Борис Телков. Рыбья морда: Уральские истории
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Борис Телков. Рыбья морда: Уральские истории. — Екатеринбург: Уральское литературное агентство, 2023.
На обложке книги на фоне зимнего пейзажа изображён прилично одетый господин с рыбьей мордой и человеческими губами. Или полурыба в пальто и котелке. Не в том котелке, в котором варят уху, а в шляпе-котелке. В книге три романа («уральские истории» по множеству персонажей и сюжетных линий, конечно, романы): «Рыбья морда», «Ирбитка» и «Человек-фокус». Все три в своё время были опубликованы в «Урале».
Приступая к чтению «Рыбьей морды», я думал, что речь пойдёт о рыболовной снасти под названием «морда», и почти не ошибся, ибо «морда» (иначе «верша») таки фигурирует в первом и заглавном романе книги. Но Рыбьей Мордой окружающие прозвали главного героя, лекарского ученика Мальцева. Он служит в госпитале, однако его шеф (у него много шефов, но этот — самый главный, живущий во Флоренции князь Демидов) загорелся идеей разводить на Урале рыбу. Главным образом налимов, хотя началось дело с пиявиц, которые вообще-то кольчатые черви.
В романе освещена криптоистория темноводского рыбоводства. Темноводск же — давно вымышленный автором уральский город, весьма напоминающий Нижний Тагил, но существующий в эпическом прошлом, где и происходят события множества произведений Телкова. Темноводск достаточно велик для того, чтобы пользоваться всеми благами тогдашней цивилизации, но не настолько известен, как столицы, и поэтому в нём можно реализовать самые весёлые и рискованные авторские фантазии. Темноводск поражает широтой интересов своих обитателей всех сословий, жаром их страстей и прихотливостью бесконечных приключений.
Напрашивается сравнение Бориса Телкова с автором Фандорина, который описывает вымышленное прошлое, например, реальной Москвы. Оба писателя обращаются к историко-детективному жанру. Но если в одном случае сильна идеологическая подоплека (сделать сыщика Фандорина, бывшего московского полицейского, либеральным джентльменом — хотя и оригинально, но не совсем жизнеподобно), то в случае Телкова темноводцы — люди вполне от мира сего.
При этом в «Рыбьей морде» впервые актуализируется сама семантика названия города — вода и впрямь тёмная стихия, и в воде герой гибнет, но до этого пожил он славно и счастливо, не хуже Ихтиандра. Сравнение напрашивается потому, что Мальцев хотя и не человек-амфибия, но может находиться под водой необыкновенно долго, прекрасно понимает рыб и с удовольствием их, плывущих, гладит.
Между прочим, «Уральские истории» суть романы ещё и потому, что в каждом из них развивается по нескольку любовных романов. Мальцев погиб, отправившись в Петербург на поиски своей возлюбленной Ульяны, которую при этом весьма вожделеет и доктор госпиталя.
Роман «Ирбитка» полон авантюрно-детективных событий в опять же дореволюционных Екатеринбурге и Ирбите. (Темноводск, впрочем, тоже упоминается.) Но и здесь главную героиню Зою мошенники вовлекают в свои аферы, угрожая расправиться с её любимым, московским студентом. А в неё, в свою очередь, влюбляются двое: молодой екатеринбургский купец Мирон Колмогоров и всемирно известный немецкий путешественник-естествоиспытатель Теодор фон дер Гольц. «Путешествующее по России европейское научное светило по неведомым причинам свернуло с намеченного маршрута в Ирбит» — ищите женщину. И да, главный негодяй, сутенёр и шулер Адам, признаться, тоже к Зое неравнодушен. Ирбитская ярмарка в описании не нуждается, маленький городок на месяц становится едва ли столицей империи со всеми столичными пороками. (Кстати, говорят, что нынешнего мэра Ирбита задело описание изобилия воров и проституток на ярмарке, хотя странно: это же было до его правления.)
Главный герой романа «Человек-фокус», вдохновенный фотограф-передвижник Аполлинарий Абрикосов, любит сравнивать себя с Аполлоном, и вообще — он весь в искусстве! Однако на первом же пленэре ему случилось спасти утопающую экзальтированную красавицу, и она остаётся жить с ним в шалаше. Красавица оказывается беглой женой жандармского ротмистра Кугеля, который затем влюбляется в родную сестру Абрикосова Полину, и та отвечает взаимностью. В конечном счёте все четверо снимают одну летнюю дачу для двух любовных пар.
Но эти сложные амурные перипетии не отменяют служебных обязанностей Кугеля. А ситуация преужасная: в Темноводске и его окрестностях действует боевая террористическая группа «Красные братья», которую возглавляет неуловимый эсер-бомбист Бах, он же Бемоль. Баху-Бемолю в его делах раз за разом мешает отнюдь того не желающий Абрикосов; он доводит революционера до бешенства и категорического решения убить фотографа. В результате погиб сам бомбист. (Между прочим, в этом романе Екатеринбург стал Екатериноградом, а вот фотографический салон Метенкова сохранился без вымысла.)
Теперь об историзме прозы Телкова. Мы говорили о Темноводске, но обратимся к книге «Путешествие по Уралу с детскими писателями», вышедшей в Екатеринбурге в 2011 году. Телкову в этой книге принадлежит глава «Нижний Тагил». И единственный из двадцати восьми писателей, он описывает Нижний Тагил не современный, но от основания города до начала двадцатого века, то есть времён вполне себе темноводских.
Темноводск, впрочем, живёт не только на рубеже веков: читатели увидели его быт и в послереволюционное время. Так, действие опубликованного в «Урале» рассказа «Мытье полов на ночь» происходит во времена уже советские: местным комсомолкам-общественницам в качестве общественной работы предстоит сыграть в народном театре дореволюционных проституток. Комсомолки очень удивлены, но особенного выбора у них нет. И мы не удивимся, если очень скоро прочитаем о дальнейшей истории одного города.
Впрочем, задолго до основания своего Темноводска писатель издал немало книг, ещё больше его произведений было опубликовано в журнале «Урал». Я писал о нём рецензии, в которых обратил внимание на две вещи.
Во-первых, на принципиальный и своеобразный эротизм. Позволю себе себя процитировать: «Телков великолепный эротический писатель. Дар, надо сказать, не просто редкий, но почти исключительный. Обычно эротика не удается никому, и прозаики поумнее просто ее избегают, а поглупее — пускаются во все тяжкие с самым плачевным результатом: в лучшем случае — физиологический натурализм, в худшем — велеречивая пошлость. Телкову удается изобразить чисто физическую страсть и при этом не впасть ни первую, ни во вторую крайность, несмотря на то что запретных тем или сцен для него нет».
Во-вторых, Телков весьма своеобразный краевед. Я читал много уральских краеведов, и это чтение часто было познавательно, иногда увлекательно, но никогда не доставляло собственно литературного удовольствия.
И если бы кто-нибудь попросил у меня совет, какую историческую прозу прочитать об Урале, я бы посоветовал Темноводский цикл Телкова. Бажов, безусловно, неподражаем, но мир Бажова — это мифология с некоторыми историко-реалистическими чертами. Творчество Мамина-Сибиряка, конечно, гораздо жизнеподобнее, чем бажовские сказы, однако по части занимательности и юмора Мамин-Сибиряк Телкову, конечно, уступает.
А ещё однажды Телков рассказал, что любит гладить птиц. Любить гладить птиц — это, наверное, хорошо, но надо ещё суметь это делать.