Морис Бланшо. Всевышний
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Морис Бланшо. Всевышний. / Пер. с фр. В. Лапицкого. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023.
Как мог бы выглядеть высший смысл человеческого бытия в мире? Наверное, так, как об этом уже давно сказали философы, связав свободу и необходимость. Можно устремляться ввысь и вдаль, можно сжигать мосты и идти только вперед, можно превратиться в революционера и отсечь прежний опыт, но все это абсолютно ничего не значит по сравнению с фундаментальным законом, который лежит в основе всего и выступить против которого в принципе нельзя. Именно этому посвящен роман «Всевышний» известного французского писателя и мыслителя Мориса Бланшо. Книга эта в высшей степени философская. Передать столкновение идей писателю было важнее, чем даже сохранить внятную романную структуру, которая постоянно истончается и теряет связность. Сказано на страницах этого романа очень много. Идет нешуточная борьба взглядов, обостренная полубезумным характером их носителей, и окончательная ясность обретается плохо даже в конце книги. Бланшо увлекает читателя в поединок мысли, но плохо объясняет критерии победы. Кому-то может показаться, что правы сразу все, хотя писатель и не оставляет попыток очертить горизонты некоей объективной истины.
В центр повествования помещен двадцатичетырехлетний сотрудник загса по имени Анри Зорге. Недавно он заболел и был помещен в клинику, где к нему приходили мать и сестра. Что это за болезнь, не очень понятно. Среди симптомов лихорадка, жар и озноб, может, это разновидность ОРВИ. Зорге сообщил, что врачи ждали других симптомов, но они не появились, и вообще ему не было плохо, чувствовал он разве что разбитость и усталость. Он наблюдал, как он сам признается, нечто вроде комедии и сцены искушения, что потребовало от него самозащиты. Он много думал, но ничего окончательно так и не понял, и это стало для него откровением. Дальше эта болезнь выйдет далеко за пределы единичных случаев и превратится в настоящую эпидемию. Она будет напоминать чуму, тела людей будут покрываться язвами, но герои Бланшо сохранят отношение к ней как к чему-то, что поражает прежде всего разум. В защиту этого утверждения можно привести следующий пассаж:
«Вы никогда не болели? Это постоянное искушение, больше не понимаешь, о чем идет речь, не узнаешь людей и в то же время бесконечно лучше все понимаешь. Больше никакого начала, все предстает в спокойном законченном свете, и точки зрения всех и каждого совпадают».
Позже герой выразит суть болезни так: «Меня изматывают мои идеи: дело в том, что я ни о чем не думаю и тем не менее не могу избавиться от того, что думаю».
Что касается матери Анри Зорге, то она увидела в болезни угрозу дальнейшего продвижения сына по службе. Для сына же такие взгляды представляют ложь, и он в очередной раз признался себе, что мать ему неприятна. Та, в свою очередь, убедилась, что дети просто любят ранить и унижать ее. С сестрой главный герой общается чаще, но здесь тоже нет идиллии, слишком свежи воспоминания о детских годах, когда сестра хотела над ним властвовать.
Молодого человека выписали, и он вернулся в свою отдельную квартиру, потому что сам уже давно выбрал жить вдали от семьи, несмотря на то что у матери была вилла с просторным домом. Здесь, в квартире, его навещает сосед по имени Пьер Буккс, и мы сразу понимаем всю необычность происходящего, всю сложную механику человеческой коммуникации у Бланшо. Диалоги Зорге и Буккса непредсказуемы, они начинаются там, где не ждешь, и приводят в точку, которую невозможно предвидеть. Буккс осторожно расспрашивает Зорге, делает комплименты, и поначалу неясно, к чему он ведет. Но в итоге все проясняется. Буккс является организатором подпольного противостояния, цель которого свержение закона. Мы не будем свидетелями головокружительных интриг, работы подпольщиков и полицейских, сюжетное напряжение будет создаваться другими способами. Противостояние государства и бунтовщиков не покинет плоскости философского диспута. Но тем интереснее — читателю будет казаться, что его пытается убедить то одна, то другая сторона.
Какой выглядит позиция Анри Зорге? Идеально законопослушной. Зорге холост, он мирно исполняет свою работу в загсе и имеет черты асоциальности, во всяком случае, сам он не стремится к контактам с людьми. Более того, он полагает, что асоциальность ничуть не мешает его добропорядочности. Он не считает себя одиноким, наоборот, он участвует во всем, что происходит вокруг, и его мысли принадлежат всем. Он защищает официальные взгляды, но не потому, что является чиновником, а потому, что совершенно свободен. Люди могут быть очень разными, но они одинаково верны закону. Разве это не прекрасно? Государство пронизывает нас насквозь, вокруг закона виден ореол света, и все это дает возможность видеть в других людях надежду. Некоторые говорят, что, мол, государство совершает насилие, когда сажает вора в тюрьму. Но речь здесь не об осуждении, а просто о реализации закона. Выражается эта идея следующими словами: «Мы обладаем истиной, миром, правом, и вот этот человек крадет не потому, что пребывает вне правосудия, а потому, что государство нуждается в его примере и что время от времени нужно открывать скобку, через которую устремляется история, прошлое».
Говоря кратко, взгляды Анри Зорге можно обозначить одним словом — «этатизм», то есть он признает руководящую роль государства во всем и стремится эту роль во всем поддержать. Процитируем еще его слова:
«Служить государству, наделять закон его теплотой, его светом, жизнью, бесконечно переходить с ним от человека к человеку, — когда ты почувствовал, что это возможно, уже не просишь ничего другого. Выше этого ничего не бывает; вне этого ничто не в счет, а впрочем, там ничего и нет — понимаешь, ничего».
В законе нет никаких интриг. Это скорее наша проблема, что мы не хотим поверить в его доброту. Доносы и полицейские дубинки не имеют никакого отношения к злу, потому что «скрытая слежка готового выдать вас предателя полностью отождествлялась с прямым и справедливым надсмотром коренящейся в глубинах сердца истины». Зорге настолько уверен в правоте государства, что, даже когда признаки эпидемии станут очевидными, он откажется им поверить. Он будет считать это все слухами и хитрым ходом властей, которые таким образом пытаются оправдать новые административные меры.
Сосед Пьер Буккс на это возражает: ваши идеи носят общий характер, и вы за них цепляетесь только потому, что ничего другого у вас нет. Даже ваш ум сформирован теми общественными функциями, которые вы исполняете. Буккса поражает привязанность Зорге к государственности, которую он называет «настоящим почитанием властей». Но ему хотелось бы видеть в этом нечто большее, чем простое угодничество и желание добиться повышения. Он находит здесь какой-то иной и очень оригинальный способ существования.
Но Зорге контраргументами не сломить. Он заранее отметает любую критику, считая, что говорящие иначе заявляют то же, что мог бы сказать и он сам. В общем, убежденность главного героя лежит за рамками спора, она пребывает в иных пределах, где-то, где уже совершился диалектический синтез и столкновение разных точек зрения больше невозможно. Буккс будет прямо просить Зорге организовать в мэрии подпольную ячейку, молодой человек откажется со словами, что это противно его взглядам. Сопротивление закону он считает не просто ошибкой, а лишает даже онтологического статуса. Это нечто несуществующее, отжившее, просто какая-то старая книга. В лучшем случае пустая и бесполезная интрига. Нужно ли говорить, что она ведет к хаосу и потому заранее обречена на провал? Вероятно, поэтому Зорге парадоксальным образом готов даже полюбить Буккса за его взгляды, в которых он не видит никакой опасности. Зорге считает себя самой истиной, которая до других, увы, доходит в виде лжи.
Анри Зорге асоциален, но иногда может страдать от этого. Иногда ему нужно, чтобы на его реплику кто-то другой подавал в ответ свою, иначе он чувствует себя выброшенным из жизни и общего блага. Впрочем, у него еще есть контакты с людьми помимо Пьера Буккса. Как-то он приходит к молодой соседке с просьбой приглушить музыку, и это случайное знакомство перерастает в дальнейшие встречи. Их общение тоже причудливо и непредсказуемо. Уже в одну из первых встреч Зорге заявляет, до чего же поразительно, что они могут понимать друг друга, и добавляет, что вообще у них, похоже, на двоих одна общая сущность. Может ли парень сказать такое девушке, которую вчера видел первый раз в жизни? У Мориса Бланшо может. Когда его герои общаются, они как раз пытаются стереть недомолвки и недопонимание. Это не означает вечную дружбу или любовь до гроба, потому что конфликты сохраняются, но однозначно показывает, до какой степени его героям важно точно выразить свои представления о мире и защитить их. И так же важно доказать свое существование. Говорить, размышлять и работать — это такие разные глаголы, но у главного героя они находятся в одном смысловом ряду. Все они означают утверждение себя и поддержание истории. Если перестать произносить слова, прекратить думать и работать, мир попросту рухнет. Но, увы, опыт сближения с соседкой заставит Зорге пережить лишь некое отчуждение, несмотря на слова об общей на двоих сущности. Неоспоримое ощущение чего-то постороннего — так он это назовет.
У героя этой книги вообще сильно развито восприятие. Он особым образом чувствует свет и тьму, тепло и холод, он способен воспринимать информацию о мире, кажется, даже затылком, причем никогда не отдыхая. Стену перед собой он может чувствовать сильнее, чем собственную ногу, а сама комната может причинить ему боль. Описывая свои ощущения, он проделывает философскую работу:
«Я видел, как что-то течет, затвердевает, снова течет, и ничто при этом не шелохнулось, каждое движение оборачивалось абсолютным оцепенением, все эти борозды, наросты, сама поверхность стылой грязи оказывалась ее обвалившейся внутренностью, ее землистое нагромождение — бесформенной внешностью; все это нигде не начиналось, нигде не кончалось, одинаково воспринималось с любой стороны, и едва различимая форма сплющивалась, опадала месивом, из которого глазам уже не дано было выбраться».
Возможно, в этом и есть его главная проблема — он пропускает через себя слишком много. Он и сам делится желанием, что хотел бы замедлить поток проносящихся отражений и образов. Иногда он не может перестать говорить, потому что рот открывается сам. Выпуская слова без остановки, Анри Зорге как будто хочет таким образом отдохнуть. Его действительно все переполняет — мысли, слова, ощущения, воспоминания. Ему хочется сделать тысячу вещей и оказаться в тысяче мест. Может, эта дрожь нетерпения и есть главный симптом его болезни, лихорадка, но не тела, а разума? Очевидно, что он страдает, вот только нужно ли ему сочувствие читателя, когда он заявляет, что ему не больно, но хотелось бы, чтобы было больнее?
Анри Зорге человек молодой и убежденный. Но болезнь, по-видимому, что-то все же сломает в нем. Он напишет черновик письма, в котором будет просить начальство об увольнении, и этот черновик попадется на глаза его отчиму, человеку еще более, чем сам Зорге, защищающему государство. Здесь начнется новый виток философской дискуссии, в которой главный герой будет сопротивляться не только постороннему обвинителю, но и внутренним импульсам не то совести, не то желания эту совесть уничтожить. Со страхом он задает отчиму вопрос, отражающий его собственные новые сомнения: а вы не боитесь, что наше государство однажды рухнет? Но с точки зрения взглядов отчим представляет собой еще более убежденную версию самого Зорге. Он утверждает, что в государстве все едино. Все внутреннее и все внешнее соединено, чтобы осознать свое предназначение и приступить к исполнению общественно полезной функции. Любая попытка разрушения государства обернется служением государству. Невозможно уничтожить закон, потому что тогда потребовалось бы уничтожить все — всех людей и все вещи.
Конечно, роман Бланшо написан о людях, но не только. Битва идей, в которой почти исчезают личности, приводит к тому, что мы видим обнажение самой истории. Когда после начала эпидемии улицы пустеют, герой романа замечает:
«Складывалось впечатление, что теперь право разгуливать по ним (улицам. — С.С.) имели только события, и если временами еще появлялись бредущие или бегущие между запертых домов люди, то были это лишь временно замаскированные события, сумевшие посредством выдержки и хитрости по крупицам набрать достаточно прочной субстанции, чтобы сформировать тело, но малейшее прикосновение могло без остатка разделаться с его существованием».
Иными словами, эпидемия — это не какая-то материальная инфекция. Она рождена атаками воспоминаний, жизни и все той же истории на людей. Люди поражены желанием истории стать справедливой. В глазах Зорге это приводит к тому, что закон действительно превращается в труп, но непонятно, то ли он сходит в могилу добровольно, то ли для того, чтобы потом восторжествовать с новой силой.
Во «Всевышнем» иногда чувствуется заход на почти эзотерическую территорию, но эти эпизоды плохо резонируют с основной канвой повествования. Очень загадочной выглядит история, когда Анри Зорге вместе с сестрой спустились на кладбище в какой-то склеп и сестра, приказав брату лечь, произнесла:
«Пока я буду жить, будете жить вы и будет жить смерть. Пока у меня будет дыхание, будете дышать вы и будет дышать справедливость. Пока у меня будет мысль, ум будет злопамятством и местью. А теперь клянусь: там, где была несправедливая смерть, будет смерть справедливая; там, где кровь сделалась преступлением в беззаконии, кровь сделается преступлением в наказание; и да станет лучшее тьмой, чтобы худшему недостало света».
Дыхание библейской мудрости и библейской же угрозы в этих словах оставляет поистине гигантский простор для интерпретации, но этот эпизод кажется слишком уводящим в сторону. Хотя какой-то внеположный корень всех бед признает и сам герой, когда говорит, что «из глубины времен к нам, ко мне устремлены самые мрачные ужасы крови, самые жуткие содрогания земли; об этом говорят книги, мне не было нужды их читать, я их знаю. Все эти истории замерли позади, в отвратительной неподвижности, и выжидают: они ждут, чтó именно я предприму, чтобы наложить на мою жизнь свою форму».
В общем, даже с точки зрения идей роман Бланшо напоминает большой архипелаг. Здесь с одинаковым упорством доказывается необходимость свержения закона и невозможность уязвить государство. Обсуждаются детские травмы главного героя и встречаются необъяснимые разрывы повествования, из которых хлещет поток эзотерической мудрости. Здесь одни герои призывают заразить болезнью саму историю, чтобы она поразила все живое, а другие обвиняют заключенных в том, что те любят причитать, а на самом деле обожают свою тюрьму. Мы уже говорили, что отчасти это угрожает самой связности повествования. Может, кто-то скажет, что автор плохо продумал свою книгу, но, пожалуй, это структурное последствие сильной лихорадки, которой все охвачены в этом романе. Герои здесь то кричат, то замирают в полной неподвижности. В общем, «Всевышний» — это, возможно, книга о том, как лихорадочное сознание стремится разместить и осознать себя в координатах очень полярных взглядов на мир, государство и законопослушность.