Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2024
Елена Кадомцева (1986) — родилась в г. Троицке (Южный Урал). Окончила филологический факультет ЧелГУ. Работала учителем. Участник Всероссийской мастерской для начинающих писателей АСПИР (декабрь, 2022). Печаталась в региональных журналах («Огни Кузбасса» и др.). В журнале «Урал» печатается впервые.
Публикация осуществляется в рамках проекта «Мастерские» Ассоциации союзов писателей и издателей России (АСПИР).
1. Река
Она вернулась в конце июня. Обычно в это время как раз начинался отпуск, поэтому про увольнение родителям ничего не сказала. И про развод тоже. И про то, что квартиру уже сдала на полгода вперёд.
В Т. стояла жара. Степной зной почти середины лета. В полдень не спасали ни сарафан из штапеля, ни шляпа. Пот выступал над верхней губой, скатывался каплями по вискам. Поэтому по городу она передвигалась перебежками — из тенька в тенёк. Из сумочки всегда выглядывала голубая крышка минералки. Каблуки впечатывались в разогретый асфальт. Она шла к реке. На старую набережную у собора. Хотя для Ольги набережная старой не была, она помнила, как её строили, громоздили валуны, сыпали желтый песок… Сейчас его отмыло до серого, жёсткого, на нём щедро росли пучки травы. А понтон, как и прежде, трепыхался между камышей.
Ольга прошла по выгоревшим тёплым доскам, сбросила босоножки, спустила сумку с плеча. Села на самый край, ноги — одну за другой — в воду. Так она готова была сидеть часами. Солнце отражалось от воды миллионами бликов, она прикрывала глаза или из-под руки смотрела вокруг.
Справа высился автомобильный мост. Он и склон давали благословенную тень после полудня. Влево река шла свободно, поворачивала, огибая город, чтобы еще дальше встретиться с другой — поменьше… Т. стоял между двух рек. Гуляя по городу, можно было спуститься то к одной, то к другой. Ольга чаще всего шла к этой. Та была ленивой, медленной, без пляжа, с заросшими муравкой берегами, с камышовым царством по краю… Эта и та. Так они были у нее в голове с самого детства. Потому что названия она всё время путала.
Куда идёт эта река дальше? Огибает сады, моет берег у профилактория, мельчает все сильнее, бежит между ив, петляет… Ольга прикрыла глаза. Ей часто снилось, как она летит здесь, над собором, над рекой, и вырывается за город, но город как будто другой. Или время другое. Когда не было ни застройки, ни дорог, только редкий березовый лес и степь… А река все равно бежала по этой земле. До всех нас. И после.
Ольга облизнула солёные губы. Потянулась за бутылкой воды. Сколько бы она ни гуляла, куда бы ни шла, — всё равно приходила сюда. Словно река её звала. Иногда этот зов утихал, а иногда — она сделала глоток, аккуратно закрутила крышечку, — наоборот, становился сильнее. Река плескалась внутри — иди, иди!
Ольга поднялась, подобрала босоножки и сумку. Так куда же уходит река, опоясывающая город? Почему я никогда об этом не думала раньше? Почему сейчас думаю только об этом?..
Она сдвинула шляпу на затылок, поправила волосы.
Все реки — косы морской красавицы, что, раскинувшись, лежит на берегу. Тело её в море, лишь голова на краю земли.
«Что со мной делает жара! Я брежу».
Она всё чаще доставала бутылку из сумки, но вода не утоляла жажду. Ту жажду, что вела её по пустынным улочкам, по трассе, мимо заправок и оценивающих взглядов. В лесополосе стало легче. Деревья и облака приглушили беспощадное солнце. Она сняла шляпу. Ступала по рябой от солнечных пятен земле. Вот сбросить бы всё лишнее — сумку, босоножки, шляпу — и бежать, бежать, как в детстве, наперегонки с солнцем, смеясь и задыхаясь. Но тебе тридцать семь, и хотя ты не сильно потяжелела, ты не побежишь, нет. Ты стреножена. Статусом, обязанностями, привычным образом жизни. Ты, конечно, попыталась оставить самое тяжелое, отмершее, когда приехала сюда, но получилось разорвать только внешние связи — увольнение, развод. А внутри ты прежняя. Высохшая, пустая… Как яичная скорлупа.
Она шагнула из-под сени деревьев, берег здесь был обрывистый, река текла внизу. Её река. Ольга подошла к самому краю.
Река была. Страшно обмелевшая. Заболоченная. Едва виднеется среди камышей. Песчаные склоны сплошь в траве. Она облизнула пересохшие губы. Соленые, с привкусом земли. Пыль осела на коже. Весь Т. — город песка, дитя степи.
Надо пройти дальше, ещё дальше, за город, к старой купеческой даче. Память подсовывала картинки с густо разросшимся ивняком и речушкой, которую можно было перейти по камням. Она уже тогда была мелкой.
Ольга из-под ладони посмотрела вправо. Что это за безобразная глыба? Перемычка?.. Мост?.. Жаль, по этому склону не подойти, слишком круто.
Ей пришлось вернуться в лес, обогнуть странную постройку и слишком обрывистый берег и снова выйти к реке. Но реки уже не было. Было изуродованное, разрытое русло с копошащимися внизу людьми и скрипящим экскаватором, вгрызающимся в рыхлый светло-оранжевый склон. Стало понятно: та безобразная перемычка — плотина. Реку, её реку, которую она искала и столько раз видела во снах, осушили.
Ольга почувствовала, как песок осыпается под ногами — не заметила, как подошла к самому краю, — и в изнеможении опустилась на землю. Несколько комьев покатилось вниз.
— Эй! — услышала она позади. — Вниз лучше не ходить, техника сильно шумит, могут не заметить. Задавят.
Голос был хриплый, то ли прокуренный, то ли пропитой. То ли спросонья.
Ольга обернулась через плечо. У дерева стоял парень в майке и растянутых на коленях джинсах. Взъерошенные светлые волосы, осоловевший взгляд. Вряд ли от жары. Ей стало неловко за свои голые колени и плечи.
— Хорошо. Я не пойду вниз. Давно здесь всё разрыли?
— Только начали. В мае, — он прищурился. — Ты не местная?
— Давно не приезжала. Вернулась вот… Мне, — она снова тревожно облизала губы, — нужно к реке.
— Откуда ты пришла? Из садов?
Ольга не слушала его. Она вытянула шею и рассматривала дно карьера, где-то там должна быть вода. Где же она?
— Пошли, — парень тронул её за плечо.
— Что? — она посмотрела на его расслабленно-вялую фигуру, склонившуюся над ней.
— Пошли к реке. Здесь нечего ловить.
— Я была там, — она мотнула головой влево, за плотину. — Там тоже мелко. Мне нужна вода. Много. Река. Большая. Которая была здесь.
С каждым словом в ней поднимался прежний зов, который привел её сюда. Шумел монотонно, заполняя. Иди, иди. Ищи, ищи.
Парень усмехнулся, понимающе кивнул — да-да, протянул руку, помогая подняться.
— Теперь здесь только песок. Я уж знаю. Работал там, — дернул плечом. — Пока не попросили.
— Плохо работал?
Его голос немного разогнал шум в голове.
— Подсидели. Ну и выпил маленько. Жара, — развел он руками. — Двинули?
Ольга кивнула. И они пошли обратно в город. Через лесополосу, трассу, частный сектор с пыльными песчаными улочками. Собаки лаяли им вслед, коты дремали на солнце в тени ворот. Цветы в палисадниках клонили головы, свесившись через ограду, в одном месте маки щедро окропили землю алыми лепестками. Лето было очень жарким. И май тоже. Всё рано зацвело.
По дороге она купила себе новую аква-минерале, а ему джин-тоник. Он благодарно кивнул и тут же вскрыл банку. Она рассеянно смотрела, как он жадно пьёт, утирает рот ладонью, улыбается… Она уже очень устала, и только настойчивый зов внутри понукал её идти. Но куда, Ольга не совсем понимала теперь. Что она ищет? Её река, река, которую она искала по памяти, высушена. Исчезла.
Когда она споткнулась в третий раз и с досадой посмотрела на каблук, чиркнувший по асфальту, он взял её за локоть и увлек к остановке — доедем на маршрутке. Выгреб мелочь из карманов, шлёпнул всю горсть на обтянутую дерматином поверхность: «За двоих!» Ольга села под открытый люк, запрокинула голову, на лицо веяло жарко и сухо.
— Быстро доедем! — Он плюхнулся рядом, посмотрел на её вытянутые скрещенные в лодыжках ноги. — Потерпи.
Ольга придержала подол, трепещущий на сквозняке.
Они выпрыгнули из дребезжащего «пазика» и пошли на площадь. Там гремела музыка и мужской голос бодро отдавал команды в микрофон. «Дамы и господа!» — било в уши, перекрывая вальсовые аккорды.
— Что это? — Ольга разлепила губы и недоумённо огляделась вокруг, площадь заполняли мужчины и женщины в старинных костюмах — платья, парики, фраки, жабо, кружева.
— Репетиция, — пояснил он на ходу. — Танцевать будут. К дню города, фестиваль какой-то. Я сгоняю, — кивнул на вывеску КБ, добавил торопливо: — Жарко. Парит.
Ольга рассеянно кивнула. Она шагнула с тротуара, рассматривая толпу ряженых. Дамы обмахивались веерами и украдкой почесывали вспотевшие под париками головы, кавалеры терпеливо потели, им вееров не полагалось. Сколько денег ушло! Как настоящие! Парча, тафта, атлас, кружево — пенится у ворота и по низу рукавов. Вспомнила. Мама же рассказывала, что местные ткацкие фабрики обе выиграли по гранту, вот и соревновались — у кого лучшая ткань получится. А костюмы — это реконструкция.
«Фестиваль исторического танца — вещал ведущий. — Дамы и господа, прошу построиться. Вальс. Потом полонез, мазурка», — сыпал он названиями. Ольга вглядывалась в лица, пытаясь найти знакомых. Где столько желающих набрали? Наверно, студентов с истфака привлекли, в качестве отработки. Она улыбнулась. А, вот кажется! В лиловом, с турнюром.
— Наташа!
— Оля!
А дальше завертелось: «Как ты вовремя! Не хватает партнёрши одному нашему товарищу, заболела, а сегодня генеральная… Да ты его знаешь, Олег, Олег Николаевич. Преподает иностранные, латынь и английский. Как не застала? А, ну может. Давай скорей. Сейчас подберем, я точно видела на твой рост. Вот это, зелёное. Почти как у тебя, только подлиннее. Ха-ха-ха. Да и чулки тоже, обязательно. Аутентично всё должно быть, понимаешь? Ладно, можешь без парика. Пошли, зовут уже!»
Ольга выдержала только вальс. Хотя Олег Николаевич оказался очень удачным партнёром — немногословным, внимательным, музыку чувствовал безупречно и вёл тоже. Ольга только успевала ноги переставлять. Его рука на талии деликатно подталкивала: налево, направо, назад. А ведь не в танце она бы ни за что не подумала, что он — такой: пружинисто-быстрый, ловкий. На вид обычный мужчина плотного сложения, лысеющий, волосы и борода — в рыжину, не густые. На нем был тёмно-синий камзол с золотым шитьем и шнурами. И белые узкие брюки. Как у гусара. И перчатки, тоже белые. Угас последний аккорд, но он не спешил убирать руку с её талии. Смотрел вопросительно: продолжим?
— Голова закружилась, простите.
Ольга вывернулась из его рук и поспешила к скамейке, где оставила сумку и пакет с платьем и босоножками.
«Смена партнёрш!» — огласил ведущий. Олег Николаевич посмотрел ей вслед через плечо, удаляясь с дамой в сливочно-жёлтом платье.
Ольга вытянула бутылку из сумки и жадно отпила. Вода плеснулась на кружевной ворот, побежала по груди. И снова зазвучало, забило внутри набатом — к реке, к реке, иди, иди.
Здесь же совсем близко. Ольга закрутила крышку, подобрала тяжелый подол и пошла к узкой железной двери — выходу на тихую улицу, от которой полого вниз спускалась ещё одна, до самой реки.
Бутылка одиноко покатилась по ребрам скамейки.
Ольга шла быстро, вот миновала длинную белую стену собора за чёрной кованой оградой, мальчик и пёс на обочине проводили её любопытными взглядами. Пёс лениво тявкнул, а мальчик подтянул брякающий самокат и, оттолкнувшись, помчался.
Ольга шла дальше, мимо высаженных лет десять назад дубов, ещё не набравших силу, лип, роняющих листья в жару, и по деревянной лестнице вниз, к воде, где колыхался тёмный понтон, с которого она зачем-то ушла днём.
На лестнице она потеряла башмаки, один соскочил, второй сама скинула. Чулки остались лежать белыми змеями на песке. Но платье! Тяжелый душный ворох юбок и кружева не стянуть одной. Шнуровка на спине. Она помнила, как Наташа ругалась, протягивая плотный новенький шнур через узкие петли. Ре-кон-струк-ци-я! Она рванула ворот. Бесполезно. Огляделась. Солнце уже не жгло, мягкий вечерний свет ложился на воду. Пляж был пуст. Только одна пара с детьми гуляла там наверху, на смотровой площадке. А вон там, она прищурилась… Её давешний знакомый на удивление ровной походкой спускался по лестнице, на третьей ступеньке доска подпрыгнула, он ругнулся. Да, там башмак я и потеряла.
— Так ты танцевать шла, а я думал, купаться. Всё твердила — к реке, к реке. Воду вот тебе купил, — он улыбнулся хитроватой улыбкой и протянул полуторалитровку минералки. — Ты думала, я за бухлом ходил?
— Да! — Ольга выдохнула сердито, повернулась к нему спиной. — Развяжи.
— Оп! Ну, дела. Сейчас.
Поставил бутылку на песок. Она слышала, как шуршит шнур, выдергиваемый из петель, и чувствовала нетерпеливый жаркий выдох над ухом — на каждый рывок.
— Свободна.
Отступил на шаг. Ольга обернулась, придерживая платье на груди. Весь хмель из его глаз выветрился.
— Спасибо.
Платье тяжелой копной осело на песок. Сорочка, надетая под ним, сошла бы за её зеленый сарафан по длине и плотности. Ольга шагнула к понтону.
— Я туда. Пойдём у воды посидим.
Он кивнул.
Вода шлёпалась мелкой волной о борт, было видно, как глубине шевелятся водоросли. Ольга сидела, уперевшись руками в доски, и взбивала брызги ногой. Он сидел по-турецки, молчал и курил. Смотрел на воду.
— Меня Игорь зовут, — обронил между затяжками.
— Я Ольга.
— Пляж на той стороне. Но через мост надо обходить, долго… Зачем тебе река?
— Она зовёт меня. Звала… Здесь тише, а там, где плотина, сильнее.
— Ясно, — он щелчком выбил окурок в камыши. — Там давно вода ушла. Плотина просто так стоит.
«Та вода в глубине. Она вернётся. Я знаю. Не надо держать её в узде. Не надо!» Ольга подтянула тело к краю, скользнула в воду и поплыла. Белое платье, рыжая линялая голова.
До того берега. Или до буйков. И обратно. С каждым гребком она чувствовала, как вода смывает пот, пыль, усталость и бессилие этого дня и всех дней, что были до. Муж. Карьера. Лицей. Волна бьёт в лицо. Она слышит шлепок тела о воду, не оборачивается, плывёт упрямо. Дни, когда я только спала. Не ходила к воде. Да и вода в городе Ч. меня не звала… Полжизни я думала, что иду прямо, что живу, как надо, и только когда приезжала сюда, то понимала, что мне совсем другое надо. Но что?! Что? Не успевала узнать. Всего неделя. Мало. Потом Таиланд, Крым, Фарерские острова. Антон зарабатывал хорошо. Да и в лицее премии за олимпиадников давали. Платья, туфли, ремонт. Техника. Шуба. Развод. Из-за одного разбитого в сердцах бокала. «Я больше так не хочу!» Не крик. Шёпот в ладони. «Мне пусто. Слышишь? И я не знаю, чем заполнить эту звенящую пустоту».
Ольга хлебнула воды, судорожно вздохнула, носоглотку ожгло.
«Я вернулась, чтобы узнать».
— Эй! — дышит шумно, сопит, брызги летят из-под руки и бьющих по воде ног. — Притормози. Давай отдохнём!
— Как?
Тут же перевернулся на спину, раскинулся звездой.
— Вот. Смотри.
— Я… так… не умею.
— Брось. Это легко. Только… Расслабиться надо.
Ольга мотнула головой.
— Ложись мне на руку. Я подержу. А потом… Сама… Поймёшь… Как надо.
Он говорил с паузами. Бледная грудь под плёнкой воды часто вздымалась. Загорелые до плеч руки, и шея, и лицо. Типичный городской парень. Ольга глубоко вздохнула и прикрыла глаза.
— Ну? Давай, — позвал, повернул голову набок. — Ты уже далеко заплыла. Отдыхать надо.
Ольга перевернулась на спину, но расслабить шею и опустить голову, как и раньше, не получилось. Почувствовала между лопаток его ладонь.
— Раскинь руки. И ноги. Просто лежи. Глаза закрой.
— Не могу! Я…
Он как-то неуловимо быстро и плавно подплыл под неё. Её голова оказалась у него на груди — между ключиц, руками он взметнул её руки в стороны, не давая ей сжаться в комок.
— Просто лежи. Небо… Смотри, какое.
Ольга открыла глаза. Там плыли облака. Розовые, с развеянными на ветру краями. Птичий росчерк. Светло-серый. Чайка. Приглушенная вечерняя синева. Серо-голубая даль. Где-то с краю уже зажглась звезда. Ольга прищурилась. Или спутник. Или самолёт.
Её руки лежали поверх его рук — пальцы на запястьях. Она чувствовала равномерные лёгкие гребки. Хоп-хоп.
— Дрейфуем. Поняла, как надо?
— Нет.
Он рассмеялся.
— Ну, лежи. Потом на пляж?
— Давай обратно. Тебе… Не тяжело?
— Когда я пойду на дно, ты почувствуешь, не сомневайся.
— Любишь воду?
— Чего?
— Плавать, ходить… Ну, быть в ней.
— Люблю, когда она во мне. Особенно в жару. А так не. Не моё. А ты пловчиха?
— Где уж! Так… Просто люблю. Зимой бассейн.
— Что ж тебя никто не научил дрейфовать?
— Я боялась.
— Чего? Это ж то же самое, что плыть, только другой стороной.
— Нет. Надо доверять.
— Кому?
— Воде. Себе… Как тебе сейчас.
— Да. Мне лучше доверять. И не пропадать с радаров.
— Что?
— Пора! — Он обхватил её рукой за плечи и перевернул.
В воде Ольга была быстрее. Но у понтона ей не удалось подтянуться. Высоко. Она жадно хватала воздух ртом, придерживаясь рукой за край. Он, отфыркиваясь, взобрался и протянул ей руку.
— Давай.
Она легла на присыпанные песком доски, слушая надсадный стук сердца. С сорочки и волос натекла лужа. Но сухое прогретое дерево быстро впитывало влагу.
— Эй, ты только не усни.
— Не усну, — покачала головой. — Мне ещё платье вернуть надо.
После воды тело страшно отяжелело. Вся нахоженная за день усталость накрыла, словно крышкой. Ольга едва поднялась. Отжала подол. Вода с коротких волос капала на плечи, стекала по подсохшей спине. Посмотрела, как он прыгает, вбивая мокрые ноги в узкие джинсы.
На набережной по-прежнему почти никого не было. Ольга нашла платье и шагнула в него, мысленно готовясь натянуть все эти юбки, кружева и жесткий корсаж. Игорь подоспел вовремя. Но затянуть шнуровку оказалось не так просто, как распустить. Он ругнулся раз, другой.
— Слушай, иди так! Петли слишком узкие.
— Позвольте мне.
Сидевший на скамейке мужчина поднялся и шагнул к ним. Ольга узнала Олега Николаевича. В руках он держал её сумку и пакет с одеждой. Свой синий камзол он сменил на клетчатую рубашку и джинсы.
— Вы принесли мои вещи! Спасибо, — Ольга улыбнулась и облегчённо вздохнула.
— Да. Только здесь негде переодеться, — он развёл руками. — Придётся вернуться в университет.
Смотрел он доброжелательно и в то же время цепко. Смотрел на Игоря за её спиной. Тот передёрнул плечами, засунул руки в карманы — валяйте, мол. И пошёл, подобрав на ходу оставленную на песке полуторалитровку минералки.
Шнур входил в петли с трудом, но сноровки у Олега Николаевича было больше, он не сдавался — тянул.
— Новые, ещё не разношенные, — говорил с усилием. — Я вижу, вам не очень понравилось… Танцевать.
— Меня Наташа попросила. Но вы правы — сложно. Жарко, неудобно. На любителя. А я не он.
— А я вот втянулся. Отдушина. И тело в тонусе. Не хуже тенниса. Стареть надо бодро, — закончил он. — Всё, можно идти.
— Спасибо. Я босиком, — качнула она головой на протянутые чулки.
— Вам нехорошо стало на жаре?
— Да. Мне нужно было к реке, — Ольга странно повела головой, словно прислушивалась к чему-то внутри себя.
Через калитку они вернулись в университетский двор. После репетиции здесь было до сих пор многолюдно. Кто-то играл, молодежь обступила парня с гитарой. Кто-то катался на скейте. Шуршали колёса. Олег Николаевич проводил её в кабинет на первом этаже. Там было темно и прохладно. Старое здание, пол, выложенный плиткой. Толстые стены, полукруглые широкие окна. Ольга проучилась здесь пять лет. В этом кабинете у них шли совместные пары с юристами, что-то из истории. Или латынь. Рассеянно думала она, вытягивая поочередно руки из рукавов. Затем позволила подсохшей сорочке упасть на пол. Нырнула в свой зелёный штапелевый сарафан. Босоножки оставила в пакете. Провела рукой по спутанным волосам.
Вышла во дворик. Олег Николаевич сидел на скамейке, уперевшись локтями в колени, подбородком — в сцепленные пальцы. Задумчиво смотрел на плитку под ногами.
— Я готова, — Ольга шагнула к нему. — Платье оставила там на стуле. Надеюсь, я его не испортила.
Он выпрямился, скользнул взглядом по её босым ступням и выше — по коленям, кромке платья — до плеч.
— Пойдёмте, — не торопясь, поднялся.
— Я прогуляться хочу.
— Хорошо.
Они шли исхоженным ещё в юности маршрутом — по Ленина, по Советской. Молчали.
— Вам не больно? — он вскользь посмотрел на её босые ноги.
— Что? — Ольга очнулась и замерла.
— Снова нехорошо? — он заглянул в её бледное лицо с лихорадочными тёмными глазами.
— Я…
Как объяснить ему, что меня зовёт река? Тот, молодой… Игорь… Не переспрашивал, просто вёл, дурой считал или больной, но вёл. А этот… Слишком крепко на ногах стоит — не оторвать. А может, это и хорошо? Так и надо. Я удержусь за него. Заглушу этот зов в голове.
— Холодно, — она обхватила плечи руками, выдавила улыбку.
— Я живу вон там, — он кивнул, — через дорогу. Ольга, — помедлил.
— Что?
— Я знаю вас давно. Заочно. Через бабушку. Моя дружила с вашей.
Ольга кивнула.
— Моя умерла два года назад.
— Моя ещё раньше. Расскажите о себе, пока идём. Мне кажется, вам надо поговорить.
— О себе? — она подавила горький смешок. — Мне тридцать семь, я учительница в лицее. Была. Уволилась вот… Замужем тоже — была. Почти семь лет. Жили хорошо… Много путешествовали. Но… Знаете, так бывает, что всё вроде бы хорошо, всё есть. Но словно какой-то зазор остался незаполненным. И в него… Дует. Понимаете? — Оона с сомнением заглянула в его лицо, он кивнул. — Не всегда. Но регулярно. Особенно весной. После зимы. Когда выйдешь после уроков, а солнце бешеное, март, грязь эта, бычки везде, клочья снега, всё серое, пыльное. И всё равно красиво. Потому что солнце и небо, облака бегут, зовут за собой. Особенно за городом. У нас окна на лес были… Жизнь чувствуется иначе. Всё вокруг оживает. И ты становишься… Тоже живая. Вот тогда в этот зазор особенно дует. Сквозит. Если я приезжала в Т., сюда, к родителям, то тоже — сквозило. И казалось, вот-вот я пойму, чего же мне не хватает. Но не успевала, — она развела руками. — Жизнь бежала дальше, отпуск, поездки… Моменты уходили.
— Да, я понимаю.
Они перешли по пешеходному и завернули во двор, остановились у подъезда.
— Подруги говорили — роди ребёнка. Но он не хотел, — Ольга отвела со лба прядку волос. — Мы хоть и поздно поженились, но всё жили для себя… Это вы тоже понимаете?
От потока слов в голове её прояснилось, и к ней вернулась былая колкость.
Но Олег Николаевич лишь невозмутимо хмыкнул, засунул руки в карманы.
— Я человек старой закваски, Оля, — усмехнулся. — У нас было не принято — для себя. Но я и не святой. Два развода. Сын. От первого брака. А сейчас, считай, вообще вышел в тираж, — он миролюбиво улыбнулся. — Подниметесь? Не передумали?
— Не передумала.
Она сидела на диване, подобрав озябшие, вымытые от уличной пыли ноги. В комнате было сумрачно — за окном росли огромные тополя, но она попросила не зажигать свет. Эта квартира была очень похожа на ту, в которой она росла. Темное полированное дерево столика и «стенки»: полки с книгами (она глянула мельком, классика, фантастика, профлитература) и сервант. Диван и кресла обновленные. А паркет, выглядывающий из-под ковра, тот же самый. «Ему сносу нет», — любила говорить мама.
Олег Николаевич принес две дымящиеся кружки с чаем. Поставил на журнальный столик.
— Добавил мяту, — пояснил он.
Ольга рассеянно кивнула. Глаза её снова нехорошо, тревожно блестели.
— Я готов слушать дальше, — он сел в кресло, подался вперёд, уперевшись локтями в колени.
— Не знаю, о чём говорить, — она облизнула сухие губы, попробовала обжигающий чай.
— Мне показалось, вы что-то ищете.
— Реку, — выдохнула она, отставила чашку и откинулась на спинку дивана. — Реку, что была, но иссякла. Но я слышу её.
— А что тот парень?
— А-а-а, он… Он учил меня дрейфовать. Я его случайно встретила у карьера, там, за городом, когда искала… Вы думаете, я сошла с ума?
— Я думаю, вам нужна помощь, — Олег Николаевич смотрел внимательно и немного грустно.
— Больница?
— Участие, внимание, забота — как вам привычнее. Вижу, чай вам не по вкусу пришёлся. Из напитков у меня остался только кофе и коньяк. Хотите?
Она рассмеялась.
— Хочу. Давайте даже без кофе.
Он принёс початую бутылку и две хрустальные рюмки. И воспоминания вновь нахлынули на неё. Студенческие шатания по весеннему городу в компании местных рокеров, разговоры о музыке, а больше о жизни, стихи, свои, чужие, шутки про «Александра» (бутылку коньяка со звучным названием). «Мы с «Александром»». Она перевела взгляд на стол. Здесь «Коктебель». И резной хрусталь. Тоже до боли знакомый. Тот бокал, что она в сердцах приложила об пол, был раритетным, коллекционным. Свекровь подарила. Разбился он на удивление легко. Звучно. Как и их брак. Бряк — и всё.
«Ты сумасшедшая!» — отшатнулся муж, когда она вслед за первым отправила на пол второй, и тарелку, и графин, и…
«Да, — почти пропела она. — Не жди, что я исцелюсь, исправлюсь, поумнею. Ничего не жди! Иди. Уходи!»
С каждой новой разбитой вещью внутри сквозило всё сильнее. Ширился, ширился зазор в груди. И нечем его было заполнить. Пус-то-та.
Коньяк окрасил прозрачное, резное нутро в нежно-янтарный. Ольга пригубила. Тепло. Жадно потянулась ещё. Поперхнулась. Грудь сдавило. Рюмка выскользнула из руки, покатилась на ковёр. Не разбилась. Ольга, замерев, смотрела на неё.
Олег быстро, пружинисто — совсем как в танце — поднялся, пересел к ней на диван. Сгрёб рюмку с пола в ладонь, поставил на стол.
— Ольга.
— Ничего мне не говори. Ничего, — вытолкнула она с трудом, едва отдышавшись от кашля.
— Хорошо, — ладонь легла ей на плечо. — Хорошо.
Даже ласка, даже тепло… Не смогли. Ольга смотрела, как белая занавеска колышется сквозняком у балконной двери. Не помогли, а лишь, наоборот, усилили то, что занялось прежде. Тревожный ищущий зов. Приди, приди. Это вода? Или я сама? Зову себя. Пробую то, чего раньше не позволяла. Дрейфовать учусь. Она вспомнила тихое покачивание на воде, ладонь под спиной, тишину неба. И тишину внутри. Вот тогда не сквозило. Но я снова не успела понять, что для этого надо!
Ольга встала с дивана, подошла к балкону. Через белую штору просвечивали деревянные рамы в сливочно-белых разводах старой краски. Под напором воздуха ткань прильнула к лицу, груди, животу.
Что я ищу? Почему слышу ту запертую воду? Может, стоит просто сказать ей (и себе!) — иди! Беги. Живи. Наполняй эту песчаную яму, мой берега! Пробуй. Больше не лги себе, что всё хорошо, не притворяйся. Поверь той силе, что проснулась в тебе и покоя не даёт.
Вот что тебя зовёт!
Так дай ей ход. Впервые за всё это время поверь. Что ты можешь. Что ты знаешь: плывут облака караванами, несутся облачные стада, почки весной раскрываются от силы и тепла. От силы (твоей!) и тепла (тебе подаренного!). Ты не верила. Ты спала. Прятала лицо в ладонь. Плакала от бессилия и пустоты. Но вскрывается весной река. И под дождём тех хрустальных осколков вскрылась твоя душа.
Ольга отвела занавеску в сторону, шагнула на балкон. Металлические рамы, припыленные стёкла, какие-то вёдра, коробки, рюкзак, приваленный к стене. Пепельница из старой консервной банки, полная окурков. Наверно, копятся здесь годами. Уминаются, оседают пеплом. Она протиснулась мимо хлама, потянула на себя створку. Свежий воздух раннего предрассветного часа окатил её плечи и грудь. Внизу за тополями ярким пятном выделялась новенькая детская площадка. Она помнила этот двор совсем другим — с древними скрипящими качелями и горкой. Приходила сюда к кому-то в гости. Вспомнила и Олега теперь. Олежка — так звала его бабушка. Он был лет на десять-одиннадцать старше, внук закадычной бабушкиной подруги. Учился, уехал, женился, приехал. Потом она перестала запоминать, да и с бабушкой разговоры стали короткие, общались чаще всего по телефону…
Она стояла перед окном, пока розовые отсветы зари не легли на стёкла соседнего дома. Всё тело покрылось легкими мурашками. Пора. Тенью вернулась в комнату, натянула сброшенное платье, в коридоре на ощупь нашла свою сумку и пакет с обувью, вышла, притворив дверь как можно тише. Внизу на лавочке обулась. И пошла по ещё сонному городу домой.
2. Плотина
Дома она проспала шесть тяжёлых дневных часов, пока город мучили зной и духота. Вышла под сизое от туч небо. Парило. Ветер тянул песок и клочки бумаги по тротуарам. Ольга закрепила шнурки на кроссовках и пошла к плотине.
Разговор с родителями напоминал диалог из абсурдной пьесы. Ольга сначала не поняла ни осуждающее молчание отца, ни неодобрительные, но сдержанные вздохи мамы, скользила взглядом по их лицам, не в силах зацепиться: что она сделала не так? А потом вспомнила, что не сказала им про развод. Они всё ещё подгоняют её под прежнюю мерку, под прежнюю жизнь, которая оказалась пустой коробкой, нет, рамкой. Всего лишь красивой рамкой.
«Я ничего не должна Антону. И он мне тоже. Да, давно уже. Вот так, да. Теперь врозь. Мне не жаль, мам. Не хотела вас расстраивать, поэтому не сказала сразу. Да и просто — забыла».
«Как так — забыла!»
«Как дерево забывает лист, сброшенный осенью».
«Что такое ты говоришь!»
«Не знаю… Я лучше пойду прогуляюсь. Где мои кроссовки?»
Ольга шла, не торопясь, без прежней лихорадочной мути в голове. Теперь ей просто хотелось получше рассмотреть то место. Плотину, котлован. Она хорошо помнила реку у старой купеческой дачи — быструю, мелкую. Солнце танцевало бликами. Ивы полоскали ветви. Сейчас всего этого нет. Дача сгорела несколько лет назад, а река… Реку сгубила плотина. Заперли воду, осушили. Ольга вытерла вспотевший лоб рукой, пожалела, что не взяла воду с собой — торопилась из дома выйти. Сегодня было пасмурно — впервые за несколько недель, но по-прежнему очень жарко, душно. Тучи вон ползут. Да вот только грозы отгремят вокруг, а в Т. не заглянут. Как всегда.
Она с облегчением зашла в лесополосу. Шум трассы остался позади. Когда она вышла из-под сени леса, её снова встретила тишина. Техника молчала, не было слышно ни рокота моторов, ни старающихся перекричать их голосов людей. Обеденный перерыв? Выходной?.. Она подошла к обрыву и посмотрела вниз. Экскаватор и бульдозер замерли между куч песка. Дно карьера покрывала вода. Кое-где она поднялась уже до середины мощных гусениц, ещё немного – и подступит к кабине.
Река! Река вернулась! Мутная, тёмная, со щедрой песочной взвесью.
А там что? Ольга посмотрела на плотину. Что там за ней? Когда-то там должна была быть запруда, но река продолжала мелеть, и когда русло окончательно пересохло, то с этой стороны вырыли карьер. Но теперь река вернулась! Она снова посмотрела вниз, себе под ноги, — песчаные кучи торчали из воды, как макушки великаньих голов. Зачем вообще нужно было строить плотину? В практически приграничной зоне. На мелкой речке, вокруг которой сады, дачи, а в основном степь. Чья это затея? Какого безумного градоначальника? Заглохший проект родом из 90-х? Или свежая авантюра? Типа тех, когда после выкладки «экспертов» отчислялись деньги, а потом всё сливалось? Поначалу муж, смеясь, рассказывал ей, как это делается. Потом перестал. Она слушала молча, без улыбки, не понимая: зачем? для чего?
«Так делаются деньги», — бросил он один раз, разозлившись, и рассказывать о работе перестал.
Здесь тоже хотели сделать деньги? Она окинула взглядом всю площадку. Абсурд.
— Привет.
Ольга обернулась. Игорь. Всё те же джинсы, майка, взъерошенные волосы. Похоже, он бессменный сторож этого места.
— Привет. Что там произошло?
— Грунтовые воды. Михалыч предупреждал, — он усмехнулся, подошёл ближе. — Но его не слушали.
Ольга кивнула.
— Река возвращается.
— Как ты и хотела.
— Почему она так обмелела?
— Мусор, слив отходов, ила всё больше, движения меньше.
— А плотина?
— Что плотина?
— Её для чего строили?
— Не знаю. Она давно здесь, мы ещё подростками по ней лазили. Сторож бухал. Молодёжь часто тусовалась. Года два назад о ней вдруг вспомнили, но река пересохла уже, поэтому копать начали, особо не заморачиваясь. Хочешь туда? — он кивнул на бетонную полосу, узкую, наспех построенную, с ржавыми ограждениями по верху и чёрными дырами сухих сливов.
— Хочу.
— Пошли!
Он повёл её прямо по песчаному обрывистому склону, который вчера Ольга предпочла обойти — через лес. «Я знаю, как пройти, шагай прямо за мной». Ольга старалась не смотреть вниз, в мутную воду. Песчаные ручейки срывались там, где от кроссовок оставались слишком сильные следы. «Быстрей», — Игорь протянул ей руку, вытаскивая на широкую полосу из щебёнки, ведущую к бетонному забору с сизой облезшей дверью. Кирпичная кладка возле двери выкрошилась усилиями времени и любителей полазить по заброшке.
— Здесь можно перелезть. Я подсажу, если надо.
— Лучше помоги спуститься.
— Ладно.
Он взобрался легко, на раз-два, перекинул ногу, весело подмигнул ей и ухнул вниз, завалившись на бок. Ольга вскрикнула. Мальчишка! Тронула шершавую стену рукой. В детстве она лазила невысоко, осторожно, всегда шла последней, чтобы не толкали и не торопили. Она не доверяла шатким камням. И слишком самоуверенным парням. Здесь вроде невысоко. Всего метра полтора. Я спрыгну. Удар отозвался гулом в пятках и ладонях. Ольга поморщилась, выпрямилась, отряхивая руки. Игорь шутливо присвистнул, отступая в сторону:
— А как же страховка?
— Оказалось ниже, чем я думала, — Ольга улыбнулась и медленно пошла вдоль ограждения.
Остановилась на середине и долго смотрела на воду внизу. Игорь стоял, прислонившись спиной к ржавым прутьям, шедшим от одного бетонного столба к другому. Он смотрел на неё. Ветерок шевелил её короткие тёмные волосы, лицо было спокойным и собранным.
— Как быстро поднимается! — Ольга порывисто обернулась. — А что будет, если она дойдёт до шлюзов? — Она снова повернулась к реке и, наклонившись, посмотрела на дыры внизу.
— Не знаю. Заслонки закрыты, скорее всего.
— Воде некуда идти. Вместо русла теперь яма и барханы. Кто отвечает за всё это?
Он пожал плечами.
— Меня нанимал Алим. А теперь ни Алима, ни налима, — и он посмотрел через плечо на воду. — Ого, уже метра два будет.
— Чем ты занимался до стройки? — Ольга встала рядом с ним, прислонилась спиной к ограде.
— Таксовал. Грузил, разгружал, ремонтировал окна. А, ещё курьером. Пару месяцев.
— А живешь где?
— В садах, — он улыбнулся. — Пока лето. Старый домик. Старый диван. Яблони и вишни прямо в окно.
Ольга кивнула, улыбаясь.
— У моих родителей такой. За Токарёвкой. Нравится тебе такая жизнь?
— Какая? — он запрокинул голову, потянулся, вскинув руки.
— Ну… Бесцельная.
— Бесцельная? — он попробовал рукой верхний прут ограды за спиной, но садиться на него не стал. — Почему? У меня есть цель.
— Какая?
— Это моя великая тайна, — он улыбнулся, наслаждаясь её озадаченностью. — Ты вот думаешь, я простой выпивоха-разнорабочий, без образования, без дома и, значит, без цели. Ты права — корочек у меня нет. Только справки, — он рассмеялся. — По два курса в колледже. Фотограф. Компьютерщик.
— Ты учился на фотографа? — она удивленно тряхнула головой. — А почему бросил?
— Да так… Влез в долги. Технику продал. Перевёлся.
— А где ты учился?
— В Ч. В колледже сервиса.
— Надо же! Я там работать начинала.
— Ага. Я тебя помню, Ольга Валерьевна.
— Ты?.. — Ольга повернулась к нему, недоумённо нахмурив лоб.
— На моём потоке ты ничего не вела, но я тебя запомнил.
Она покачала головой.
— Не может быть! Хотя это было давно… Сколько тебе лет?
— Тридцать.
— Врешь.
Он рассмеялся и, оттолкнувшись от перил, встал прямо перед ней, раскинув руки, — ну, смотри.
Ольга смутилась. Парни, конечно, стареют медленнее, но не могла же она ошибиться на десять лет!
— Ладно, верю.
Она хотела отойти, но он буквально поднырнул под её взгляд — нет, ты посмотри. Посмотри на меня. Ольга вздохнула, сдалась. Голубые глаза в выгоревших светлых ресницах, чуть вьющиеся от жары волосы надо лбом, улыбка, оживляющая всё лицо. Абсолютно незнакомое лицо. То ли оболтус, то ли шут, то ли герой чьего-то романа.
— Значит, ты меня запомнил, — Ольга обернулась к воде, прислонилась правым боком к ограде.
— Да.
— Я сильно изменилась?
— Нет.
— Да, — она задумчиво провела рукой по шершавой от ржавчины перекладине. — За это время не было ничего, что меня изменило. Почему я совершенно не помню тебя?
— Какая разница.
— Пятнадцать лет прошло…
— Твоей бесцельной жизни.
— Что?! — она обернулась так резко, что перила жалобно скрипнули.
— Ты сама только что сказала, что не было ничего — пустая жизнь была. Помнишь, ты спрашивала, что будет, если вода поднимется? Вот она поднялась. Но плотина в обратную сторону не работает. А с этой стороны русло разрыли, насыпали песка… Это будет просто карьер со стоячей водой. Он не станет рекой. Недостаточно вернуть воду, надо ещё дать ей путь.
— Нет, — она зажмурилась и тряхнула головой. — Нет. Так не будет.
— Плотина заброшена. Заслонки закрыты. Да и воды пока маловато.
— Так открой их! — она ударила ладонями по перилам.
— Пока вода не поднимется до шлюзов, никто ничего делать не станет.
— Вы заперли воду, вы рыли землю! — она снова и снова ударяла ладонью по ржавому пруту. — Глупо, бесцельно, просто так!
— Я ничего не рыл, успокойся.
Он стоял, засунув руки в узкие карманы, покачивался с пятки на носок.
Ольга перегнулась через перила и отчаянно всматривалась в тот берег, где высились кучи вырытого песка, перекрывшие старое русло.
— Так не должно быть, — упрямо повторила она.
— Пошли отсюда.
— Иди. Я останусь.
— Как хочешь, — он легко развернулся и пошел вдоль ограды, но не обратно — к двери, а в противоположную сторону.
Ольга всё смотрела и смотрела на воду. Серую, мутную, поднявшуюся со дна. Упрямую воду. Ей не хватает силы. Нужны дожди, чтобы вода поднялась ещё выше и смыла все преграды. Много-много небесной воды для топкого дна. Ну почему, почему грозы обходят город?! Она ещё сильнее навалилась на перила. Воде нужна дорога. Мне тоже очень нужна она…
Ржавый прут под её рукой резко ушёл в сторону, выскочил из пазухи. Ольга потеряла равновесие, дыхание перехватило, она видела, как осколками старого зеркала вода приближается к ней. Железные прутья резанули по животу, по ногам — она летела вниз.
3. Дождь
Дождь шёл вторую неделю. Резко похолодало. Но Олег Николаевич не роптал, он любил, когда свежо. Спал по-прежнему с открытым балконом, белая занавеска скользила бахромой по паркету. А вот к стуку капель по карнизу не сразу привык. «Если так пойдёт дальше, — шутил он с коллегами, — то придётся переименовать город в Макондо». Впрочем, такое лето уже было, в 2014-м. Из всего, что тогда было, вспоминалось легче всего именно бытовое, обыденное — холодное дождливое лето.
Олег Николаевич посмотрел на парня, сидящего перед ним. Откинутый на спину капюшон толстовки, ёжик светлых волос, палевые пятна щетины на щеках и взгляд, как тогда на пляже, — чуть насмешливый, но беззлобный. Они укрылись от дождя в домике на игровой площадке, сидели за столиком друг напротив друга. Парень ждал его у подъезда.
— Мне нужно поговорить с вами. Об Ольге.
Первым желанием было двинуть в плечо и пройти, хлопнуть дверью перед чересчур любопытным носом. Но он знал, кто вытащил Ольгу из воды. И эту правду в угол не запихнёшь.
— Идём, — мотнул головой. — Она без изменений, в коме.
— Это я знаю.
— Прогнозов не дают, — Олег Николаевич протиснулся между столом и скамейкой, сел, подождал, пока парень устроится напротив. — Сотрясение, хотя внешних травм нет.
— Она не успела удариться. В воду она упала уже в отключке. Воды наглоталась, это да. Но у меня получилось вытрясти из неё почти всё. Вода вышла, а она даже глаз не открыла.
— То есть остановки дыхания не было?
— Не знаю. Может, и была. Её вырвало водой, она кашляла, дышала. Но не проснулась потом.
Олег Николаевич развёл руками.
— Я не врач.
— Я тоже.
— Так чего вы от меня хотите? О чём пришли говорить?
— Вы видели её накануне, говорили с ней… Наверно, знаете, что она искала реку. Я думаю, вода в карьере не просто так поднялась — именно тогда, когда она её искала. Ольга как-то связана с ней. Пока воде не будет выхода из карьера, Ольга не очнётся. А пока она спит, идёт дождь. Воде нужен путь.
— Это бред.
Парень откинулся на спинку скамейки, посмотрел внимательно, сказал очень медленно.
— Вы же были… достаточно близки. Неужели не поняли?
— Что я должен был понять? Да, она была немного не в себе, встревожена, её лихорадило… Я думал, ей нужна забота.
Он покачал головой.
— Свобода. Забота — после.
— Ну, тогда мы оба ошиблись. И я, и она, — Олег Николаевич вздохнул. — Это была очень странная встреча.
Парень напротив кивнул.
— Возможно. Сейчас важно другое. Надо выпустить воду из карьера. Я уже обошёл всех, кого можно, но концов не сыскать, кто в отпуске, кто просто забил. А дожди идут, вода поднимается.
— Хорошо, что я могу сделать?
— Надо вернуть реку в старое русло. Не ждать, пока смоет всё — берега, плотину. Я был на карьере, там начали ставить отводную трубу, но бросили. Деньги кончились. Хотя осталось немного. А ещё можно открыть заслонки на плотине. Вода как раз на уровне шлюзов. Она найдёт себе путь.
— Допустим, я тебе поверю.
— А мне больше и не надо, — быстрая улыбка озарила его лицо. — Ваша задача — заслонки, моя — доделать отводную трубу. Там немного подкопать, даже техника есть.
Олег Николаевич задумчиво оперся подбородком о сцепленные в замок руки.
— Заслонки, говоришь… А если Ольга не проснётся, а дождь прекратится сам собой?
— Она проснётся, только если мы сделаем так, как я говорю. Готов поспорить, — парень обезоруживающе улыбнулся и накинул капюшон, готовясь шагнуть обратно под дождь.
— Погоди. А почему именно я? У тебя что, кореша нет, который бы просто открыл эти заслонки?
— Нет. Даже если бы был. Нужен тот, кто будет не просто делать… Кто будет знать, для чего. Вы и сами это поймёте, как только перестанете твердить: это бред. Просто вспомните Ольгу. Она ведь вам очень близко показалась.
Олег Николаевич кивнул и тоже вышел под дождь. Монотонный, то усиливающийся, то затихающий. Сходить, что ли, посмотреть на этот карьер?
Но он развернулся и, тяжело ступая по лужам, пошёл домой.
В тёмной прихожей стянул куртку с отсыревшими плечами и спиной, стряхнул её, разулся. Прошёл на кухню. Лампочка светила тускло — жёлтым светом, опять забыл выключить, уходя. Задумчиво постучал банкой кофе по столу, но передумал, вернулся в комнату, протиснулся на балкон. Посмотрел на переполненную жестянку с окурками, поморщился и вытянул новую из пачки.
Курил долго, стоял, облокотившись на раму открытого окна. Прохлада не обволакивала зябким коконом, а лишь приятно освежала лицо. Пару раз он глубоко вдыхал сырой воздух. Смотрел, как капли стекают по плотным кожистым листьям. Асфальт внизу был сплошь покрыт лужами. Вода уходила плохо. О том, что с Ольгой случилось несчастье, он узнал от Наташи. Танцорши и коллеги по вузу.
«Что Ольга делала там — на карьере? — недоумевала она. — Плотина же заброшена, хорошо хоть, парень этот рядом оказался… Да, это действительно хорошо».
Дома нашел в бабушкиной записной книжке номер телефона, созвонился с матерью Ольги. Она рассказала то же самое. А потом добавила: «Что ж, это неудивительно, что мы ничего не понимаем, не знаем. Она ведь даже о разводе ничего не сказала! Случайно узнали — к слову пришлось. А ведь у них, похоже, давно с Антоном неладно было. Я позвонила ему, а он… Молча выслушал, попросил держать в курсе. И всё… Почти семь лет вместе. В ноябре годовщина была бы…»
Хороша задачка. Что он мог узнать о женщине за один танец, один вечерний разговор и одну ночь, больше напоминавшую… сход лавины. Или потоп. Тебе кажется, ты только пробуешь воду, приноравливаешься, а она настигает волной, не спрашивая, не рассуждая, захлёстывает с головой и отступает, совершенно чужая, непонятная, непонятая. Ах-ах, вот и ты дошёл до сравнений с водой, с рекой. Он стряхнул пепел в банку. И это уже не кажется тебе таким уж бредом. Река разлилась, почувствовала свою силу, теперь ей нужны берега, нужно вернуться в русло, чтобы сохранить себя.
Хех. Придётся-таки найти того парня. И разобраться с заслонками. Он бросил взгляд на лужи, дождик умеренный, самое время прогуляться. До карьера.
Олег Николаевич извлёк из шкафа старую брезентовую куртку (ещё со времен рыбалки, единственного их с сыном общего увлечения) и новые брюки декатлон. Коллеги подарили. Да всё никак не находился случай. Резиновые сапоги стояли под вешалкой в коридоре. Их-то он еще не успел убрать с весны, как снова пригодились.
Пока он собирался, поднялся ветер, тучи тянулись тёмными полосами через небо, дождь усилился. Олег Николаевич шагал, засунув руки в карманы. Вода веером выплескивалась из-под сапог. В песке на обочине оставались следы, но быстро смывались потоком капель. В лесу стало попроще — как под пологом, ненадёжным, правда, — дунет, и вся накопленная воды хлынет вниз, тебе за шиворот.
К карьеру он вышел, сопревший от быстрого шага. Ветер холодил мокрое лицо. Подошел к краю, всмотрелся в мутную, рябую от капель воду, из которой торчали верхушки кабин. Мда-а-а. Так и есть. Бросили, концов не сыскать.
Посмотрел на плотину. Вода плескалась высоко, уже перекрыла шлюзы. Перевёл взгляд в противоположную сторону — там высились кучи тяжёлого бурого песка, за которыми было старое русло. Он вспомнил это место. Когда-то здесь бежала речка, то ускорялась, то замедлялась. Но перепад высот всегда был небольшим. Про постройку плотины он и забыл. Кажется, здесь хотели построить что-то типа загородного дома отдыха, и нужен был более разнообразный вид. Точно. Заказчик хотел, чтобы «как саткинские пороги». Но итог вышел иным. Игрушечная плотинка и окончательно обмелевшая река. Да и разрешение на постройку в приграничной зоне так и не дали. Постепенно неудачный проект забылся. Всё вокруг выглядело заброшенным. Особенно сейчас. Утонувшая техника. Изрисованные граффити бетонные стены… И тишина. Трасса далеко. До ближайшего садово-огородного хозяйства тоже прилично. Он словно попал в сон, в котором шум дождя задавал тон, а всё остальное тонуло в нём — в прямом и переносном смысле. «В её сон», — услышал он в голове насмешливый голос парня. Ругнулся и пошёл вправо по обрывистому берегу туда, где песчаные кучи сходились в перемычку. А за ними в овраге неожиданно нашлись люди, над которыми навис со склона маленький экскаватор, весь в глине и грязи. Трое мужчин жарко спорили. Вокруг были сложены трубы, кучки щебня. Всё-таки какие-то работы велись.
Олег Николаевич начал неспешно спускаться к ним. Земля проседала, катилась вниз влажными комьями. В траве на дне стояла вода, приходилось с усилием вытягивать сапоги из чавкающей, раскисшей почвы.
Подойдя ближе, он увидел, что от песчаной кучи в середине тянулся недоделанный дренажный канал. С хорошим наклоном, с укрепленными склонами. А дальше совсем неглубокий, небрежно отсыпанный щебёнкой, переходящий в старое песчаное русло, поросшее травой. Видно, не думали, что воды будет столько. Ещё немного, и она размоет песок. Возможно, завтра. Или сегодня ночью. Что там по ходу русла? Сады? Неужели правда никому дела нет?
Спор прервался, когда он подошёл ближе. Его недавний знакомец, одетый в брезентовый комбинезон, и два темноволосых горбоносых парня, одетые явно не для земляных работ. Все смотрели на него, хмурясь от стекающей по лицу воды. Облегченная улыбка скользнула по лицу Ольгиного спасителя, он повернулся к тем двоим и что-то коротко с нажимом сказал. Они переглянулись, пожали плечами и пошли вдоль недоделанного канала к наиболее пологому склону, над которым виднелась морда «хаммера». Парень подошёл к нему, стряхивая воду с капюшона.
— Отлично! Спасибо, что пришёл. У нас не так много времени, дождь и не думает утихать.
— Что ты думаешь делать?
— Видишь малыша на склоне? Длины его стрелы как раз хватит, чтобы прорыть середину — там немного осталось, — и вода пойдет в канал.
— Его ж не доделали.
— Это уже не важно. Русло на месте, оно достаточно глубокое.
— Не размоет?
— Не должно, на склонах трава и деревья, а ещё дальше скальные выходы.
— Там прилично воды скопилось, если хлынет…
— Вот для этого мне и нужен ты! Надо сперва открыть заслонки, уменьшить давление. Видел, вода уже в шлюзах? Она пойдёт сперва в ту сторону, за плотину. Перепада высоты там почти нет. Плотину для декорации строили, я уже разобрался, — он потёр ладонями заросшее щетиной лицо, резко вздохнул. — Ну что? Начинаем?
— Как тебя звать-то? — Олег Николаевич, прищурившись, ещё раз окинул взглядом всё — серое небо, бурые склоны, отмытую зелень по краям. Замерший экскаватор с узким ковшом.
— Игорь.
— Олег.
Они обменялись коротким рукопожатием.
— А что там за плотиной, Игорь? Пришла вода?
— Конечно. Но немного, — он смотрел внимательно, нетерпеливо, голубые запавшие глаза сверкали почти лихорадочно. — Всё получится.
— Ладно, Игорёша. Рискнём.
***
Вокруг неё была тьма и большая вода. А больше ничего не было. Ольга была одна. Без земли, без опор. Ни границ, ни тяжести — ничего. Она была пузырьком. И, конечно, её вынесло на поверхность. Тогда появились руки, ноги, голова. Но тьма и вода никуда не отступили. Среди теней она разглядела самую тёмную. Это была лодка. Она взобралась в неё и легла на спину — как в колыбель. Вода несла её в темноте. Дрейфовать, вспомнила она. Я дрейфую. А потом на небе зажглись огни.
Они становились всё ближе, ближе, слепили. Лодка ткнулась в берег, и Ольга проснулась.
— Очнулась, — услышала она. — Зрачок сокращается, динамика…
Ольга пыталась зажмуриться, уйти от этих голосов, рук, трогающих её за веки, от света, тянущего её из лодки в другой мир. В её мир.
Она лежала тихо-тихо, слушая его и себя. Уже не пыталась вернуться в тишину междумирья и свою лодку-колыбель. Она пыталась найти себя здесь. Вспомнить. Действительность наплывала волнами. В обратном порядке. Вот её нырок-кувырок с плотины, резкий, почти злой разговор с Игорем, странное мимолётное сближение с Олегом Николаевичем, ещё раньше — развод, увольнение… Осколки, осколки. И река. Река, которая была всегда. У которой она собирала камешки, рыла каналы, потом училась плавать, смешно задирая подбородок. Щурилась на солнечные блики. Возле которой она была счастлива, была собой… Она становилась всё дальше. И Ольга тоже — от самой себя. Строила стену из стремлений, достижений, значимых в глазах большинства, но не её собственных (хотя она и убедила себя в обратном). Строила хорошо. До тех пор, пока река, её живая река не иссякла, придавленная этим грузом. Но теперь плотина вскрыта! Река снова течёт свободно, моет песок, несёт ил и строительный мусор.
Ольга вздохнула и открыла глаза. Белые световые колбы. Гудят. Желтоватые стены. Провода. Стойка для капельницы. Она повернула голову. От этого усилия комната начала вращаться. Реанимация. Ольга снова зажмурилась.
Она начала дремать, когда в палату пришли. И переложили её на каталку. Колёсики дребезжали по бетону, её голова мелко вздрагивала в такт на подушке.
— Ничего, девонька, скоро ножками пойдёшь, ножками…
— Давайте в 207-ю, — гаркнул другой голос над ухом.
В 207-й она осталась одна. Накатила слабость, но уснуть не получалось — на границе яви и сна появился настойчивый звук: шурх-шурх, стук. Отскочило, покатилось. И опять: шурх-шурх, стук. Посильнее. Звякнуло стекло. За окном раздался смех.
Ольга дышала размеренно. На выдохе повернулась на бок. Через два спустила ноги. Медленно-медленно села. Ждала, когда в голове прояснится. Сползла с кровати. По стенке шаг за шагом подошла к окну. Кажется, миновала вечность. Но звук не умолкал. Шурх-шурх, стук. Кто-то бросал камешки. Дребезжало стекло. Она прижалась к нему. Внизу на газоне прыгали двое, махали руками, увидели её, закричали. Она улыбнулась, повела ладонью в ответ. Оба. Вдвоём. Ну, конечно. Кто бы ещё… Поверил, что… Что у неё есть река. Своя собственная. Живая. Ольга увидела, что деревья, и асфальт, и кирпичные стены — всё мокрое, серое. Но дождь больше не капал. Вода нашла себе путь. И я тоже. Она приложила ладонь к губам, а потом к стеклу. Спасибо. Спасибо. Что были рядом, что не прошли, что услышали — меня, когда я сама себя ещё не слышала.
Теперь я знаю, куда мне идти. За водой по старому руслу, по песку, по камням в степь и тишину, в одиночество — без пренебрежения и осуждения, без страха. Я знаю, что можно отдавать свою силу и возвращать её. Только лгать не надо. Убеждать себя, что всё хорошо. Можно сбрасывать шкуру. Быть нагой. Выступать из вод — как Венера. Падать в них и дрейфовать — как Офелия. Позволять воде уносить всё отмершее. Больше не бояться глубины: воды и себя. Как хорошо знать это! И ещё то, что есть те, кто умеет так же — нырять, находить пути, вызволять из тьмы.
***
— Ну вот, теперь ты смеешься, — он довольно откидывается на спинку стула, руки сцеплены в замок на затылке, нога закинута на ногу, светло-голубая паутинка одноразового халата расползается, и через неё видно чёрные джинсы и толстовку. — Значит, не зря мы месили грязь.
— Не зря. Как вы угадали, какое окно моё?
— Никак. Мы именно наугад кидали. Но подошла к окну только ты.
Он улыбается, качается на стуле. Ольга молчит и перебирает цветы, сваленные копной на одеяло. Мышиный горошек, львиный зев, ромашки, колокольчики. В городе снова солнечно. Лужи просыхают. Вишни наливаются, а весь остальной огород загублен, — жаловалась мама.
— Передай и ему спасибо, — говорит Ольга. — Вы — последние рыцари.
— Что?
— Ланселот и Дон Кихот. Или наоборот. Просто передай, хорошо?
— Ладно. Я пойду.
— Иди, — Ольга смотрит на цветы, в её глазах плещется река — вся в солнечных зайчиках. — Меня скоро выпишут. Увидимся.
— Ага, — он встаёт, вытягивает цветок из кипы на одеяле. — Приходи, будем есть вишни, не вставая с дивана.
И, подмигнув, выходит. Вихрем слетает по лестницам, голубую паутинку халата сдувает с плеч, он бросает её комком в ведро. Одаривает пропустившую его медсестричку цветком и с облегчением выходит на крыльцо приемного покоя.
С того момента как перестал идти дождь, и он бросил торжествующий взгляд на своего товарища-скептика — не удержался, — он ощущал себя часовым механизмом, у которого кончается завод. Но упрямо продолжал идти. Вытягивал сапоги из грязи. Когда сменил их на кеды, ничего не поменялось — внутри. Очень хотелось дойти до своей конуры в вишнёвом саду и лечь — так, чтобы ветки свешивались через раму к изголовью. Дело сделано. Река свободна. И горе-Ромео, нет, Ланцелот или — как она там сказала? — Дон Кихот, в общем, бесцельный чудак готов повесить плащ на крючок. Рядом с фотоаппаратом и гитарой. Чтобы лежать и просто есть вишни, не вставая с тахты, и слушать рок, пока мир делает очередной виток.