Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2024
Матвей Макаров (2000) — живет в Санкт-Петербурге. Первая публикация в журнале «Урал».
***
Холодною рукою прикоснусь
к руке твоей, нам света было много
фонарного, хроническую грусть
прими, мой друг, как небо над дорогой
бескрайнее, лиловый длится день,
веселый шум над миром запределен,
и клена примелькавшаяся тень
напоминает облик привиденья.
Молчу и улыбаюсь, глядя на
мертвеющие русские задворки,
прости меня, эпоха, старина,
я вру, предпочитая отговорки,
все это сочинительство стихов
и силлабо-тоническое братство,
находку для скучающих воров,
подумаешь — куда еще податься?
Ах, осень, осень, осень, ничего
ты не приносишь путного, помимо
соединенья с вечностью того,
что так ценили деятели Рима,
снискавшие свободу и любовь
в распитии вина и треволненье
перед сакральным правом видеть вновь
божественное зеркало явлений.
Так листья устремляются к ручью,
бессмертие свое обозначая
в знак равенства, согласье на ничью
с незримым содержателем причала,
властителем и собственником грез,
едва ли различимых от забвенья
тобой, когда сентябрьский мороз
рождает сумрак вод и вдохновенье.
Избранник царский, ты теперь один
на всей земле, средь всех ее предместий,
как долгая полярная звезда,
не знающая судеб и последствий,
таков твой путь, сияние пустот,
блуждание твое, сосуд скудельный,
меж двух огней и ангельских частот
в надежде на посмертное спасенье.
***
В деревнях потёмки чернее хлеба,
Молоко в кувшин наливает мама.
Над Россией крест. За Россией — небо,
За Россией то, чего знать нельзя,
И не надо.
Через сотни лет холодок по коже,
Мёрзлый сумрак стелется пеленой.
Вопрошаешь коротко, осторожно:
Что-то будет, Господи Боже мой?
— Извини, но позже…
***
Идёшь, светлоокий, в шапке,
Снежинки ложатся в руки.
Случайные ноты в папке.
Ни горечи, ни разлуки.
Душа громоглáсит горном,
На календаре настенном
Незрелы обводки чёрным —
Засим наберутся, верно.
Вещает радийный Моцарт.
И если бы всё сначала
Так подлинно и так просто
Звучало бы и звучало.
До-м‰-соль-си-дó-ре-дó-ля,
Шестнадцатая соната.
Какая земная доля
Начертана без возврата —
Не знамо тебе, мальчишке:
Кайфуешь за партой возле
Барышниковой Иришки,
Застенчивый и нервозный.
Косые летят снежинки,
На кухнях сидят живые.
И так далеки поминки,
И раны не ножевые…
***
Россия — как тихи, тихи, тихи.
Ивáнова — стихи, стихи, стихи.
Россия — лишь евреи и менты,
Менты, евреи и мои кенты.
Стихия, немота и та страна,
Пространна и странна, странна, странна,
Долга вовек. И прибыло вовек:
Снегов, снегов, снегов. Вихрится снег.
Прудится снег, как вьётся слепота.
Застылая дремота, ломотá.
Огонь, сирень, Ивáнов, лоскуты
Сирени, снег, июнь, цветы, цветы
Красны, красны. Бледны мои кенты.
Венки, погосты — смрадом налиты.
Снега, менты, Россия, пустота,
Как смерть, произнесенная до ста.
***
Сигареты горчат, огорчая язык,
По-осеннему буднична смерть.
Станешь божьим, надвечным, застынешь вблизи,
Чтобы слёзы и кровь отереть.
Всполыхнешь, растревоженный отблеском туч,
Льётся дождь — соглядатай небес.
Как войти в этот мир, одолеть этот луч,
Проникающий в тёмный подъезд.
Как заставить себя, надышавшись листвы,
И табачных миазмов притом,
Отойти от окна, волокна пустоты,
А прыжок приберечь на потом…
Неизвестный безмолвствует — иней иной
В его стане подобен петле.
Все вопросы пожги, отчекань позывной
И ступай по прижизненной мгле.
Выпей водки, послушай по радио херь,
Огляди сей пустынный квартал…
Боже мой, отчего я вхожу в эту дверь,
Если прежде за ней не бывал?
***
Листва коснела. Крылся лес.
Курил Дантес.
Нельзя, как Данте. Дуэлянт.
Пил секундант.
Палил поэт. Как будто лист.
Как будто чист.
И наизусть — я тоже пал —
Из уст читал:
Любимым всё
Любым… но вы
Былым… я к вам
Пишу
И вторю бурям мглы
Его словам,
Тем, что нечаянны, круглы,
Как быль и лед.
Но белоснежные ветлы.
Но он уйдет.
***
не сторонник поверий, приличий
ухожу ото всех, одинок.
закрываю глаза — Беатриче
достаёт флорентийский платок.
я держу её тонкую руку
и своею сжимаю рукой,
я на миг отдаляю разлуку
выдыхаемой в небо строкой.
ледяным полусветом согреты,
мы о чём-то своём говорим.
фонари, поцелуи, терцеты:
вы любили, Макаров? — любил.
***
Кучевые и перистые
нависают над пропастью,
никуда нам не деться
от полуденной пыли мирской
и тоски королевской.
Оттого хорошо и легко,
что не знаешь ни черни, ни знати,
окруженный рекой,
остаешься один-одинок с пустотой
и простором во взгляде.
Только ночь и река,
потому ты и свят, и пречист, и покорен,
что бегут над тобой облака,
шелестит под тобою трава,
и деревья не мыслят покоя.