Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Анна Долгарева (1988) — родилась в Харькове (СССР). Окончила Харьковский национальный университет по специальности «неорганическая химия», Луганский государственный университет имени В.Н. Даля по специальности «политология», Институт прикладной психологии в социальной сфере по специальности «практический психолог». Лауреат Григорьевской премии (2019), Международной премии имени А.И. Левитова (2021), Волошинского конкурса (2022). Победитель VIII всероссийского фестиваля молодой поэзии им. Леонида Филатова «Филатов Фест» (2022), VII международного поэтического конкурса «45-й калибр» (2019) и др. премий. Печаталась в журналах «Дружба народов», «Нева», «Урал», «Крещатик», «Юность», «Дальний Восток», «Аврора» и др.
***
Снег шел весь день, а к ночи он устал.
Едва коснулся тонкого куста,
Его лишь малость тронула пороша.
Еще лежал, блестя кругло, каштан,
И воздух был листвой опалой пьян,
Но выпал снег, и мир казался строже.
Вот так стоишь, оставив, чем ты был,
Как птах, что зреет смертный лик судьбы,
И раскрываешь грудь свою; бери же.
А у судьбы-то желтое лицо,
В одной ладони смерть, в другой же сон,
И тонкий лист прилип к ботинку рыжий.
И поле голое, не скрытое ничем,
Просторно так, что больно для очей,
И вот твоя судьба, твоя свобода.
И отчего-то нежностью полна
Душа, смотря, как белая волна
Приходит с безъязычного восхода.
***
Белым выстланы тёмные ночи,
Не зима и не осень — среди.
Тополь вроде еще одиноче,
На его серебро погляди.
Только озеро лишь не замерзло
И чернеет провалом своим.
И качается лодка, и весла
Словно ждут, кто же явится к ним.
И душа моя, малая малость,
На рассыпчатом этом снегу,
Неприкрытая, недосломалась,
Раздевается на берегу.
Обнажённой стоит среди снега,
Ни прибежища ей, ни ночлега,
Только белый бесформенный вой.
И на небе пятнистом и пегом
Зарождается пух неземной.
Нет прибежища, окон и ставен,
Нет прибежища, тела и жил.
Боже, Боже, за что ты оставил
И справляться самой разрешил.
Возвратись ко мне, Боже, болезной,
Ибо плачет душа о Тебе,
Камышом недосохшим изрезана,
Наклонилась в беззвучной мольбе.
И не нужно проклятой свободы,
По которой идет человек.
Только чёрные донные воды,
Только белый безжалостный снег.
***
Когда наступают морозы, бледнеет листва,
Такая прозрачность, что ночь на себя не похожа.
Последние яблоки время в ведерко сорвать.
Зимой — на варенье, в пирог пригодятся же тоже.
Последние дни. Одичавшие плачут коты.
И печь этот терпкий пирог с паутинкой мороза,
На мелкие дольки — и ты его пробуй, и ты,
И лист на крыльце так отчётливо темен и бронзов.
За всех уходящих, ушедших на эту войну
Так печь этот сладкий пирог из последних из яблок,
Раздать по селу и нырнуть у крыльца в тишину —
Смотреть, как на ветку присел остающийся зяблик.
***
Пахнет осень декабрьскою стынью,
Серый свет от зари до зари.
И в холодном графичном предзимье
Так отчетливы монастыри.
Словно твердою черною кистью
Кто-то вычертил их купола,
И когда желто-красные листья
Пали, — есть только краска бела
Для густого в низинах тумана,
Да и черная — ветки, кресты.
Словно дождь — это светлая манна,
Что напоит голодные рты.
В одинокости горькой, нелепой
Мне так хочется частью их стать —
Монастырских часовен да клетей,
Где застелена строго кровать.
Но облипли грехи, не пускают,
В каждой крови нам родственник Каин,
И стоят они в строгой тиши.
Только Бог им великий хозяин,
Опекающий деток меньших.
***
Что там идет за мной, что за ветер за синий,
Что там за клич все зовет меня «обернись».
Поздняя осень, Москва, беспощадно и сыро
Тянет под тяжестью влаги кустарники вниз.
Кто там зовет меня, Боже, и буду ль готова,
Коль обернусь, отзовусь на безмолвный сей зов?
Поздняя осень, и время укрыться под кровом,
Лампу на кухне зажечь и остаться без слов.
Что мне за свет уготован, какая награда?
Только синица сидит у окна и дрожит.
Сала да крошек — вот да и все, что ей надо,
Сыпать для птичек еду и в безмолвии жить.
Птица присядет, споет свое тихое слово,
И снежноягодник вызрел, и столько любви.
Свет из окна разгоняет от мрака густого
Пару подростков; их, Господи, благослови.
***
Любила чай простой второй заварки,
Потрескавшийся пол и стеллажи.
В квартире летом не бывало жарко,
Лишь муха, было, у окна жужжит.
Любила воду темную под осень
И рыбаков, упрямо ждущих клев,
И долгий гул в верхушках длинных сосен,
И рядом в чайхане горячий плов.
Любила. Состояла из «любила».
Закат московский, длинный путь домой,
И старые облезшие перила,
И пса соседей — толстый и смешной.
Засовывала книги в изголовье,
Чтоб дочитать уже наутро их.
О Господи, не обдели любовью
Вот эту дщерь твою из малых сих.
***
Побуревшие травы, да брызги дождя,
Да фигурные вырезки клена.
Это душу царапает, к ночи взойдя,
Неземная тоска, не зеленая,
Оттого что в округе зелёный исчез,
И еще один год, и еще один,
Оттого-то прозрачен октябрьский лес
И морозно, как на астероиде.
Сохрани меня, Боже, от хлада внутри,
Сохрани мне печаль мою теплую,
Ведь она об исходности мне говорит
Над травою, от ливней поблеклою.
И царапает сердце лишь смертность травы,
Моих глаз, моего осязанья.
Разве только во сне среди вечно живых
Утешенья черпнешь не глазами,
А рукою у бабушки, мягкой, живой,
И тончайшим касаньем синицы.
И оплакивать после священной слезой
То, что только и может присниться.
***
О Господь, если праведного ты спасешь,
В небе ангелы арфами там зазвенят,
Но пролей на меня своей милости дождь
И спаси потерянную меня.
Безнадежную, Боже, пропащую, да,
Так далек от меня Твой свет,
Что иду в темноте, и молчит темнота,
И иного пути мне нет.
Сохрани же блудницу и алкаша,
Дай мне руку в бензиновой мгле,
Дай мне в руку каштанового кругляша,
И как будто мне восемь лет.
***
Каштан еще блестит в твоей ладони,
Таким его запомни. Не смотри,
Как съёжится и потускнеет он, и
Как будто бы сокровище внутри
Светилось нежно — а теперь погасло.
Но вот он светит, светит и блестит.
И где-то там Христос смеется в яслях,
Сожми ладонь и лоб перекрести.
Давай совру, скажу, что это вечно,
Ты мне поверишь, вечности не дан,
Но вот каштан. А в вышине Путь Млечный,
И ты, и я, — не звезды, а каштан
***
Из жухлой травы выбирается самка фазанья,
Уводит, ей кажется, автомобиль от гнезда.
Все больше простора, все тоньше его очертанья,
И хмарь от тумана так благословенно пуста,
Едва лишь виднеется дерево, так одиноко
Дрожащее между степей, уронившее лист,
И, вытянув ветки за ветром, стоит кособоко,
И снова его закрывает туман серебрист.
Такое пространство тягучее, длится и длится,
Донецкие степи в короткий момент тишины.
А все это Бог: даже дерево, даже и птица,
И даже туман, сквозь который мы смутно видны.
***
Теперь-то рано сумерки приходят,
И запах опадающей листвы
Не отделим от местного прихода —
Храм деревянный на краю Москвы.
Я, Господи, пропащая оторва,
Но Ты находишь время для меня,
Для этого для дивного восторга,
Где капли с веток падают, звеня,
Где светится рябина на морозе,
Где чудо — лишь дорогу перейди.
И голым остовом дрожит береза,
И нежность так, что сердце из груди.
Дай, Господи, мне слезы до предела.
У церкви моет морду толстый кот.
Как будто птица — и крылом задела,
И перья ощущаются легко.