Рассказы
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Мария Давыденко (1988) — родилась в г. Калаче-на-Дону, живет там же. Окончила факультет журналистики Волгоградского государственного университета. Первые поэтические подборки были опубликованы в журналах «Новый мир», «Отчий край», «Урал».
Публикация осуществляется в рамках проекта «Мастерские» Ассо-циации союзов писателей и издателей России (АСПИР).
Алёнка Арзамас
Она была готкой. Её длинные волосы были чернее смоли: потребовалось несколько упаковок краски, чтобы добиться такого эффекта. Она прятала пирсинг, разделявший её ноздри, под шарфом с Весёлыми Роджерами. На улице стоял октябрь, но снег в Арзамасе уже покрывал зелёную траву и мрачное Алино пальто. Четыре утра, девушка в чёрном одеянии на улице Карла Маркса, фонари лениво освещали деревянные ставни занятных домов. Аля хотела бы в это время возвращаться с вечеринки в стиле стимпанк, но она шла печь хлеб и булочки. С такой работой нельзя тусоваться до утра: субкультура субкультурой, но деньги должны быть по расписанию. Нужно оплачивать бесконечные заказы с чокерами, каффами, кружевами, корсетами. Она представляла, что маскирует чокерами укусы вампиров, а каффы — эльфийские ушки — словно дарили ей крылья.
В районе музея Максима Горького девушку посетил ужас. Она увидела, что на лавке сидит бесовское создание и таращится на неё. Аля присмотрелась: это была просто женщина с расквашенной физиономией. Аля раньше никогда не видела настолько повреждённых лиц. Оно переливалось всеми цветами радуги, но выглядело устрашающе.
— Дай закурить! — низким голосом сказало существо.
Аля сфоткала её на телефон и побежала по направлению к пекарне.
— Вот дура! — крикнула ей вслед женщина.
В пекарне Аля рассказала своей напарнице тёте Лиде об утреннем происшествии. Аля не могла остановить икоту, ей пришлось выпить два стакана воды, чтобы прийти в себя. Её отец часто шутил, что она помрёт под забором, если не перестанет слушать Nightwish. Сегодня она ясно представила, что с ней могло бы случиться, не пеки она хлеб. Обычно Аля чувствовала себя неуютно среди нормальных людей, она словно видела свою дефективность со стороны, когда общалась с кем-то. Всех интересовали реальные вещи — ипотека, семья, разводы, сплетни, а Але нравилась всякая фигня — красивые вещи, странная музыка, фатальные сюжеты.
— А давай выложим фотку в арзамасскую группу, — предложила тётя Лида, загородив собой стол для лепки. — А то она такая страшная, так пугает. У неё, наверное, есть родственники какие-то. Может, заберут её с улицы, сделают доброе дело.
Аля заметила на фотографии, что у бездомной в руках была шоколадка «Алёнка». В группе все сразу прозвали новую жительницу города Алёнкой Арзамас.
«Я её тоже видела. Испугалась до чёртиков!» — написала одна форумчанка.
«Она очень портит вид города! Нужно отправить её куда-нибудь!» — написал Арзамасский Старожил.
На следующий день у Воскресенского собора пропали цыгане-попрошайки. Местные жители недоумевали: то ли цыгане испугались конкуренции Алёнки Арзамас, то ли затевали что-нибудь зловещее против неё. Аля, возвращаясь с работы домой, дала новой звезде города булку: всё-таки женщина была одета в кожаный потрескавшийся плащ и ботинки на высоченной платформе, напоминая готку. И цыгане пугали Алю больше.
— Люди тебе завидуют, — вещала Алёнка Арзамас. — Им не нравится, что ты живёшь и одеваешься так, как тебе нравится. Ты не следуешь их правилам. Но ты самостоятельная, ты можешь жить и без них.
«Как ты, что ли?» — подумала Аля.
Дома она смотрела «Эльвиру: Повелительницу тьмы». Постер Кассандры Петерсон висел у Али над кроватью. Её восьмилетний сын однажды пририсовал Эльвире усики и рога. Зная, как Кассандра выглядит в семьдесят один год, Аля сама считала актрису дьяволом. «Алёнка Арзамас выглядит хуже в свои тридцать–сорок», — подумала Аля. Она вспомнила, что талия у неё теперь тоже не шестьдесят сантиметров, а лицо постепенно сползает вниз, словно таящее сливочное масло.
В комнату ненадолго забежал её сын Митька. Аля потрепала его за волосы, чмокнула в щеку и отправила обратно к бабушке — делать уроки. Аля знала, что она не самая лучшая мать, возможно, даже не в первой сотне. Жить, ей хотелось жить хотя бы изредка, а сын не вписывался в систему её жизненных ориентиров. Она предпочитала сбагривать Митьку на мать. Та лучше знала, как обращаться с детьми. Аля давно смирилась с тем, что она плохо проявляет себя в этом качестве. Она плохо проявляла себя во всём, что бы то ни было. Она снизила потолки своих ожиданий. Теперь Аля хотела спокойно деградировать.
На следующий день в город приехала толпа китайских туристов. В музее Гайдара продавщице пришлось достать из закромов все значки, магнитики, кружки, творения местных умельцев. Ещё никогда в сувенирной лавке не было такой кассы. Китайцы скупили весь кофе в киоске. В ресторане они устроили банкет. В этот день в городе случилась удача. На арзамасском форуме написали, а не Алёнка ли одарила прибылью, может, не убирать её с улицы. Бездомная стала достопримечательностью. Аля не забывала вечером отдавать ей непроданный хлеб.
— Твой бывший не ценил тебя. Он считал, что ты ему всем обязана. Хорошо, что помер, — подбадривала её Алёнка.
«И откуда она знает про мужа? И что погиб на трассе!» — удивилась Аля.
На следующий день Дашка Миронова, которая долго не могла забеременеть, написала на форуме, что неделю назад её случайно коснулась Алёнка Арзамас, и вот теперь Дашка понесла.
«Ведьма Алёнка!» — написала форумчанка.
«Интересно, а она лечит артрит?» — спросил Арзамасский Старожил.
«А сглаз снимает?»
Дальнобойщик Витька однажды побухал с Алёнкой Арзамас, а потом его словно закодировали. Ни капли спиртного не мог больше употребить. Его жена не могла нарадоваться и отнесла Алёнке весь самогон мужа. Двоечник Никита написал сочинение про Алёнку и получил «отлично». Родители Никитки не подозревали, что он в принципе способен формулировать предложения, и отнесли Алёнке кимчи по собственному рецепту: это уже было не кимчи, а просто маринованная с хреном цветная капуста, но Алёнке всё равно понравилось.
Аля тоже ждала какого-то маленького чуда. В библиотеке выступал более-менее известный писатель, по книге которого недавно вышел сериал с сыном знаменитого актёра. А Аля увлекалась прозой, мечтала написать готический бестселлер и разбогатеть. Она спросила совета у крамольного богохульного прозаика, с чего начать. Аля надеялась, что он будет глаголить истину в последней инстанции. Она заранее раскрыла рот от удивления.
— А вы найдите себе попа. Который бы вас понимал, просвещал, — изрёк тот.
— А что делать, если мой поп — епископ? У него нет на меня времени.
— Хорошо, что не митрополит.
— Он когда-то заставил меня исповедаться, причаститься. Он мне даже Новый Завет подписал!
— Надеюсь, что хоть не как автор.
Аля решила, что нужно попросить аудиенции со знакомым епископом. А скандально известный писатель продолжать болтать, и у Али засыпали амбиции. И ей еще никогда не было так уютно и спокойно. Она почувствовала, что от неё пахнет булками с маком.
На следующий день Алёнка Армазас пропала с улиц города. Никто не знал, что с ней случилось: то ли она, как большинство чудес, отправилась в Дивеево, то ли её забрали родственники, то ли она попала в психоневрологический интернат. Она ни с кем не делилась подробностями своей непростой судьбы. Она так и осталась загадкой и местной легендой. Жизнь в Арзамасе продолжилась в прежнем русле. Алина съездила с сыном на экскурсию в Дивеево, выучила с ним таблицу умножения. Она пекла хлеб. Так же пересматривала «Эльвиру» и слушала Nightwish.
А Алёнка Арзамас… Говорят, она была шизофреничкой.
Два кота
— Твой предшественник никогда так не делал! — воскликнула Вика, когда котёнок скинул с окна сад Дзен.
Сад Дзен подразумевал фигурку Будды, камень для ароматических палочек, площадку для древесной стружки, но куда Вика насыпала чёрный вулканический песок, что привезла когда-то с Камчатки. Этот набор она купила в магазине «Всё по 200». Вулканический песок смешался на ковре с остатками ниток из набора для плетения фенечек и крошками от солёных крекеров. Вике пришлось пылесосить, хотя делала она это только по субботам. Обычно она просто не мусорила до выходных. Её предыдущий кот это понимал. Он вообще был сообразительный: сразу же пошёл в лоток, потом лёг на пляжное кресло, которое поставили в загородном доме специально для него, и, когда спал, даже не сопел. Он не будил Вику по утрам, не шумел, приносил голубей с перегрызенной шеей по праздникам. Он был серый, без каких-либо белых пятен, помесь дворового с британским. Он был в единой цветовой гамме, подходил по колеру к дивану и шторам. Он даже мяукал не слишком громко, словно знал, что у него, которого в восемь месяцев кастрировали, голос так себе, словно у скрипящей старой двери. Но один был недостаток у Аспирина — он скоропостижно скончался. Соседу не нравилось, что Аспирин грыз огурцы на грядке, и он решил его отравить. А так как Вика когда-то сказала Аспирину, что не сможет его усыпить, у неё духу не хватит, он должен умереть как-то самостоятельно, кот несколько недель скрывался под домом, пока его тело не нашёл ремонтёр-безбашенник. Бедный кот никогда не доставлял Вике проблем, даже ушёл он тихо и независимо, но в мучениях.
Год Вика не заводила другого кота, а потом появился Сонник. Ей его всучили знакомые после посиделок: им срочно нужно было уезжать в столицу, а кошка принесла котят, нужно было их раздать. Это снова была помесь дворового с британским. Сонник был чёрно-белый, с карими глазами. Он быстро сорвал шторы в гостиной, намекая, что ставить ёлку на Новый год не стоит. Сонник был очень шустрый и беспокойный отчасти оттого, что вручили его хозяйке, оказалось, жутко блохастым. Когда Вике было скучно, она вылавливала у кота блох: иногда они ползали прямо по его морде. Ни трёхкратное купание, ни специальный ошейник, ни капли не избавили Сонника от блох. Вика узнала, что блохи, случается, остаются жить в коврах, в пледах, в плинтусах, потом снова перепрыгивают на кота.
Предшественник Сонника был очень деликатным, удивлялась Вика, он блох от мамки не приволок, а после кастрации поспал часик и просто пошёл, будто и полегче как-то стало. Сонник же не расставался с блохами до последнего. Вике пришлось обработать дом дихлофосом в перерывах между созвонами с клиентами. Как веб-дизайнер, она сразу придумала компьютерную игру, где нужно было ловить блох на коте. Игра принесла ей хороший заработок: ловля блох оказалась делом прибыльным. Но Вике всё равно порой хотелось вернуть своего покойного идеального кота. Иногда она пересматривала его фотографии под песню Джеймса Бланта «Good bye, my lover» и рыдала горючими слезами. А Сонник в это время мог найти контейнер с кошачьим кормом и перевернуть его.
— И почему ты не такой, как он? — спрашивала у него Вика.
Однажды строители заперли Сонника в трёхэтажном особняке поэта –наследника богатых родителей. Вика думала, что кот сгинул, но через несколько дней бедолага спрыгнул с крыши, обезумев от голода. Со сломанными лапами он приполз домой. Вика тяжело вздохнула и повезла накладывать коту гипс, даже оплатила ему рентген.
Сонник чем-то напоминал ей покойного мужа — тот тоже не был идеальным. Но она его сильно любила, и, когда он сгорел от болезни за несколько месяцев, Вика думала, что исчезла вместе с ним. Она вспоминала их безумные путешествия по Индии, их первые съёмные квартиры в спальных районах, их любовь к аниме; даже их скандалы теперь виделись ей безукоризненными, им всегда удавалось помириться до захода солнца. Ей казалось, что больше она никого и никогда не сможет полюбить так, как Юру. Он был очень хорошим: он даже не храпел, часто баловал её кофе по утрам, говорил комплименты, умел молчать, когда нужно. Да, он был не очень аккуратным: разбрасывал фантики по комнате, вечно проливал латте, не поднимал ободок унитаза, но он был красивый, и Вика ему подобное прощала. И его увлечение байками, и его любовь к виски с колой, и его бороду, с которой она вечно стряхивала крошки. Когда он болел, единственное, что радовало Вику, — он избавился от бороды. Его лицо наконец стало гладким. Но потом Юры не стало.
Через год появился Витя. Он был из её профессиональной сферы — айтишник. Он не любил выходить из дома, постоянно работал на ноутбуке, всегда избегал конфликтов, никогда не болел. Вике он казался скучным, но Витя был очень удобный и беспроблемный, он напоминал ей покойного кота. И глаза у Вити были такого же серого оттенка, как шерсть Аспиринчика. Иногда ей хотелось назвать Витю этой кличкой, но она берегла его чувства. Витя был неприхотливый, в принципе, такими мужиками не разбрасываются.
Сонник доставлял куда больше хлопот, чем её новый избранник. Сонник не мог сам гулять по участку возле дома, ему нужна была компания, Сонник любил прыгать на шагающие ноги, воображая, что это аттракцион или какая-нибудь игрушка, Сонник ел только определённый вид корма. И он привык лежать на кресле Вити, считая его своим хозяином, ведь тот мало передвигался и проводил с котом много времени. Иногда Вика чувствовала себя рядом с ними лишней. Но потом они ласково смотрели на неё в четыре глаза, как бы опровергая её предположения. Всё-таки без неё у них не будет общего знаменателя.
И Вика думала о круговороте любви в природе – или всё-таки о круговороте эгоизма? Она ещё не определилась, да и какая разница, если всех всё устраивает.