Дмитрий Кравченко. Многогранный 2.0
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2024
Дмитрий Кравченко. Многогранный 2.0. — М.: Издательский Дом «Зебра Е», 2024.
Дмитрий Кравченко сегодня является одной из самых популярных и узнаваемых фигур стихотворного Рунета. Его аудитория на ютьюбе составляет более 600 000 человек, а в соцсетях уверенно движется в сторону трёх миллионов. Кравченко активно гастролирует по стране с творческими вечерами и концертами, популяризирует поэтическое слово всеми доступными средствами, в т.ч. через созданное им объединение «ЛитГост», собственный подкаст и «маски» ролевых персонажей (прежде всего «Геннадия из Ростовской области», неожиданно перевоплощающегося в исполненного харизмы героя-любовника с бархатным голосом и пронзительным взглядом) в популярной среди молодёжи т.н. «чат-рулетке». В 2020 году Кравченко стал обладателем приза зрительских симпатий Всероссийского фестиваля поэзии им. Леонида Филатова, позже — с романом «Ростовская сага» — финалистом премии Фазиля Искандера. Недавно книга «Многогранный 2.0.» была отмечена премией «Гипертекст» в молодёжной номинации. Наконец, Дмитрий Кравченко стал «самым продаваемым современным поэтом России 2023 года» (эта информация размещена на форзаце книги).
Для поборников поэзии «высокой», толстожурнальной всегда велик соблазн от поэзии «сетевой» отмахнуться с брезгливым или равнодушным (реже) «фи». Совершить этот жест аристократического снобизма довольно просто, однако гораздо интересней разобраться, какие собственно стихотворные элементы позволяют автору «взять» массовую аудиторию, как «текстуализирован» творческий успех и какой ценой это даётся стихотворцу. Новая книга Дмитрия Кравченко «Многогранный. 2.0.», объединившая стихи 2020–2023 годов, «а также ранние, нигде не изданные работы»1 (как гласит аннотация), даёт для такого рецензионного блиц-анализа материал в высшей степени наглядный, находясь на любопытном «перешейке» между поэзией «сетевой» и поэзией бумажной. Тем более в последнее время наметилось некое схождение этих полюсов, по крайней мере, их противопоставление и противостояние точно перестало быть примитивно одномерным.
Итак, первый, главный и самый наглядный параметр успешной творческой стратегии Кравченко — разнообразная и многовекторная самопрезентация, настойчивость и интенсивность которой балансируется её акцентированной искренностью, коммуникативной открытостью навстречу читателям (быстро становящимся поклонниками). Если название предыдущей книги Кравченко «Опиши меня прилагательным»2 представляет собой просьбу, то в «Многогранном 2.0» автохарактеристики поэт уже никому не доверяет. Кравченко внимателен ко всем презентационным компонентам: полнометражный портрет поэта на обложке, qr-коды, ведущие на соцсети автора, фотовклейки, запечатлевшие Кравченко с различными знаменитостями и демонстрирующие заглавную «многогранность» автора, представляя его в ипостасях теле- и радиоведущего, театрального актёра и киноактёра, спортсмена (греко-римская борьба) etc. Не обойдён и такой значимый элемент, как «опора на авторитет»: предисловие Дмитрия Воденникова, привычно исполненное из его фирменных «барочных» аллегорий и виртуозного «плетения словес». Свою «многогранность 2.0» (надо сказать, что эти означающие на компьютерном языке «прокачанность» цифры фигурируют не только в заглавии книги, но и в названии разделов и даже отдельных стихотворений, что выглядит слегка инерционно и навязчиво) Кравченко подчёркивает и в кратком предуведомлении «от автора»: «во мне сидит ещё больше граней, чем это было в первой части» («грани сидят»? — сомнительно, но ок), выражая простодушную (простодушие — тоже важный презентационный компонент) надежду, что, читая книгу, «каждый сможет и поплакать, и посмеяться» (акцентируя таким образом терапевтическую функцию поэзии), и завершая не очень уместной, на мой взгляд, в данном контексте цитатой из Экклезиаста о том, что «всё проходит».
Разносторонне развёрнута автопрезентационность, разумеется, и в самих стихах, в которых перед нами предстаёт довольно обаятельный образ: в меру инфантильный, не желающий взрослеть, тонко чувствующий и остро переживающий лирический субъект, который «всегда рад опять влюбиться», душевный в своей непутёвости и стихийности мечтатель-романтик, предельно сокращающий дистанцию между собой и читателем, с первого же стихотворения ломающий «четвёртую стену». Это ловелас-однолюб, всё время жаждущий «пополниться любимым человеком», Казанова, искренне верящий, что каждая следующая — та самая единственная. В центре его мира «движущая солнце и светила» любовь, а скорее, даже влюблённость, с её горячечностью и эмоциональной остротой, и поэзия, позволяющая эту влюблённость и сопутствующие ей драматические переживания зафиксировать в рифму. Показательны уже названия стихотворений: «О, поэзия!», «Удел поэта», «Судьба поэта», «Не болит», «Любит и болит», «Без тебя», «Прощание». Автор умеет подать себя таким, какой он есть. При этом обилие примет современности («Камеди Клаб», «тиндер», «инста-бабы», «миллионный паблик» и т.д.) усиливает ощущение присутствия лирического героя именно «здесь и сейчас», вместе со своими читателями, рядом с ними, готового разделить их переживания. И в этом — психоэмоциональном, коммуникативном и прагматическом — плане творчество Кравченко убедительно на сто десять процентов из ста. Сложней дело обстоит с убедительностью собственно поэтической.
В стихах, включённых в книгу, достаточно свидетельств того, что версификационным мастерством их автор владеет неплохо. В первую очередь это — целая россыпь оригинальных, разнообразных, звуково насыщенных рифм, в частности, составных («пощёчины — по счётчику», «пыжится — пишется», «звёзды — свёз бы», «инстинкту — стихнут», «изыском — из искр»). Симпатичны человечная теплота интонации, авторская ирония и самоирония, заземляющая (впрочем, не всегда) излишний пафос. Встречаются зримые, конкретные, плотные, отелесненные образы («хворь шатается по жилам, / как ты кровь ни процеди», «доит облачное вымя / обленившийся титан», «будто бы ластик скользнул по газонам, / от позолоты траву оттерев»), пластичные и суггестивные метафоры («Будь мне вином: броди и пейся, / и растекайся по устам»), удачные афористические формулы («но если раньше разделяла робость, / то нынче — пропасть») и психологически точные жестовые и поведенческие нюансы. Широк лексический диапазон: от разговорной («стопарик»), сниженной и сленговой («хайпожор», «с меня поржали») лексики до лексики высокой и любопытных неологизмов и окказионализмов («зацентри», «тучица», «бессолнцом»). По большей части сильны финалы стихотворений, хорошо применяется приём кольцевой композиции. Много анжамбеманов (порой даже кажется, что автор излишне эксплуатирует этот приём), придающих движению стиха характер сплошного и естественного разговорного потока, горячечного, «скачущего» монолога (вспомним пушкинские слова о «болтовне»). Разнообразны ритмика и строфика, а в паре текстов встречается даже любопытная игра с графикой в авангардном духе. Довольно много (причём на нескольких стиховых уровнях) разной степени считываемости интертекстуальных отсылок, обнаруживающих генезис поэта: Маяковский («Ночь сгущается, как тина», «Я начинаю думать, где вы / и с кем»), Есенин («Кто я? Что я?»), Пастернак («Родившаяся заново весна, / задушена запутавшимся вязом»), Гумилёв («Моя любовь ещё ребёнок»), Башлачёв («я врезаюсь где-то между / тем, что любит и болит»). Весьма эффективна и смена стилевых регистров как внутри одного стихотворения (от лирики до риторики, от императивности до просительности), так и внутри всей книги (композиция её и темпоритм, бросающий читателя то в жар, то в холод, то в шутку, то в драму, то в игру, то в «полную гибель всерьёз», напоминают лихорадочную кардиограмму биения влюблённого сердца). В лучших стихах книги, как справедливо отмечает в предисловии Воденников, действительно чувствуется судьба и пробивается «иная тема», «иное бытие». Причём пробиваются они именно там, где поэт прерывает «разговор с поклонником» ради «разговора с миром».
Но наряду с этими объективными достоинствами нельзя не отметить и в определённой степени их аннигилирующие маркеры «любительского» подхода к стихописанию. Этот «джентльменский набор», увы, частотен в сетевой поэзии: штампы («янтарные зори», «душу разрывает в клочья»), клише и холостой пафос («чувствам навеки отдаться готов», «стонущий крик из груди несётся»), элементарные грамматические и синтаксические небрежности, плеоназмы, речевая избыточность, стилевая инерция, маскирующееся под «неслыханную простоту» упрощение, трюизмы, обилие «слов-затычек» («лишь», «все», «ли» и т.д.), тяжёлые инверсии и синтаксическая путаница. Некоторые ситуативно-проходные, поверхностные, «коучингово»-дидактические, примитивно-шуточные, «детские» стихи и даже целые разделы (например, раздел «А не спеть ли мне песню…», включающий тексты песен — в большинстве своём довольно «попсовые») смотрятся в книге необязательными и необязательностью своей серьёзно размывают базирующуюся на единстве лирического субъекта цельнооформленность книжного высказывания.
И вот что особенно важно: быстро становится понятно, чем лучшие стихи поэта отличаются от нелучших. Адресацией и целеполаганием. Лучшие — написаны «для стихов», остальные — «для читателя», в угоду которому происходит спрямление и уплощение реальной многослойности поэтического слова ради доходчивости эмотивной реакции и быстроты «эффекта узнавания». Можно спорить со словами Александра Блока, что «поэт, задумавшийся о читателе, перестаёт быть поэтом», но факт, что излишняя забота о читателе идёт в ущерб стихам, остаётся фактом. Коммуникативная (не основная) функция поэзии в этом случае подавляет более важную роль (передать принципиально новый, одновременно личностно-уникальный и универсальный «месседж» о мире в себе и себе в мире), а по существу своему разнонаправленный смысловой вектор поэтического слова искусственно укладывается в «прокрустово ложе» самопрезентации.
Что по итогу? Дмитрий Кравченко, кажется, находится на перепутье между двумя полюсами — стихами «для читателя» и стихами «для стихов» (не путать с «поэтом для поэтов»). И разрешиться это перепутье должно «новым голосом», который пророчит поэту в предисловии Дмитрий Воденников. Голосом, произносимые которым слова будут весомы по гамбургскому счёту и многомерны под стать «многогранности» самого поэта, и смысл в них, по слову Велимира Хлебникова, будет преломляться, как луч солнца в гранях кристалла, — в потенциально бесконечном числе вариаций. Подписчиков этот голос, конечно, не прибавит (а может, даже и немного поубавит), зато уж «дыханье почвы и судьбы», «лица необщее выражение» и лирическое «самостоянье» должен обеспечить. В конце концов, невероятно популярных в своё время Бенедиктова или Демьяна Бедного сегодня мало кто вспоминает, а у Пушкина с Маяковским — «в запасе вечность».
Ибо нет ничего более преходящего — и вот тут Экклезиаст как раз уместен, — чем сиюминутная слава…
1 Всегда смущает это слово применительно к стихам, как будто они школьные сочинения или рефераты.
2 См. мою рецензию «На пути к ясности», опубликованную в журнале «Урал» (№ 11, 2022) — https://magazines.gorky.media/ural/2022/11/na-puti-k-yasnosti.html.