.
Именно сочетание эротического желания с отцовским чувством спровоцировало поэта в стихотворении «Вернись в смесительное лоно…» уподобить возлюбленную дочерям Лота.
В центре второго библейского эпизода, о котором нужно вспомнить, когда мы читаем стихотворение «Вернись в смесительное лоно…», тоже находятся две дочери. По-видимому, это и позволило Мандельштаму легко соединить два разных сюжета в один. Вторая история изложена в 29 главе книги Бытия: хитрый Лаван обманом выдает за Иакова не младшую дочь Рахиль, а старшую — Лию. Чтобы понять, для чего Мандельштаму понадобилась история про Лию и Иакова, процитируем позднейшие размышления самой Надежды Яковлевны о стихотворении «Вернись в смесительное лоно…»: «Вероятно, наша связь остро пробудила в нем сознание своей принадлежности к еврейству, родовой момент, чувство связи с родом: я была единственной еврейкой в его жизни»24. Понятно, что любовная история Иакова — прародителя двенадцати колен Израилевых, как нельзя лучше подходила для изложения истории любви человека, ощутившего себя евреем. Напомним также, что Лия в Библии прямо противопоставляется красавице Рахили: «Лия была слаба глазами, а Рахиль была красива станом и красива лицем» (Быт. 29, 17).
Но зачем Мандельштаму понадобилось вводить в стихотворение «Вернись в смесительное лоно…» троянскую тему (Илион — это одно из названий Трои) и упоминание о Елене? Эмма Герштейн, а вслед за ней В.В. Мусатов предположили, что под Еленой в стихотворении подразумевается Ольга Гильдебрандт-Арбенина, в которую Мандельштам на короткое время влюбился уже после своей встречи с Надеждой Мандельштам, в конце октября 1920 года25. Между тем Надежда Яковлевна в своих мемуарах сообщает, что стихотворение «Вернись в смесительное лоно…» по свидетельству самого Мандельштама было написано в Крыму в 1920 году, то есть до встречи с Гильдебрандт-Арбениной26. Из-за этого В.В. Мусатову пришлось искать психологическую мотивировку, чтобы объяснить причину, по которой поэт якобы сообщил жене неправильную дату написания стихотворения «Вернись в смесительное лоно…»: «Стихотворение о Лие Мандельштам отнес к корпусу крымских стихов 1920 года, сумев сохранить такт по отношению к женщине, которую выбрал в жены»27.
Нам представляется, что биографическая привязка образа Елены в стихотворении «Вернись в смесительное лоно…» совершенно необязательна. Елена здесь предстает воплощением античной ветреной красавицы (не Пенелопы) и противопоставляется преданной мужу и некрасивой еврейке Лие, а также готовым ради продолжения рода согрешить дочерям Лота.
Остается отметить, что античная тема была исподволь заявлена Мандельштамом уже в зачине стихотворения. Императив, с которого оно начинается («Вернись в смесительное лоно…»), возможно, должен был напомнить внимательному читателю мандельштамовской поэзии о финальной строфе его стихотворения «Silentium», где Мандельштам обращался со сходными приказами к богине любви Афродите, слову и сердцу:
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито28.
9 марта 1922 года Печерский отдел киевского загса зарегистрировал брак Осипа Мандельштама и Надежды Хазиной29. В мае этого года30 поэт написал еще одно стихотворение, портретирующее Надежду Яковлевну. То есть его, как и стихотворение «На каменных отрогах Пиэрии…», можно назвать «брачными стихами»:
С розовой пеной усталости у мягких губ
Яростно волны зеленые роет бык,
Фыркает, гребли не любит — женолюб,
Ноша хребту непривычна, и труд велик.
Изредка выскочит дельфина колесо
Да повстречается морской колючий еж,
Нежные руки Европы — берите все,
Где ты для выи желанней ярмо найдешь.
Горько внимает Европа могучий плеск,
Тучное море кругом закипает в ключ,
Видно, страшит ее вод маслянистый блеск,
И соскользнуть бы хотелось с шершавых круч.
О сколько раз ей милее уключин скрип,
Лоном широкая палуба, гурт овец,
И за высокой кормою мельканье рыб —
С нею безвесельный дальше плывет гребец31.
Живописным подтекстом этого стихотворения, как известно, послужила картина Валентина Серова «Похищение Европы» (1910). «Внешне, Мандельштам сказал, я была чем-то похожа на Европу со слабой картинки Серова — скорее всего, удлиненным лицом и диким испугом», — свидетельствовала вдова поэта32.
Очевидно, что в стихотворении отразились ощущения не слишком привычного к брачной жизни («Ноша хребту непривычна, и труд велик»), но упорно строящего семейный быт Мандельштама («Яростно волны зеленые роет бык»; «Где ты для выи желанней ярмо найдешь»).
Интересно, что Надежда Мандельштам во «Второй книге» использовала зеркальную метафору для описания своей жизни с мужем в этот период. Соотношение человек vs. животное у нее осталось, но себе и Мандельштаму в этом соотношении она отвела другие роли, чем поэт. Если в стихотворении нежную Европу везет на спине бык, в воспоминаниях рассказывается, как Мандельштам «заарканил» и «взнуздал» юную жену, словно необъезженную лошадь:
«В суровом человеке, с которым я очутилась с глазу на глаз на Тверском бульваре, я не узнавала беззаботного участника киевского карнавала. В Грузии на эмигрантских хлебах мы успели привыкнуть друг к другу, но еще не сблизились. В Москве я не успела оглянуться, как он заарканил и взнуздал меня, и поначалу я еще пробовала брыкаться»33.
Вот эта тоска Надежды Яковлевны по прежней — богемной и безбытной — жизни («поначалу еще пробовала брыкаться»), по-видимому, и отразилась в двух финальных строфах мандельштамовского стихотворения, в которых описывается, как Европе хочется «соскользнуть» «с шершавых круч», то есть — со спины «яростно» роющего волны быка.
Метафора любви как совместного плавания уже использовалась Мандельштамом в стихотворениях «Нету иного пути…» (1909):
Нету иного пути,
Как через руку твою, —
Как же иначе найти
Милую землю мою?
Плыть к дорогим берегам,
Если захочешь помочь:
Руку приблизив к устам,
Не отнимай ее прочь.
Тонкие пальцы дрожат;
Хрупкое тело живет:
Лодка, скользящая над
Тихою бездною вод34.
и «Что поют часы-кузнечик…» (1917):
Это ласточка и дочка
Отвязала мой челнок35.
Однако в стихотворении 1922 года это плавание, несмотря на мифологический сюжет, изображено куда более реалистично, безо всяких прикрас, как трудное и полное опасности продвижение по волнам. Может быть, поэт, когда писал это стихотворение, вспоминал ранний период своего ухаживания за Надеждой Хазиной в Киеве: «Мы ездили на лодке по Днепру, и он хорошо управлял рулем и умел отлично, без усилий, грести, только всегда спрашивал: “А где Старик?” Так назывался водоворот, в котором часто гибли пловцы»36.
Словесный портрет жены представлен и в том стихотворении Мандельштама, которое было написано после очень долгой стиховой паузы. Датировано это стихотворение октябрем 1930 года:
Куда как страшно нам с тобой,
Товарищ большеротый мой!
Ох, как крошится наш табак,
Щелкунчик, дружок, дурак!
А мог бы жизнь просвистать скворцом,
Заесть ореховым пирогом —
Да, видно, нельзя никак…37
Реальный комментарий к этому стихотворению был дан Надеждой Мандельштам:
«Реалии: 30 сентября — мои именины. У нас их всегда праздновали. Моя тетка принесла мне в гостиницу домашний ореховый торт. Дальше: в Сухуме на даче Орджоникидзе жены называли мужей товарищами, и я над ними смеялась — чего они играют еще в подполье? О.М. мне тогда сказал, что нам бы это больше подошло, чем им. <…> О табаке… Начинался голод конца первой пятилетки и раскулачиванья. <…> Мы охотились за папиросами вместе с Чаренцом — их добывали у мальчишек, и они сразу подскочили в цене. Но когда они снова появились, после того как государственная цена подскочила вверх, оказалось, что мальчишки еще были скромны и повышать по-настоящему не умели… Попадались нам и табаки для самокруток, но не отличные кавказские табаки, а бракованные и пересохшие — они действительно крошились. Лидия Яковлевна (Гинзбург. — О.Л.) удивилась, что эти стихи обращены ко мне: почему «дурак» в мужском роде… Это наивно — «дура», обращенное к женщине, грубое слово, а «дурак» — явно ласковое… Это особенно верно для таких непышных отношений, как у меня с О. М.»38.
В стихотворении достигает апофеоза тот культ «непышных отношений», который Эмма Герштейн, по-видимому несколько сгущая краски, назвала «культом уродства». Во внешнем облике адресата подчеркивается большой рот, дающий поэту возможность уподобить адресата щелкунчику. Мужской род, используемый для обращения к женщине, упоминание о табаке, ласковое называние подруги «дураком», «дружком» и особенно — «товарищем» не только выявляют в отношениях супругов как главенствующее не эротическое, подобное мужской дружбе начало, но и превращают мужа и жену если не в двойников, то в очень похожих друг на друга людей. Характерно, что, например, Валентин Катаев увидел в «щелкунчике» из стихотворения автопортрет Мандельштама и спрятал под этим псевдонимом поэта в своем памфлетном мемуарном романе «Алмазный мой венец»39.
Тема многолетних семейных отношений была подхвачена в стихотворении Мандельштама, которое датируется январем 1931 года:
Мы с тобой на кухне посидим,
Сладко пахнет белый керосин.
Острый нож да хлеба каравай…
Хочешь, примус туго накачай,
А не то веревок собери —
Завязать корзину до зари,
Чтобы нам уехать на вокзал,
Где бы нас никто не отыскал40.
Стихотворение начинается с почти идиллической статичной картинки: двое сидят на кухне, перед ними — каравай хлеба. Легко догадаться, что двое — это муж и жена (гостей на кухне не принимают). Далее, однако, спокойствие и уют сменяются все более и более лихорадочным движением («накачай», «собери», «завязать корзину», «уехать»). И вот уже в финальном двустишии вместо кухни перед читателем возникает ее стопроцентный антипод — многолюдный вокзал, куда, спасаясь от зловещего «никто», уезжают муж и жена. Семье суждено раствориться среди неприкаянных вокзальных пассажиров — таков трагический итог стихотворения.
В следующий раз Надежда Яковлевна появится в финале дневникового стихотворения Мандельштама, датированного апрелем-маем 1935 года. В этом стихотворении рассказано, как поэта под конвоем везут к первоначальному месту его ссылки — в Чердынь:
Как на Каме-реке глазу тёмно, когда
На дубовых коленях стоят города.
В паутину рядясь, борода к бороде,
Жгучий ельник бежит, молодея в воде.
Упиралась вода в сто четыре весла —
Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.
Там я плыл по реке с занавеской в окне,
С занавеской в окне, с головою в огне.
А со мною жена — пять ночей не спала,
Пять ночей не спала, трех конвойных везла41.
Легко заметить, что роли супругов в этом путешествии по воде в сравнении с прежними мандельштамовскими стихотворениями радикально поменялись. Теперь муж, охваченный безумием («с головою в огне»), находится под патронажем жены, которая вместе с конвойными везет его к месту ссылки.
1 Мандельштам Н. Вторая книга // Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2-х тт. Т. 2 / Составители С.В. Василенко, П.М. Нерлер и Ю.Л. Фрейдин. Подготовка текста С.В. Василенко при участии П.М. Нерлера и Ю.Л. Фрейдина. Комментарии С.В. Василенко и П.М. Нерлера. Вступительная статья ко второму тому Ю.Л. Фрейдина. Екатеринбург, 2014. С. 40.
2 «Сохрани мою речь…». Вып. 3/2. М., 2000. С. 146 (публ. Е. Дейча).
3 Там же.
4 Ахматова А. Листки из дневника // Ахматова А. Requiem / Предисл. Р. Д. Тименчика. Сост. и примеч. Р. Д. Тименчика при участии К. М. Поливанова. М., 1989. С. 132. Буквальный перевод с французского: «Уродлива, но очаровательна».
5 «Возможна ли женщине мертвой хвала…» Воспоминания и стихи Ольги Ваксель / Сост. и послесл. А. С. Ласкина, вступ. ст. П. М. Нерлера. Подгот. текста И. Г. Ивановой, А. С. Ласкина, Е. Б. Чуриловой, коммент. и указатель имен Е. Б. Чуриловой, научн. редакция А. С. Ласкина, П. М. Нерлера. М., 2012. С. 128–129.
6 Мандельштам в архиве П.Н. Лукницкого / Публ. В. К. Лукницкой, предисл. и примеч. П. М. Нерлера // Слово и судьба. Осип Мандельштам. М., 1991. С. 112.
7 Овчинникова О. Мои воспоминания о поэте Осипе Эмильевиче Мандельштаме / Подгот. текста и примеч. С. В. Василенко) // «Сохрани мою речь…». Записки Мандельштамовского общества. Вып. 3. Полутом 2. М., 2000. С. 98.
8 Липкин С. «Угль, пылающий огнем…» Воспоминания // Липкин С. «Угль, пылающий огнем…». Воспоминания о Мандельштаме. Стихи, статьи, переписка. М., 2008. С. 29.
9 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 3/ Сост. А. Г. Мец. М., 2011. С. 443.
10 Там же. С. 375.
11 О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935–1936) / Вступ. ст. Е.А. Тоддеса и А. Г. Меца; публ. и подгот. текста Л. Н. Ивановой и А. Г. Меца; коммент. А. Г. Меца, Е. А. Тоддеса, О. А. Лекманова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1993 год. СПб., 1997. С. 114.
12 Герштейн Э. Мемуары. М., 1998. С. 427.
13 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1/ Сост., подготовка текста и коммент. А. Г. Меца, вступ. статья Вяч. Вс. Иванова. М., 2009. С. 154.
14 Цветаева М. История одного посвящения // Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 тт. Т. 4 / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М., 1994. С. 153–154.
15 «Любил, но изредка чуть-чуть изменял». Заметки Н. Я. Мандельштам на полях американского «Собрания сочинений» Мандельштама / Публ., подготовка текста, вступ. заметка Т. М. Левиной, примеч. Т. М. Левиной и А. Т. Никитаева // Philologica. 1997. Т. 4. № 8/10. С. 175.
16 Арбенина О. О Мандельштаме // Публ. и примеч. А. Г. Меца и Р. Д. Тименчика // Тыняновские чтения. Вып. 10. Шестые — Седьмые — Восьмые Тыняновские чтения. М., 1998. С. 549–550.
17 Мандельштам О. Tristia. Пб.–Берлин, 1922. С. 37–38. Подробнее об этом стихотворении см.: Левинтон Г. А. «На каменных отрогах Пиэрии» Мандельштама: материалы к анализу // Russian literature. 1977. Vol. 5. Iss. 2. С. 124–170; Iss. 3. С. 201–237.
18 Мандельштам Н. Вторая книга. С. 135.
19 «…зависимость ее внешности от древнегреческой поэзии сквозит в третьей строфе, где, уподобляя ее “черепахе-лире”, Мандельштам одухотворяет ее подлинный физический облик. Здесь победоносно торжествует культ уродства, о котором я уже говорила: “…едва-едва, беспалая, ползет” — обыгрывается походка отчаянно кривоногой Нади» (Герштейн Э. Мемуары. С. 438).
20 Мандельштам О. Tristia. Пб.–Берлин, 1922. С. 43. Подробнее об этом стихотворении см.: Тарановский К. Ф. Поэзия и поэтика. М., 2000. С. 89–93.
21 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 3. С. 375.
22 Там же. С. 409.
23 Там же. С. 409.
24 Мандельштам Н. Вторая книга. С. 249.
25 Герштейн Э. Мемуары. С. 442. Мусатов В. В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000. С. 222.
26 «У Мандельштама есть странное стихотворение, написанное в Крыму, когда он думал обо мне» (Мандельштам Н. Вторая книга. С. 249).
27 Мусатов В. В. Лирика Осипа Мандельштама. С. 222.
28 Мандельштам О. Камень. Стихи. СПб., 1913. С. 2.
29 Летопись жизни и творчества О. Мандельштама. 4-е изд. М., 2022. С. 183–184, 198.
30 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1. С. 578.
31 Мандельштам О. Стихотворения. М.–Л., 1928. С. 158. Воспроизводим с исправлением опечатки в предпоследней строфе («высокою» вместо правильного «высокой»). Подробнее об этом стихотворении см.: Дутли Р. «Нежные руки Европы». О европейской идее Осипа Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж…» Третьи международные Мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995. С. 15–23.
32 Мандельштам Н. Вторая книга. С. 139.
33 Там же. С. 141.
34 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1. С. 263.
35 Мандельштам О. Tristia. Пб.–Берлин, 1922. С. 50.
36 Мандельштам Н. Вторая книга. С. 276.
37 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1. С. 145. Подробнее об этом стихотворении см.: Крючков В. П. «Щелкунчик» О. Э. Мандельштама как динамическая интертекстема // Русская литература. 2002. № 4. С. 193–198.
38 Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2-х тт. Т. 2. С. 706–707.
39 Подробнее см.: Лекманов О. А., Котова М. А., Видгоф Л. М. В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к памфлетному роману В. Катаева «Алмазный мой венец». М., 2022. С. 34–36.
40 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1. С. 153. Подробнее об этом стихотворении см.: Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. С. 24–27.
41 Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1. С. 200. Подробнее об этом стихотворении см.: Мусатов В. В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000. С. 465.