Эмилия Фесенко. Прошлое требует слова. ХХ век в дневниках свидетелей эпохи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Эмилия Фесенко. Прошлое требует слова… XX век в дневниках свидетелей эпохи. — М.: Академический проект, 2022.
Литературовед Эмилия Яковлевна Фесенко занимается изучением проблем теории литературы на современном этапе, проблем поэтики постмодернизма, проблемы героя в русской классике и литературе ХХ века. В новой книге она сосредоточилась на различных формах дневников, созданных в русской документальной литературе прошлого века.
Дневник как жанр складывался непросто и небыстро, но с момента появления он в первую очередь был обращением автора к самому себе, а также спасал от забвения время автора, а значит, и его самого. Э. Фесенко считает, что «дневники полны интереса их авторов не только к собственной судьбе», но и к тому, что происходило вокруг. «Память воспоминаний, память совести, даже память снов сохраняют фрагменты жизни отдельного человека, а иногда — города и страны, тем самым создавая картину Бытия во Времени и Пространстве».
Увлечет ли заявленная тема обычного читателя, если он не филолог, не историк, не антрополог? Почему под одной обложкой объединены дети, актеры и писатели? Разрабатывая структуру книги, чем руководствовалась исследовательница, кроме «индивидуальных, часто субъективных впечатлений»?
Книга «Прошлое требует слова…» состоит из четырех глав. В первой автор справедливо подчеркивает, что до сих пор существует недопонимание в таких терминах, как «дневник», «мемуары», «воспоминания», «записки», «дневниковая проза». Говорит о том, что лишь в первой половине XX века дневники перестали путать с мемуарами и начали считать их более достоверным материалом, потому что созданы они не по воспоминаниям, а в период происходивших событий. В связи с этим литературоведение «стало уделять больше внимания исследованию “личных документов”, в частности, дневников, бытовавших в литературном пространстве, тем более что в них, часто созданных в трагических обстоятельствах, были рассыпаны факты, мысли, переживания, позволяющие создать полную картину жизни людей».
Во второй главе показаны фрагменты дневников детей разных возрастов. На мой взгляд, это самая сильная часть книги. Среди героев главы — Аля и Георгий Эфрон: «Как я мечтаю о мире, и как мы его недооценивали, этот мир, когда он был». Семья Цветаевых-Эфрон, где «с самого раннего детства маленькая Аля принесла себя в жертву матери, которую она боготворила и которой служила, а любимый сын не прощал ей многого», по-прежнему остается «золотой жилой» для исследователей. Здесь же Лев Федотов — советский школьник, ставший известным благодаря точным прогнозам политических и военных событий Второй мировой войны, прототип героев Юрия Трифонова в романах «Исчезновение» и «Дом на Набережной». И — самые страшные страницы — дневники свидетелей начала Великой Отечественной войны, оккупации Крыма и блокады Ленинграда. «Сталин вчера дал опять обед в честь Идена. Прямо безобразие, они там жрут, как черти, а мы даже куска своего хлеба не можем получить по-человечески. Они там устраивают всякие блестящие встречи, а мы как пещерные люди, как кроты слепые живем». Авторы этих наблюдений менее известны, чем Эфроны и Федотов, но и их исповедальные, бесстрашные дневники уже были опубликованы отдельными изданиями: «“Сохрани мою печальную историю…”: Блокадный дневник Лены Мухиной» (2011), «Детская книга войны: дневники 1941–1945» (2015).
Третья глава — фрагменты дневников художницы Любови Шапориной, актеров Олега Даля и Олега Борисова, режиссера Андрея Тарковского. На мой взгляд, в этой главе исследовательница отошла от первоначальной идеи показать переломные события страны, отраженные в дневниках «свидетелей эпохи». Фесенко пытается анализировать творчество актеров, их самые удачные роли, меру их таланта. Для этого она обращается к статьям театральных критиков и других исследователей. Некоторые мысли неизбежно повторяются, объем книги растет, а интерес к описываемой теме, увы, снижается.
Четвертая глава посвящена дневниковой прозе писателей. Тут представлены Лидия Чуковская, Ирина Эренбург, Евгений Шварц, Юрий Нагибин. Каждый — личность, ни один не нуждается в представлении. Их дневники выдержали несколько переизданий и давно нашли своих исследователей и почитателей.
Как оценивать книгу, основной пласт которой цитаты: крошечные, большие, гигантские? К тому же некоторые из них повторяются. Пожалуй, в этом главная причина некоторого недоумения от этого большого и серьезного труда. Дважды приводится цитата Георгия Эфрона про школу, которая «все-таки чище, все-таки какая-то, хоть и маломальская, культура, все-таки — образование». Несколько раз в одном и том же ключе упоминается актриса Ольга Яковлева, которая «так любила искусство в себе, что мало кому его оставляла». Дважды, буквально через несколько страниц, рассказывается о спиритическом сеансе, где Тарковский спросил у Пастернака, сколько фильмов он успеет снять…
Фесенко пишет, что сквозная тема книги «сформулирована в заглавии», что со страниц перечисленных ею дневников встает «неприкрашенная реальность». И это истинная правда: реальность встает, ужасает, завораживает, отступает в тень, падает и снова встает. Выходит, главная цель книги — снова обратить внимание на переломные моменты советского государства? Цель, безусловно, важная, но все-таки далекая от оригинальности.
Что отличает героев Фесенко? По-моему, почти ничего. Может, в этом основная концепция книги? Да, каждому был отмерен свой век, свой трагический опыт, но по большому счету колесо советской истории прокатилось по их жизням одинаково безжалостно.
Что объединяет героев, кроме честности и стремления разобраться в себе и, возможно, оставить память о своих современниках? Все герои были непосредственными участниками описываемых событий. Э. Фесенко говорит, что только двум героям присуще обращение к «фактам своей душевной жизни, которая не всегда была связана с общественными событиями», и называет имена Георгия Эфрона и Юрия Нагибина. Мне кажется, что в этом же ряду дневники Олега Даля, Олега Борисова, Андрея Тарковского, которые всячески пытались разобраться в природе своего таланта и тайнах своей сложной профессии, а не только в движениях общественной мысли. Да и любой фрагмент представленных дневников — это текст, в котором факты реальной жизни так или иначе дополняются размышлениями, где явны попытки углубиться в себя.
Пушкин писал: «Действие человека мгновенно и одно; действие книги множественно и повсеместно». Приводя эту мысль, Фесенко подчеркивает, что, по ее мнению, к таким книгам относятся и личные дневники. Здесь я с ней полностью согласен.
Разнообразие представленных имен и количество используемых ссылок показывают, какую огромную работу проделал автор этой книги. Для меня нет никаких сомнений, что дневники — чтение нужное, а порой захватывающее. И я готов дважды подписаться под словами Марины Цветаевой, которая призывала: «Пишите, пишите больше! Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох». Но, признаюсь, я так и не нашел ответа, может ли чтение книги о дневниках заменить сами дневники?