Полина Брейтер. Мне 80 лет. Автобиографическая повесть. — «Новый журнал», 2024, № 316
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2024
Полина Брейтер. Мне 80 лет. Автобиографическая повесть. — «Новый журнал», 2024, № 316.
Мемуарная литература, воспоминания, дневники, записи — чтение поучительное и познавательное. Не столько жанр документальной литературы, сколько бесценный источник сведений о прошедших эпохах, свидетельские показания о былых временах. Очевидно, что для нас ближе всего эпоха советская, кто-то застал ее «кусочком», уже на излете, а кто-то полноценно прожил в ней несколько десятилетий жизни. И книги о жизни в СССР, воспоминания о том, как жили советские люди, еще долго будут находиться на самой солнечной стороне в книжных магазинах и библиотеках.
Да что там говорить, вот только за последние несколько недель вышли, например, «Зеленые тетради. Дневники 1950–1980 гг.» Леонида Зорина, обстоятельный том в 700 страниц. Почти одновременно с ней на маркетплейсах появилась книга Дмитрия Травина «Как мы жили в СССР» — собрание фактов, бытовых подробностей и забытых мелочей советской жизни, почерпнутых, к слову, из многочисленных дневников и воспоминаний. Отмечу также новый документальный роман Александра Стесина «Рассеяние» — оригинальное расследование истории семьи автора, который пытается на основе каких-то незначительных фактов, старых фотографий, обрывочных сведений, сохранившихся в памяти родителей, и собственных воспоминаний выстроить историю нескольких поколений семьи — в основном, конечно, истории советского периода.
Автобиографическая повесть Полины Брейтер «Мне 80 лет» отлично вписывается в эту традицию. Полина Брейтер родилась в Сибири в 1942 году, хотя уточняет, что родители зачали ее в Сталинграде, где они работали. После войны семья переехала в Одессу, там же Полина окончила факультет романо-германской филологии Одесского университета, защитила кандидатскую по математической лингвистике, готовила докторскую… Но потом ее уволили из пединститута, где она преподавала, по «антисоветской статье». Она лишилась возможности заниматься наукой и много лет преподавала в маленькой сельской школе неподалеку от Одессы. А в 1992 году уехала в Штаты, ныне живет в Нью-Йорке.
Извините, но обращусь к опыту своей семьи, тем более Полина Брейтер — ровесница моей мамы, и советский период ее жизни во многом совпадает с маминой. Конечно, за исключением антисоветчины и прочей политики. Моя мама тоже окончила университет, она тоже всю жизнь проработала в школе, и тоже где-то на окраине советской империи — в Норильске, на Крайнем Севере. И Полина Брейтер, и Валентина Толстова принадлежали к поколению советских романтиков 60-х, читали одни книги, обсуждали одни фильмы. Да что там говорить: когда читаешь в повести Полины Брейтер упоминание о том, что ее любимым романом был «Овод» Этель Лилиан Войнич, мгновенный укол узнавания — и у нас в семье это была любимая книга, всеми прочитанная много раз, и она стояла на самом почетном месте в домашней библиотеке. А когда Брейтер перечисляет юношеский круг своего чтения («Сказки Андерсена и братьев Гримм, книжки Виталия Бианки и Бориса Житкова, «Честное слово» и «Буква ТЫ» Пантелеева, «Сын полка» Катаева, рассказы Николая Носова и Виктора Драгунского, «Гуттаперчевый мальчик» Григоровича и «Ванька Жуков» Чехова, сказки Пушкина и чеховская «Каштанка»), впечатление такое, будто она описывает книги, стоявшие на полках в нашей норильской квартире. Я даже обложки помню до сих пор, и цвет корешков, и картинки.
Такие совпадения, конечно, неслучайны. Советская жизнь во многом была унифицированной, стандартной — люди, живущие в разных уголках Советского Союза, имели примерно одинаковый «багаж» знаний, книг, примерно одну иерархию ценностей — не материальных, а эмоциональных, духовных, книжных.
Впрочем, здесь совпадения заканчиваются, потому что юная Полина стала активной участницей диссидентского движения. Сам я вырос в настолько обычной советской семье, что само слово «диссидент» услышал уже после того, как советский режим перестал существовать. Да и возможностей, наверно, не было, а родители не особо интересовались запрещенной литературой. Максимум «запрещенки» — это выданный на ночь ксерокс «Гадких лебедей» Стругацких.
У Полины Брейтер другой опыт. Она с трудом поступила в университет, поскольку существовала пятипроцентная норма приема для евреев. Она запомнила травлю Пастернака, обсуждала ХХ съезд, задавала вопросы («Если это правда, почему вы не говорили ему в лицо, когда он был жив? А теперь, когда он умер и не может себя защитить…»). Ей было 20, когда она прочитала «Один день Ивана Денисовича» и услышала песни Галича. А спустя пять лет стала активно участвовать в правозащитном движении, читать тамиздатские книги и слушать «голоса» по радио. Когда случились события в Праге, ей было уже 26 — то есть вполне сформированная личность, со своим кругом общения, представитель среды, где антисоветизм был уже нормой. «Мне было 32, когда мной заинтересовался Комитет государственной безопасности», сообщает она, и, в общем, понятно, что произойдет дальше. «Весь следующий год был для меня годом мыканий, безработицы, утрат, но и обретений. Тяжелый, болезненный, но и очень важный, многому научивший. Порой даже подумывала о том, что, может быть, и не стоило мне рисковать, терять работу, ломать свою жизнь». Человек выбрал сторону, у человека четкая жизненная позиция, за то и пострадал. «Жизнь они мне, конечно, не сломали, но был ли во всем этом смысл?» — спрашивает Полина Брейтер. Маленький человек, выступивший против государства, щепка в водовороте истории — какой смысл был в ее борьбе? Вряд ли только эмиграция.
Смысл, наверно, был. Диссиденты боролись против советской власти, и в конце концов советская власть испустила дух. Велика ли в этом заслуга диссидентов? Не знаю. Но то, что новая российская власть учла этот опыт — несомненно. Потому что «новые диссиденты», которые сражаются уже против нынешней власти, предпочитают делать это из безопасного далека.
Но вот что интересно. В 90-е у нас сформировался некий новый канон отечественной истории. И как часть этого канона — особый «сюжетный план» многочисленных мемуаров. Где обязательно присутствовали КГБ, старцы из Политбюро, политические репрессии, анекдоты про Чапаева, танки в Праге, партийные собрания, цензура и преследования. И непременно — диссиденты, «узники совести», академик Сахаров, не буду перечислять. Сегодня этот канон постепенно уходит, растворяется. Большинство людей, заставших советскую эпоху, вспоминают ее совсем иначе. В памяти остаются какие-то совсем другие моменты.
Вот и для меня в повести Полины Брейтер самым интересным была семейная история. Рассказы о школьных учителях, о родителях, о детстве — это всегда читается. А читать про то, о чем диссиденты друг с другом говорили, — это мы уже читали.